Пханишварнатх Рену - Заведение
Рамратия протяжно зевнула.
— «Я до вас доберусь!» — передразнила она начальницу. — Добирайся, добирайся… пока до тебя самой не добрались.
Часы пробили один раз. Сколько же это — час или уже половина второго?
Свет в комнате Аннапурны тоже наконец погас. Кашлянув раза два, Рамратия сонно засопела.
Воцарилась тишина. И только тогда в душе у Бэлы словно плотину прорвало: она беззвучно заплакала. Много дней она жила спокойно, и вот снова обида, точно ножом, полоснула по сердцу. Сколько же таких обид, больших и малых, выпало на её долю! Сжав зубы, она молча переносила каждый уДар судьбы, давая волю слезам только глубокой ночью.
…А госпожа Ананд сердита на неё с того самого дня, как села в кресло секретаря Общества, которое до самого последнего дня жизни занимала тетушка Рамала. С тех пор как госпожа Ананд стала членом правления, она не упускала случая втихомолку или публично лягнуть Бэлу: о чем бы она ни говорила, в каждом её выступлении неизменно упоминались ошибки и упущения в работе подчиненной. А уж после того как умерла тетушка Рамала и госпожа Ананд стала секретарем правления, началась подлинная травля.
…Была бы сейчас жива тетушка Рамала, Бэла, не раздумывая, помчалась бы прямо к ней — на Китченер–роуд. Терпеливо выслушав её, тетушка только покачала бы укоризненно головой. «Тот, кто пасует перед первой же трудностью, не должен связывать себя обетом служения обществу, — сказала б она со вздохом. — Никогда не забывай: жизнь — та же битва. И надо не хныкать, а драться. Лучше умереть, чем постоянно терпеть унижения»…
А Бэла терпит унижения — молча, не проронив ни звука. Только теперь, когда тетушки Рамалы уже нет в живых, переносить все это стало совсем невмоготу… Ах, тетя, тетя! Все удары и мелкие нападки ты принимала на себя… Нет тебя, и госпожа Ананд, точно бичом, отхлестала твою Бэлу…
В ответ на её жалобу тетушка Рамала только усмехнулась бы ласково: «Перечитай‑ка ты лучше «Сестру Ниведиту»[5].
Она всегда в подобных случаях советовала перечитать эту книгу, учившую трудному искусству жизни.
Да, сестра Ниведита… Бэла видит её словно воочию: на шее — четки, на лбу — красная тика, знак счастья. Образ сестры Ниведиты возникает перед её мокрыми от слез глазами.
И Бэла Гупта забывается тревожным сном.
А госпожа Ананд всю ночь места себе не находит — мечется, будто рыба, выброшенная на горячий песок…
Ну держись, Бэла Гупта! Если раньше я хотела отделаться от тебя тайком, то теперь скрываться не к чему: выгоню на виду у всех — для острастки. Да, хорошо бы отделаться от строптивой Бэлы, но как это сделать? — вот вопрос. Большинство членов правления убеждены: другого такого работника, как Бэла, не найти… Увы, нелёгкая задачка. И придраться не к чему: чиста, будто молоком вымыта, — хоть бы одно черное пятнышко нашлось, наподобие той крохотной родинки, что у неё на щеке. Старухи из правления молиться на неё готовы — смотрят, как на святую, и невдомёк им, выжившим из ума старым дурам, что никакая она не святая и в молоке её никто не купал.
…Да, «девица Бэла Кумари»! Девица‑то она девица, а мужчину познала давно, сомнения в этом быть не могло. У госпожи Ананд в этих делах глаз намётанный…
В доме госпожи Ананд в тот вечер собралась небольшая компания: из Дели приехала комиссия — все друзья мистера Ананда, и госпожа Ананд вызвала из общежития двух девушек, Анджу и Манджу, затем якобы, чтобы они развлекли друзей её дома, спели народные песни. И, приглашая гостей, она не раз повторяла: «Послушаете наши народные песни — и уезжать от нас не захочется».
«Дорогая миссис Ананд! — плотоядно причмокнув, возгласил мистер Натх, считавшийся главным среди столичных гостей. — Мы жаждем насладиться народными песнями и танцами, особенно если они будут… с продолжением. Ха–ха–ха!»
Поэтому, едва переступив порог, мистер Натх подмигнул хозяйке:
«Итак, песни с продолжением?»
Госпожа Ананд — сама воплощённая невинность — прикрыла лицо краем сари.
«А вдруг из‑за песен забуду про постель? Ха–ха–ха!»
Перед ужином гостям предложили бетель и виски. И первый тост, который произнес мистер Натх, чокаясь с хозяйкой, был: «За продолжение!..»
Правда, после тоста разговор перешел на местную политику, и, улучив момент, госпожа Ананд тихонько вызвала своего личного шофера Абдула:
«Поезжай в общежитие, вези сюду Анджу и Манджу. Да поживей!»
После второго тоста разговор снова перешел на женщин, потом — на гастрономические темы, и всякий раз, когда госпожа Ананд входила в гостиную, подвыпивший мистер Натх, войдя в раж, встречал её одним и тем же вопросом: «Ну как, госпожа Ананд, твои пончики уже прибыли?»
«Какие пончики?»
«Те самые! Ха–ха–ха!»
