Владимир Сапожников - Счастливчик Лазарев
— Все будет передано, — тем же металлическим голосом говорит черная женщина. — Можете не беспокоиться.
«Чертова баба! — сердится Никитин. — Не женщина, наказание божье».
…Он сидит за своим рабочим столом, листает «бортовой журнал», щелкает на счетах. Подбив итоги, ликует: брак на обжиге еще уменьшился на полпроцента! Полпроцента — тысяча двести раковин сверх плана! А сие означает весьма солидное прибавление к валу, что также означает премии рабочим, премии ИТР и ему, Никитину И. Т., лично! По привычке Никитин решает поделиться радостью с верным своим «боцманом», нажимает кнопку, вызывая Маргариту Назаровну. Но дверь открывается сама по себе, только вместо Маргариты Назаровны в сопровождении черной женщины входит… Димов. Зачем он-то явился в его рабочий кабинет? Они останавливаются посреди кабинета, черная женщина открывает папку и начинает читать выписку из приказа о том, что на заводе работала комиссия по проверке деятельности дирекции. Глава комиссии — Димов Павел Сергеевич, который и уполномочен довести до сведения директора завода подписанный комиссией акт. Никитин и рта не успевает открыть, чтобы выразить удивление: что за нелепость? При чем тут Димов? Но Павел, сурово откашлявшись, листает уже объемистую папку. Он в сером костюме, в золотых очках, которые неизменно надевает, когда выступает по телевидению.
— В связи с тем, что ты улетаешь, — начинает Павел, — мне поручено разобраться в состоянии дел на заводе и оценить твое соответствие занимаемой должности. А также проанализировать твои взгляды на искусство, кино и литературу. Должен поставить тебя в известность, что моя докладная ляжет в основу характеристики, которая будет подшита к личному делу, отправляемому вместе с тобой.
— Извини, Павел, — перебивает его Никитин, — но кто назначил тебя возглавлять комиссию? Твоя сфера — вопросы морали, и в керамическом производстве ты все равно что баран в Библии. И почему, скажи пожалуйста, ты будешь составлять мою характеристику?
Но Павел пропускает мимо ушей вопросы Никитина. Он их не слышит. Расхаживая по кабинету, Димов диктует, а черная женщина садится за машинку и со страшной скоростью начинает стучать по клавишам. Нанизывая фразу на фразу, Павел аттестует, а точнее — препарирует Никитина как опытный хирург. От его «анализа» мороз по коже подирает, а черная женщина безостановочно трещит на машинке, аж портьеры колыхаются. Куда там Маргарите Назаровне до этой затянутой во все черное пишдамы! На ней все черное, даже чулки, белый только кончик носового платка в кармашке.
— …В конце Великой Отечественной войны, — диктует Димов, — Никитин, командуя артиллерийским полком, доверился ошибочным данным разведки и открыл огонь по позициям нашей пехоты. За что и был предан военно-полевому суду…
— Что ты несешь, черт побери?! — вскипел Никитин. — Это же ты рубанул из «катюш» по нашей пехоте, а не я. Ты, а не я, чуть не угодил под трибунал, да вывернулся! Перестань сейчас же диктовать, а вы, мадам, не печатайте ерунды!
Черта два — не печатайте! Машинка трещала, гремела, как скорострельный немецкий пулемет, и на протесты Никитина оба — ни Димов, ни машинистка — не обратили внимания. Расхаживая по кабинету, Димов «анализировал» биографию Никитина, выворачивая все наизнанку:
— Шестнадцать лет Никитин И. Т. возглавлял данный завод керамических изделий. С помощью вышестоящих организаций, благодаря самоотверженному труду и сознательности рабочих коллектив выполнял и даже перевыполнял план, за что директор был награжден орденом. Но нельзя не отметить слабую теоретическую подготовку руководителя предприятия, приведшую к наличию брака в литейном цехе. Недостаток технической эрудиции Никитина И. Т., его слабая компетентность в некоторых вопросах оказались причиной срывов в производственном процессе, причиной нарушений, граничащих с бесхозяйственностью…
— Сукин ты сын, Павел, — сказал Никитин, вытирая пот со лба. Но ругательство не было услышано, а машинистка в черном, заканчивая диктуемую Димовым фразу, всякий раз с жуткой утвердительностью припечатывала в конце точку, по-дирижерски откидывая руку.
