Филимон Сергеев - Федина беда
Он посидел на постели, затем подошел к низкому оконцу, вгляделся в летящие за окном снежные вихри. Отошел от окна, и опять домовина встала перед глазами. На этот раз Валька подсунул под нее половик, чтобы она лучше скользила по полу, ухватился обеими руками, потянул к выходу и выбросил с крыльца.
— Вон так вот! Я жить хочу! — И в душе полегчало. Он лег в постель и незаметно погрузился в дрему. Во сне он увидел снова ту самую старуху соседку, что являлась к нему наяву с транзистором. Потом старуха исчезла, превратилась в круглолицую девочку лет десяти, но со старыми собачьими глазами.
«Чудак ты, Валька, — вкрадчиво шептала она. — Ценишь доброту выше богатства… Ведь богатство — вечность, а ты всего лишь ее мгновение…»
Валька хотел возразить, но не смог пошевелить губами и проснулся. А когда зажег керосиновую лампу и огляделся, то по телу опять пробежала дрожь: в остывшей горнице, в том же углу, на прежнем месте стоял проклятый гладкоструганый гроб. Только на этот раз одна половина его была аккуратно покрыта белым саваном, а в изголовье гремел металлической музыкой транзистор.
Загасив керосиновую лампу, Валька поднялся с постели, на ощупь выключил транзистор и опять подошел к окну.
— Ну что же, дедушка, — сказал себе самому. — Придется клин клином вышибать, любыми средствами придется… Э-эх! Жаль, голова кружится от жизни пропащей…
Метель за окном наконец-то унялась, и звезды рассыпались по небу до самого горизонта. Такая тишина стояла во всей деревне, что было слышно, как где-то в лесу гонялся за своей добычей сыч-тетеревятник. Весь низкорослый лес около деревни был озарен полнолунием.
То ли напряженная тишина, то ли отдаленный гул приближающегося мотора заставил Вальку прислушаться.
«Неужто сюда едут?! — Он надел отцовские валенки, нахлобучил зимнюю шапку, вышел на крыльцо. — Кого же это занесло в такой час? По-моему, на «Буране»… К кому, интересно…»
Он довольно уверенно сделал несколько шагов по снежному насту, дошел до конца изгороди и увидел в окне Тимофея свет.
В этот момент до Валькиного слуха донесся отчетливый рокот приближающегося «Бурана». По всей видимости, водитель старался объезжать слишком глубокие снеговины и поэтому долго петлял. Но вот, оглушая снежное безмолвие, мотонарты показались со стороны леса и направились к дому Тимофея. Они были с удобным самодельным прицепом, напоминавшим приземистые розвальни. Валька замер в тени изгороди, вглядываясь в яркую лунную ночь, и вдруг чуть не вскрикнул: водителем «Бурана» оказался Маколюхин — директор гидролизного завода.
— Ну что, батя! Быть бычку на веревочке, мясу в котомочке! — сострил Маколюхин, приглушив «Буран» у крыльца Тимофея. — Отцепляй сани. — И, оглядевшись, спросил у Тимофея: — В соседнем-то тереме кто живет?
— Да жил один… — усмехнулся старик. — Помер, пакостник, в щель его туды!
— А у меня почин! — усмехнулся Маколюхин, нагибаясь к саням. — Гляди! Сохатинка…
— Везучий вы, Иван Константинович, — оживленно отозвался старик, чуть-чуть выделяя голосом, что разговаривает не с кем-нибудь, а с самим директором завода. — Прошу пирога с брусникой отведать.
Они прошли в избу.
Валька что есть мочи бросился к дому старика, первой попавшейся лесиной наглухо придавил кованую дверь и, прицепив сани с сохатиной к «Бурану», завел мотор. Двигатель был еще теплый, машина взревела, вздрогнула и ходко покатилась через снежный наст.
Не проехав и полкилометра, Валька услышал позади приглушенные выстрелы гладкоствольного ружья, потом мощные раскаты современного карабина, оглянулся и увидел, что его преследуют на «Буране».
«Надо отцеплять розвальни, — застучало в сердце. — У Тимофея «Буран» мощный… От погони не уйти. Нет! Без улик мне не поверят…» Он прибавил скорость. Но уйти от браконьеров не удалось. Валька хотел уже остановить машину, чтобы отцепить розвальни, но обнаружил, что бензина в баке осталось меньше литра. Несколько минут он мчался по заснеженной равнине, не выбирая дороги и подминая на своем пути мелкие кустарники и низкорослые елки, но потом развернул мотонарты.
До браконьеров оставалось всего несколько метров, он уже видел оторопевшее лицо директора завода и хитрые глазки Тимофея, как вдруг словно каленым железом обожгло предплечье. Валька запрокинул голову назад, но оцепеневшие руки продолжали сжимать руль «Бурана» до тех пор, пока машина не врезалась в обезумевших людей…
Мишка-Граммофон
У Мишки Стелькина луженая глотка. Идет, бывало, по лесу и так гаркнет, что все сороки с веток падают.
