Василий Шаталов - Золотая подкова (сборник)

Между тем депутатский срок бригадира подходил к концу. Думая об этом, он уже не раз подводил черту под той работой, которую проделал за четыре года. Совесть была чиста. Депутатский долг он выполнял аккуратно, не жалея ни времени, ни сил. Немало пришлось разбирать жалоб, заявлений, ходатайствовать о помощи, вести длительную переписку, ездить по министерствам и ведомствам.

— Ну, как ты думаешь, изберут тебя на второй срок? — спросил как-то раз Клычли Аширов.

— Думаю, что нет, — после продолжительной паузы ответил Байрамгельды.

— Почему? Ведь выбирают же других и по два, и по три раза…

— Да. Такое бывает, — согласился бригадир. — Но разве на нашей стройке мало других, которые, я уверен, ничем не хуже меня?

— А мне кажется, кого-нибудь из руководства выберут, — заметил Курбанклыч Аширов. — Вот увидите.

— Не думаю. У начальства и без того авторитет высокий, — как всегда, с благодушной улыбкой произнес Джума Мамакулиев. — Хорошо бы одно депутатское место в парламенте сохранить за рабочим с нашей стройки.

— Ну, что ж, — озорно блеснув глазами, усмехнулся младший брат бригадира, Курбандурды, — может, проголосуем? Кто за это предложение, прошу поднять руки. Единогласно! Поздравляю, Джума! Твое предложение принято.

После того как смех затих, Клычли Аширов сказал!

— Гадать тут нечего. Подождем немного. Вот тогда ясно будет.

Подошел и этот день. От коллектива строителей Копетдагского водохранилища кандидатом в депутата Верховного Совета СССР единодушно был выдвинут бригадир бульдозеристов Джума Кичиев. После собрания Байрамгельды подошел к другу и крепко пожал ему руку Он рад был, что строители не ошиблись а выборе. Вряд ли кто еще мог бы заслужить такого же высокого доверия, как Джума. Уж кто-кто, а он, Байрамгельды Курбан, знает его лучше других. Сколько строек было! — и всюду вместе. И всюду соревновались — азартно, горячо. Если хвалили одного, хвалили и другого.

…К разговору с сыном Кичи-ага готовился уже несколько дней, с той самой поры, как узнал о предстоящем его отъезде. Он решился, наконец, высказать все, что накипело у него на душе, и заранее взвешивал каждое слово, чтобы случайно не сказать чего-нибудь лишнего — словом не шутят.

Домой Джума вернулся вечером, тихий, осунувшийся от усталости. Словно возвещая о его приходе, по дому разнесся тот особенный, ядреный и деловитый запах солярки и металла, каким обычно пропитав каждый, кто связан с техникой. Работал Джума бульдозеристом на расширении Каракумского канала недалеко от родного села Второе Геокча в Мургабском оазисе.

Ужинали всей семьей, в самой большой комнате, на устланном коврами и кошмами полу. После ужина они с отцом остались одни, чтобы еще немного посидеть за вечерним чаем.

Старик был явно не в духе. Он медленно отхлебывал из пиалы, хмурился и все о чем-то думал. Наконец, он допил последний глоток в поставил пиалу вверх дном.

— Слышал я, ты опять уезжаешь?

— Да. Собираюсь, — ответил Джума.

— Канал копать?..

— Нет. Море строить.

Кичи-ага прямо глянул в глаза сыну — хотел удостовериться, не шутит ли он? Уж слишком размах широкий, на целое море!.. И понял: не шутит.

Эта новость поразила отца. Но он не высказал особого волнения и почти бесстрастно произнес:

— Море, говоришь?.. А где?

— Да где-то там, недалеко от Ашхабада.

Кичи-ага опустил голову, вздохнул: «Значит, верно.

Сын уезжает». И долго сидел молча с печальным видом. Его седую, коротко постриженную голову покрывала малиново-желтая тахья, а плечи обнимал красный в полоску халат.

Джума взглянул на отца и подумал! «Стареет. А ведь еще недавно был таким здоровым и сильным…»

Кичи-ага стряхнул с колен на скатерть крошки чурека и с надеждой спросил!

— А может, останешься? И так ведь десять лет кочуешь…

Джума не ответил. Склонив голову, он думал о чей-то своем.

— И все бы ничего, — сказал Кичи-ага, — но мы стареем. Трудно без опоры.

— Знаю. Все знаю, — хмуро проговорил Джума.

— Пора бы тебе вспомнить и о древнем нашем обычае, — мирно продолжал отец. — Это мудрый обычай: младшему в семье он велит жить со стариками до скончания их века. Потому что младший, вот, например, как ты, здоров, полон силы, не столь обременен детьми, как старшие братья. Этот обычай завешай вам предками. А ты нарушаешь его. Ты, как птенец, который едва лишь встал на крыло, так и рвешься из родного гнезда.

Отец прав, конечно, — размышлял Джума, по-прежнему не поднимая головы. — Да, хорошо бы жить о семьей, растить детей. Но разве хватит в нем духу — ради покоя и тишины оставить бригаду, с которой сделано столько добрых и славных дел! Да он жизни не мыслит без ветровых просторов родимой земли, без грохота машин и даже долгих, тяжких разлук с семьей. К этому он уже привык.