— …Касаясь индивидуальных качеств Никитина И. Т., нельзя не отметить факта, что он не читал таких широкоизвестных произведений, как «Овод» Л. Войнич, «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу, «Сестра Керри» Т. Драйзера. (И правда не читал. Но откуда знает об этом Димов?) В результате эстетический кругозор данного товарища оставляет желать лучшего. Красноречиво подтверждает этот прискорбный факт то, что супруга Никитина, будучи не в силах жить в атмосфере невысоких культурно-эстетических запросов, покинула семью…
Никитин помалу-помаленьку подкрался рукой к фарфоровому пеньку-пепельнице, подарку Устина Зарецкого, схватил ее и швырнул, целясь в Димова. Никитин хорошо видел, что попал, но пепельница пролетела сквозь Димова, не причинив ему никакого вреда. Пепельница ударилась о стену и разлетелась вдребезги. После этого совсем обессиленный Никитин смирился и дальше безропотно слушал все, что говорил Димов. Воздевая над головой руку, рубя ею как топором, Павел начал диктовать заключение по пунктам:
— Первое (взмах рукой). Означенный Никитин И. Т. соответствовал занимаемой должности директора завода лишь в ограниченном масштабе. Второе (более мягкий взмах рукой). В связи с отлетом Никитина И. Т. на работу в соседнюю галактику считать возможным не принимать к нему административных мер за допущенные ошибки. Оставить оргвыводы в компетенции керамического треста планеты Рукавичка. Третье (почти ласковый жест руки). Вакантную должность на планете Рукавичка, связанную с ответственностью, Никитин И. Т. занимать может, но после длительного испытательного стажа, всесторонней проверки и профессиональной переподготовки. Председатель комиссии Димов Павел Сергеевич.
— Эх, Паша, Паша, — сказал Никитин. — Ни стыда у тебя, ни совести. В ограниченном масштабе! Я шестнадцать лет после войны руковожу людьми, завод построил, выдал сто сорок миллионов изделий, а ты? Ты же не вспотел ни разу. Ага, на теннисной площадке потел! Граммофон ты, Павел, трепло! И характеристика твоя — вранье, никто ей не поверит. За всю жизнь не то что горшка, ты и ложки деревянной своими руками не вырезал. — Никитин задыхался от злости: никто его еще так несправедливо не обижал. Говоря, он испепелял Павла взглядом, на что Димов абсолютно никак не реагировал. Похоже, и он не слышал Никитина. Все его не слышали, но Варя и Сурен молчали, а Димов говорит, говорит… Озлившись окончательно, Никитин бросает, как ему кажется, самое страшное обвинение Димову: — Зато тебя никуда не посылают. А меня посылают!..
И опять они с черной женщиной вдвоем в цилиндрической комнате. Он в кресле, в том же шлеме с ларингофоном, но в иллюминаторах не пляшут уже огни электросварки. Нужную деталь, видимо, приварили.
— Простите, я надолго командируюсь? — спрашивает Никитин.
— Навсегда.
«Навсегда? Какая же это, черт возьми, командировка?» — не понимает Никитин, но уточнять не решается. Черная женщина листает блокнотик с записями, беззвучно шевелит крашенными блеклой помадой губами.
— А вы кто? — спрашивает он.
— Странный вопрос! Вы не знаете?
Никитин догадывается: это смерть, но ведь смерть должна быть костлявой, страшной, а у этой и фигура стройная, и лицо вовсе не безобразное. Только сухое, непреклонное, и взгляд ледяной, неумолимый.
— Я хочу знать, сколько осталось до отлета. Мне надо бы заглянуть на завод.
— Нечего там больше делать, — отказывает женщина. — Да и времени мало: тридцать две минуты осталось. (Целых полчаса мерзавец Димов отнял, огорчается Никитин). Можете еще с кем-нибудь проститься.
— Пригласите, пожалуйста, сына.
— Второй раз прощаться не положено. Вы не маленький.
Значит, все земные дела окончены? Как же так?! Но на заводе не пущен второй конвейер. А муфельные печи для цеха художественного литья? Кто их будет выбивать, монтировать? Не дотянута железнодорожная ветка к карьеру… Нет, несправедливо это, братцы, нехорошо, ей-богу, на полуслове перебивать человека.
— Куда, если не секрет, я лечу?
— У вас склероз. Товарищ Димов, кажется, сказал вам: на планету Рукавичка.
— Рукавичка? Ни разу не слышал. Что я там буду делать?
— Вы командируетесь на должность главного специалиста по налаживанию фарфоро-фаянсового производства. И номенклатура та же: унитазы, раковины, чайные сервизы.
— Чайных сервизов я не делал, — запротестовал Никитин. — Кроме того, Димов дал мне плохую характеристику.
— Вас оформят врио. А для начала закончите двухгодичные курсы повышения.
— А нельзя ли здесь, дома, кончить курсы? На Земле? Хотя бы годичные? Я бы «Хижину дяди Тома» почитал.
Но женщина лишь холодно улыбается, и Никитин понимает: ее не проведешь.