Когда дядя купил старый дом на берегу Северной Двины, то Мишка получил приглашение приехать и обжить его.
— Дело-то выеденного яйца не стоит, — весело подмигнул он сестре Дуне. — Приеду, выпью для крепости стакана два домашней сметаны, выйду на поветь да как заору:
— Домовой! Домовой! Не пужай ты нас, родной!Если будешь нас пужать, и тебе несдобровать!
Не боялся Мишка ни тьмы кромешной, ни черта лысого, ни дьявола косматого, ни самого домового.
Однажды они с дядей на сенокос поехали. Подъезжают к тамошней избенке и глазам не верят. Дверь избенки настежь, а на крыльце рыжий медведь с лукошком возится. Дядя ружье вскинул, а Мишка ему: «Стой! Ежели промахнешься — упустим медведя. Ежели ранишь — он тебе и мне бока намнет. Давай я его глоткой возьму».
Спрыгнул Мишка с телеги, подбежал к изгороди и как закричит:
— Домовой! Домовой! Не пужай ты нас, родной!Если будешь нас пужать, и тебе несдобровать!
Медведь от Мишкиного крика замер. А потом как сиганет в избу. Там его и сцапали. Вот такая глотка у Мишки была!
А пел он как! Сидят, бывало, парни и девушки у костра и затянут про рябину, про калину — грусть одна. А Мишка запоет — совсем другой коленкор. Такую нескладуху вкрутит, что все по траве катаются. А костер, как свеча, чадит от Мишкиного баса. Прибавь он голоса — совсем погаснет.
— Вот силища так силища! — удивлялась сестра Дуня. — У тебя, брательник, луженая глотка.
Гуляет Мишка на одном конце деревни, а на другом слышно, о чем балакает. Все секреты оглашаются: у кого лодку купил, с кем нынче из-за Вари потяпался, есть ли жор на реке. Многие даже радио выключали, заслышав Мишкин «репродуктор».
— Может, те в артисты пойти, Граммофон ты наш пермогорский! — шутила Варя, Мишкина невеста, высокая девушка с тугой рыжей косой. Такие часто встречаются в Поморье. Кожа у них белая, глаза — весенние ледышки.
— А что… и пойду… Вот зубы нижние вставлю и попробую.
Но пробовать не спешил. Работу бросать не хотелось. Больше десяти лет уже проработал. Начал сучкорубом. Сначала старшим помогал, а к пятнадцати годам работал в лесу самостоятельно.
Топор для него дядя Петро выковал. Достал где-то огромный подшипник, раскалил добела, выпрямил и отстукал из упругого бруска дивное лезвие. Потом дырку для топорища протюкал. Топор этот Мишка в железной кобуре носил, прямо как саблю. Взмахнет разок — сердцу любо. Щепа от удара во все стороны летит, а сучки только похрустывают. Хруп да хруп, пока из дерева хлыст не получится.
Нижних зубов у Мишки действительно не было. Потерял он их на лесоповале. Вальщики говорили, что он счастливчик — мог бы совсем без челюсти остаться. Факт этот на собрании разбирали. Многим по макушке досталось, но Мишке больше всех.
— Голос у тебя есть, Стелькин, а ума нет, — резче других выступал инженер по технике безопасности. — Что же ты харю под хлысты суешь? Пошла сосна падать… в сторону беги.
А дело было так. Стоял Мишка, смотрел вверх, любуясь сосной, а ударило его снизу, березкой. Падающая сосна прижала ее, а потом, когда рухнула совсем, отпустила. Вот этим-то отпущенным березовым стволом и стукнуло Мишку по челюсти.
После этого случая Мишка три недели молчал. Тут-то и поняла общественность, что такое Мишка Граммофон. Вроде бы и гармошка играет, да не так зазывно. Вроде бы и поют все, да не так дружно. А тут еще свадьба у Дуни. Хоть откладывай. У мужа родственники шумные, веселые, палец в рот не клади. Пристали к невесте.
— Пущай Мишка играет и поет… На свадьбе и без зубов любо…
— Что вы! У него трещина в челюсти… — противилась Дуня.
— Пущай хоть затянет, а мы подхватим, — настаивали родственники.
— Ох вы, голубчики мои! — заупрямилась Дуня. — Я тута при чем? Хотите, вместо брательника запевать будет мой Федулка?
Улыбнулись гости, а свекровь сказала:
— Если мой Федулка запоет — все гости разбегутся! Твоему брату бог глотку дал певучую, а моему спину волосатую да бороду косматую!
Потеха. Гости смеются, а запевалы нет.
— Ну что, Мишатка! Может, профистулишь кое-как… Девки тя слышать хотят, — подступила к брату Дуня.