И каждый раз госпожа Ананд, словно девица, прикрывала лицо концом сари, делая вид, будто готова со стыда сквозь землю провалиться. А мистер Ананд ободряюще махал ей рукой:
«Все в порядке, Джоти!.. Вот это отколол! Пончики… Ха–ха–ха!»
«Так вы тащите их сюда, да побыстрей, а то все уснут, пока дело дойдёт до песен».
«Сию минутку! Сию минутку!»
У подъезда взвизгнули тормоза. В гостиной наступила напряжённая тишина: неужто пончики?..
Госпожа Ананд выскочила на веранду. Щелкнула наружным выключателем.
«Что случилось?»
«Госпожа Бэла не отпустила».
«То есть как не отпустила? Что ты мелешь? Ты передал ей, что это я приказала?»
«Я все сказал ей, как велели, а она, видите, не отпустила. Такого наговорила…»
«Ладно, заткнись! Я и раньше знала — перед красивой женщиной ты словно язык проглатываешь».
Считавший себя образцом красноречия Абдул обиделся:
«Я ещё и виноват! Да стоило мне только заикнуться про ваш прием, она как вскинется: «Не пущу девушек!» Я и так и сяк ей: «Экстренный, мол, вызов», а она такое мне сказанула — повторять не хочется».
«И не надо повторять! Я и так знаю!»
«Она даже не поверила, что девушек требуете вы. Все переспрашивала меня. «Нет, — говорит, — это не госпожа, а господин твой их требует…» А подлюга Рамратия, как попугай, все за ней повторяет…»
«Эй, Джоти! Что там стряслось?» — донёсся из гостиной голос мистера Ананда.
А ей чудилось, будто в ушах у неё звучит голос Бэлы Гупты: «Нет, это не госпожа, а господин твой их требует…»
«Ничего не стряслось! — стараясь сдержаться, отвечала она мужу. — Просто не прибыли… пончики!»
«Ай–ай–ай!»
«Значит, продолжения не будет? О горе мне!»
Мистер Ананд торопливо вышел на веранду.
«Я тебя сколько раз предупреждал насчёт этой Бэлы, — горячо зашептал он. — Она тебе ещё покажет! Говорил ведь тебе… get rid of these Guptas, Mukerjis, Choudris![6] Вот зараза! Все общежитие разложила! Цветок невинности — нарцисс!»
Самый молодой из гостей, мистер Баге, все время хранивший молчание, отверз наконец уста:
«Предлагаю прямо отсюда направиться к целомудренной Бэле Гупте и раскинуть лагерь под самыми её окнами».
«Никуда мы отсюда не уйдем, пока не услышим народных песен!»
«Зря, что ли, госпожа Джоти второй день соблазняет нас?»
Мистер Ананд досадливо потер свою лысую голову. Потом, оглядев гостей, возгласил:
«А вы знаете, Джоти сама великолепно поет».
«Браво! Браво! — послышались радостные голоса, гости оживились. — Зачем тогда все эти пончики?»
«Начнём, пожалуй», — изрёк Баге, усаживаясь на циновке у её ног.
При виде этой сцены гости расхохотались.
«Джоти, дорогая, — взмолился мистер Ананд. — Время не ждёт… Спой нам, пожалуйста».
И сам вдруг затянул дребезжащим тенорком:
#Ах, на подносе золотом,
Ах, на подносе…
«Видишь, — добавил он, — не просто с золотой каёмочкой, а весь из золота!»
«Ха–ха–ха! Ах–ха–ха–ха!»
Теперь уж и госпожа Ананд смеялась вместе со всеми.
Проводив гостей, она тотчас кликнула Абдула и в глухую полночь, полыхая от злости, нагрянула в общежитие.
Сейчас, когда она вернулась домой, все в ней кипело от ярости, и хоть привратник не спал, на него первого обрушился гнев хозяйки: почему, мол, ворота не заперты?
Из глубины особняка доносился могучий храп мистера Ананда. Это лишь подхлестнуло её. Она шумно распахнула входную дверь и с треском захлопнула её за собой. Храп звучал с неослабевающей силой. Стоя на пороге спальни, она брезгливо разглядывала мужа, который, свернувшись калачиком, лежал поперек кровати. Замызганная пижама, белые, как у покойника, ноги, на голом черепе, у самого виска, шевелятся несколько волосков, рот разинут, видны красные, без единого зуба, десны, на покрывале — липкие пятна слюны…
Мельком взглянула на свое отражение в настольном зеркале, резким движением отбросила со лба прядь волос… А у Бэлы Гупты, черт бы её побрал, завидное здоровье и сложена отлично, хотя ничуть не моложе, — нет, она никак не может быть моложе госпожи Ананд… А мистер Баге сегодня сказал ей комплимент: «У женщин, уроженок Бенгалии, есть все, одного не хватает им — величавой южной красоты. Когда я смотрю на вас, мне всегда вспоминаются храмы Южной Индии…» Ловок, бес! Пока продолжалось застолье, Баге не отрывал глаз от её пышного бюста. То и дело поправлял узел галстука, словно воротник душил его. Большой нахал все‑таки! И почему это мужчины вечно таращат глаза на её грудь? На днях, когда она проходила по Сабзи–багу, молодой сын зеленщика, будто расхваливая свой товар, прокричал ей вслед: «Покупайте плоды папайи, плоды папайи! Свежие, сочные, крупные. По восемь ан[7] за штуку! На рупию — пара!»
