Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

— Спасибо за гуманность… Я не заслужил этого.

Через год Семенова судили и приговорили к смертной казни через повешение. Думал ли атаман, когда его провозили мимо Читы, о той страшной, кровавой памяти, которую он навсегда оставил в сердцах забайкальцев?

ГЛАВА 5. РАЗМАХА ШАГИ САЖЕНЬИ

Сразу после освобождения Забайкалье и Дальний Восток нельзя было присоединить к. Советской России, так как на востоке еще стояли японские войска. Вступление Красной Армии в Забайкалье могло привести к столкновению. А войны с Японией надо было обязательно избежать: Советская Россия и без тог го была изнурена трехлетней гражданской войной. Поэтому, по предложению В. И. Ленина, эта территория была объявлена отдельным, независимым государством. Называлось оно Дальневосточной республикой, или сокращенно — ДВР. Лишь через два года, когда освободили от оккупантов Приморье, ДВР вошла в состав РСФСР. Но и до этого власть в ней была своя, рабоче-крестьянская.

В Чите еще хозяйничали Семенов с японцами, а красное командование уже разослало письма во все освобожденные села. В них сообщалось, что все бывшие царские сенокосы переходят в распоряжение народа без выкупа.

В тот день, когда части Народно-освободительной армии штурмовали последние укрепления семеновцев на забайкальской земле — пятиглавую сопку Тавын-Тологой, командование приказало бойцам ликвидировать неграмотность. С этого дня по всей армии за грамоту стали спрашивать так же строго, как за военное дело. Командиров на два часа в день освобождали от всех обязанностей, чтобы они изучали арифметику, алгебру, географию, историю. Вся армия превратилась в огромную школу.

Крестьяне и рабочие тоже тянулись к знаниям. Жители села Качугского писали: «Мы хотим учиться и избавиться раз и навсегда от темноты и невежества. И потому мы вменяем в обязанность в селе грамотным обучать неграмотных».

Крестьяне и крестьянки собирались по воскресеньям и учились писать палочки и кружочки. И какой радостью лучились глаза какого-нибудь бородатого дяди — первоклассника, когда ему по складам удавалось прочесть «па-па, ма-ма»!

Царское правительство считало обучение детей бедняков не только делом ненужным, но и вредным. Недаром американец Кеннан отмечал, что в восточном Забайкалье на одну школу приходится 31 кабак. Всего лишь за семь лет до революции забайкальский губернатор заявил общественности Читы: «Ученье, конечно, вещь хорошая, но не для всех. Для детей низших классов образование вредно».

В Чите на все школы правительство отпускало денег столько же, сколько на содержание одного полицейского участка. История до сих пор хранит такие документы: «Я, находясь в самом бедственном положении, положительно не имею никаких сил в покупке сыну своему, ученику Иннокентию, учебников и теплой одежды». «Крайне нуждаясь в материальной помощи на воспитание сына моего Ивана, Страмилова, ученика Читинского 5-го классного училища, я вынуждена просить… помощи на плату за право учения за 1907–1908 гг. 10 рублей, на книги 10 рублей и на валенки 3 рубля». «Я, не имея никаких средств к дальнейшему существованию, обращаюсь с просьбой выдать мне единовременное пособие в количестве 15 руб. для существования в период экзаменационного времени. Федор Голобков, 28 апреля 1908 года».

Эти заявления писались в родительские комитеты. Они-то и рассердили губернатора. «В гимназии должны учиться только те, — сказал он дальше, — кто имеет для этого материальные возможности… Вот почему с этого времени я не могу разрешить устраивать вечера в пользу родительских комитетов, расходующих свои средства на оказание помощи нуждающимся учащимся».

Теперь, наконец, учиться могли все: и взрослые и дети. Правда, у новой власти для обучения денег пока тоже не было. Но временные трудности хорошо понимали все. В селе Живковщине собрались учителя со всей округи. Они стали судить да рядить, как им учить ребятишек дальше: зарплаты им не платили. «Порешили все-таки, — записали они в решении, — не оставлять школы, а о жаловании договориться с обществом и вести дело просвещения, борясь с нуждой и лишениями». А в Нерчинском Заводе учительский съезд разрешал проблему бумаги: школьникам не на чем было писать. Решено было пересмотреть в станицах старые архивные дела и все ненужные бумаги разослать по школам.

Таких клубов, какие построены сейчас в селах, тогда не было и в помине. Хорошо, если удавалось отремонтировать дом какого-нибудь сбежавшего белогвардейца и устроить в нем клуб или избу-читальню. Если «добывали» такой дом, то вскоре появлялись на его дверях объявления: «Для грамотных литература выдается на руки, для неграмотных читается членами кружка по ликвидации неграмотности». В этих же домах по воскресеньям учили взрослых. За удобствами не гнались: если не хватало столов — писали на коленях. Лозунг «Бей темноту букварем» был тогда самым модным.

В Чите открылась двухмесячная партийная школа. Съехались в нее слушатели не только со всего Забайкалья, но и из Приамурья. В школе не на чем было спать, нечем укрываться. Кормили слушателей плохо, помещение было ужасным, освещение — отвратительным. Но никто не жаловался, все шестьдесят человек успешно окончили эту школу.

Перелистываю старые документы, пожелтевшие газетные-страницы. И словно сам ухожу в те годы.

Забайкалье свободно, а в Приморье все еще идут бои. «Временное приамурское правительство с горсткой героев ледяного похода начинает доблестное наступление на Читу», — возвещают белогвардейские газеты. Владивостокское «правительство» пишет письма давно не существующей царской фамилии, что оно «постановило довести начатое дело возрождения Родины до победного конца и в Московском Успенском соборе возложить императорскую корону на голову венценосного потомства дома Романовых».

В Якутии разбиты последние банды. Там впервые отливают якутский шрифт, чтобы на родном языке печатать учебники. В Бурятии оборудуется сразу три больницы, четыре амбулатории, десять фельдшерских пунктов. У новой власти нет денег, нечем даже заплатить учителям. Но на лечение бурят отпускается 120 тысяч рублей золотом.

В Советской России свирепствует голод. Из последних двадцати лет урожайными были только пять. Мировая и гражданская война окончательно разрушили крестьянские хозяйства. В иных семьях совсем не осталось тягла. В иных погибли кормильцы. Поля и так зарастали бурьяном и лебедой, а тут еще. засуха спалила весь урожай. В газетах появились страшные сообщения:

«В Бугульминском уезде из 300 000 населения голодают 290 000. Накануне голодной смерти 25 000 человек».

«Готовят могилы. Саратов. Голодные доедают последних собак и кошек. В последнее время в пищу пошла старая овчина: шерсть спаливается, кожа разваривается и съедается. Крестьяне заранее готовят себе могилы. Поезда, приходящие из Пугачевска и Уральска, выбрасывают по 25–10 трупов».

«За последнюю неделю на улицах Одессы подобрано 276 трупов умерших от голода. За весь март поднято 1336 трупов».

Советское правительство решило взять в голодном 1921 году из монастырей и церквей золото, серебро и драгоценные камни, чтобы купить хлеб и спасти умирающих. Церковники драгоценности спрятали, их удалось взять всего лишь на шесть миллионов. На помощь умирающим пришли рабочие и крестьяне из других губерний. Уж на что разграбил Забайкалье Семенов, но и здесь, отнимая от себя далеко не лишний кусок, жители собирали голодающим посылки. Когда через два года опять случится неурожай, правительство уже само выдаст каждому хозяйству по 22 рубля денег и 27 пудов семян.

Забайкальцы отправили в города, где умирали от голода люди, несколько питательных поездов. В этих поездах были санитарные вагоны и кухни, вагоны с мукой, зерном, сухарями. Чуть позже они приняли у себя почти три тысячи вывезенных оттуда детей. Голодающим отчисляли деньги из зарплаты, собирали одежду, вещи. А между тем в Забайкалье люди тоже жили голодно и холодно. Когда в Чите молодежь собралась на съезд, оказалось, что делегаты ходят голодные. Секретарь обкома В. Гамберг вынужден был написать в городской продовольственный отдел, что обкомол просит выдать комитету хлеб «для вечернего чая пятидесяти делегатам облсъеэда молодежи. Получая только обед, делегаты голодают, и вечерний чай для них необходим».

В Нерчинске комсомольцы записывали в решении: «По возможности дрова доставлять в уком (уездный комитет), ибо достать невозможно». А в Чите просили «выдать для нужд отъезжавших в область инструкторов 20 фунтов простого мыла, 20 фунтов свечей».

Не подумайте, что мыло и свечи были нужны лично инструкторам. Они их везли в подарок уездным комитетам.

Чтобы выписать для изб-читален газеты, купить книги, керосин, нужны были деньги. Чтобы их добыть, сельские комсомольцы сообща распахивали землю, сеяли хлеб, а осенью его продавали.