Но только ли в привычке дело? А чувство долга? Не раз он уезжал из дома лишь потому, что так было надо. Его посылали и он ехал. И если кто-нибудь из бригады спрашивал, хорошо ли будет на новом месте, он отвечал, улыбаясь:

— Крик петуха везде одинаков.

Этим Джума хотел сказать, что все новые места всегда похожи друг на друга, и трудности там неизбежны. А сколько их было, этих новых мест в жизни Джумы!

В урочище Хаузхан он поднимал плотину самого большого в республике водохранилища, рыл котлован для насосных станций на машинном канале, прокладывал Пионерную траншею Каракум-реки от Ашхабада до Геок-Тепе. Поедет он и строить новое искусственное море.

— Отец, — сказал Джума негромко, — я понимаю, что вам трудно без меня. Но надо потерпеть. Придет время, и я вернусь. Навсегда. А пока надо строить. Ты сам говорил: под лежачий камень вода не течет.

— Вах, сынок! Даже лошадь и ту берегут, а то загнать можно! — вдруг воскликнул старик. — Пусть другие строит. Или других мало? Ты сделал свое. Тебе пора бы дома быть или хотя бы рядом. Ты заслужил это…

Джума улыбнулся:

— Ну, а если те, другие, тоже ехать не захотят? Кто же строить будет?

Отец не ответил. Он снова поник, сердито уставившись в кошму. «Ну, и характер, — думал он о сыне, — кремень! И в кого уродился такой?»

В твердости характера сына, в его упорстве Кичи-ага убедился уже давно, еще тогда, когда он вернулся из армии. Немного отдохнув, Джума собрался уезжать. Отец советовал остаться в колхозе. Куда там! Джума в слышать не хотел. Вода канала уже подходила к долине Мургаба, а многие земляки Джумы сидели за рычагами бульдозеров и экскаваторов. Разве мог он усидеть дома?

И тогда — перед отъездом на стройку — между отцом и сыном состоялся памятный для обоих разговор.

— Значит, уезжаешь?..

— Да, уезжаю, — твердо ответил сын.

— И кем же ты хочешь стать? — спросил Кичи-ага, зная, что у сына нет никакой специальности.

— Сам пока не знаю. Время покажет, — уклончиво ответил Джума.

— Остался бы?..

— Нет, лучше поехать.

Этот ответ обидел отца. Вот она, нынешняя молодежь! Все по своему гнет. Совсем не ценят советы старших! Но потом, поразмыслив, успокоился. Что ж… Пусть будет так, как хочет сын. Пусть ищет счастье на стороне.

Джума уложил в чемоданчик пару сменного белья, немного продуктов и уехал в Мары. Здесь его зачислили подсобным рабочим в одну из бригад на строительстве железнодорожного моста. И Джума был счастлив уже тем, что под этим мостом пройдет Каракумский канал.

Котлован рыли бульдозеры. Ловко они орудовали! В один прием чуть ли не целую гору в отвал выгребали. Углубление росло на глазах. Джума удивился богатырской мощи машин. А он?.. Что толку от его кирки да лопаты?.. По ночам, лежа в тесном вагончике, он мечтал: «Эх, подучиться бы!.. Не зря говорят:

«Знающий летит, невежда плетется». Вот и я плетусь. А мог бы летать». И еще он мечтал о любимой девушке по имени Эджегыз, что жила в соседнем колхозе. О встрече с ней и о женитьбе.

Вскоре Джуму послали в училище механизация. Пока учился, воду Амударьи встретили на его родине, в долине Мургаба. А практика Джумы совпала с началом строительства второй очереди канала Мары — Теджен. На эту трассу были брошены лучшие силы механизаторов, испытанных и закаленных в борьбе о пустыней.

Степь, куда приехал Кичиев, сотрясалась от грохота землеройных машин, не затихавшего ни днем, ни ночью. Джуму зачислили в бригаду Мамеда Кулиева, человека строгого, но справедливого. Он требовал ювелирной работы: не вынимать лишнего и не оставлять огрехов, чтобы откосы были ровные, гладкие, как будто сделали их., вручную.

У Джумы все было хорошо. И только перед самым концом практики он неожиданно загрустил. Втайне он мечтал остаться в бригаде Кулиева. Но возьмет ли его бригадир, Джума не знал.

И вот один случай, казалось, не очень значительный, прямо-таки поверг Джуму в глубокое уныние..

Рельеф пикета — стометрового участка, где работала бригада, — был неровный, высокий с одного конца и низкий — с другого. Расставляя механизаторов на пикете, Кулиев хотел было Джуму послать на высокий, где выемка должна быть глубокой. Но, поразмыслив, послал туда более опытного бульдозериста, а практиканта — на низкие откосы, туда, где легче и безопасней, «Не доверяют. Думает, не справлюсь», — эта мысль обожгла Джуму, как огнем, и он понял, что его надежда остаться в бригаде, надежда, которую он так лелеял, неожиданно разлеталась в прах.