Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

Когда Надарову принесли листовки, он тоже не на шутку испугался. Гарнизон был поднят на ноги, пушки приготовлены к бою, но никакой революции не произошло. Просто сто пятьдесят рабочих собрались Первого мая в лесу на маевку. Войскам и полиции было не до них: они патрулировали по городу и соскабливали с заборов листовки. Тут уж власти не скупились: за каждую принесенную прокламацию они платили по десять рублей!

Листовки в Чите стали появляться регулярно. У революционеров была уже своя типография, а обыватели все еще думали, что их привозят из Парижа. Трудно было поверить, что революция может зреть и в глухой провинции, в самом центре жестокой каторги.

Когда началась война с Японией, забайкальцы ее ощутили прежде всего. Своего хлеба в Забайкалье и так не хватало, а теперь его стали*сеять еще меньше: многих казаков вместе с лошадьми забрали на фронт.

Надарова назначили начальником тыла Маньчжурской армии. Кто плакал от войны, а он радовался: вместе с подрядчиком Филимоновым заготавливал для армии мясо и наживался на этом.

Заменивший его на посту губернатора генерал Холщевников обратился к нему через год с просьбой демобилизовать часть забайкальцев. «В противном случае хозяйство призванных нижних чинов будет постепенно рушиться, а населению грозит голод», — телеграфировал он. Но, занятый коммерцией, Надаров на эту телеграмму даже не ответил.

Голод, конечно, прежде всего начался на землях, принадлежащих царю: часть хлеба тут пришлось

продать, чтобы расплатиться за аренду. Только после того, как военному министру была послана телеграмма: «В восточной части Забайкалья голод, у голодающих пухнут ноги», — им отпустили в долг немного хлеба.

В январе 1905 года царь возле своего дворца расстрелял мирную демонстрацию рабочих. Теперь уже и широкие массы потеряли веру в него. Рабочие все чаще стали выходить на демонстрации с лозунгами «Долой самодержавие!»

Повсюду начались стачки. Восстал броненосец «Потемкин», к нему присоединился военный транспорт «Прут».

И тут забайкальцы всерьез задумались: а почему это леса и земли, которые они пашут, принадлежат царю? Он что, сажал эти леса, обрабатывал пашни? Или он их купил у туземцев?

В Александровском Заводе, где Чернышевский написал продолжение своего революционного романа, они объявили «царские» земли своими. А кабинетских чиновников прогнали.

В Татаурово и Николаевском крестьяне решили не платить царю за сучья, сухостой и валежник, которые они привозили на топливо.

Их примеру последовали в Урульге и Куэнге, агинские же буряты вынесли такой приговор: «Кабинет его величества захватил наши земли, леса, веками владеемые бурятами-аборигенами, отбил наши самые лучшие сенокосные пади и леса. Хозяйничают объездчики-лесничие, учиняют безответным темным бурятам произволы и всяческую эксплуатацию их. Мы терпим материальную нужду и таскание по судам. К тому же, будучи низки в культурном отношении, находимся под давлением правительства, поставленные в необходимость вести кочевой образ жизни.

Постановили: изъять из пользования Кабинета все местности, владеемые нами по речке Оленгуй, Ара, Иле, Урее и прочим»…

Между тем война с японцами закончилась. Генерал Стессель позорно сдал Порт-Артур, в Цусимском проливе нашли смерть русские корабли, жителей острова Сахалин привезли в Читу, и вагоны поставили в тупиках.

У сахалинцев не было ни теплого белья, ни одежды, ни продуктов. Вагоны насквозь продувались ветром, дети умирали один за другим. Железнодорожники как могли помогали им — кто пищей, кто одеждой. А воры, бандиты и грабители, привезенные с острова, разбежались по городу и стали грабить население.

В Чите, как и в других городах, появились вдохновители еврейских погромов. Они ходили с черными знаменами, на которых было вышито «СД» (Слово и дело), и призывали сахалинцев к погрому. В это время по всей стране стали создаваться боевые дружины. Такое решение принял III съезд партии. Создавались они и в Чите, рабочие вооружались.

Рабочая дружина быстро навела в городе порядок: грабежи прекратились.

Но рабочие продолжали вооружаться. Зная, что в материальном складе много оружия, они попросили его выдать. Заведующий отказался и вызвал солдат. Прибывший офицер приказал своим солдатам стрелять в рабочих. Солдаты стрелять отказались. Тогда офицер выстрелил сам и тяжело ранил рабочего Кисельникова. (Теперь его именем названа одна из улиц города). Когда рабочий умер, хоронить его вышел весь город. На Читу-первую шли люди с окраин, даже из ближних сел.

Гимназисты и ученики реального училища тоже пошли туда. Они хотели возложить на гроб убитого венок. Учащихся увидел из окна своего штаба генерал Карцев. Он приказал поднять по тревоге дежурный взвод и «рассеять толпу». Но в колонне шли вооруженные дружинники, и казаки напасть побоялись. Зато через несколько дней они напали на учащихся и избили их нагайками. Губернатор приказал закрыть гимназию и выставил там вооруженную охрану.

Революционные события в Чите нарастали. На предприятиях были избраны Советы рабочих, а в воинских частях Советы солдатских и казачьих депутатов. Они по существу взяли всю власть в свои руки. Так в Забайкалье образовалось крохотное Советское государство. Конечно, это была еще не та Советская власть, что установилась потом, но все же это были Советы, и руководили ими читинские большевики.

Совет солдатских и казачьих депутатов предъявил военному губернатору (он же командовал и войсками) свои требования. Это были очень скромные требования: улучшить солдатам пищу, обучать неграмотных, запретить офицерам бить солдат и говорить им «ты».

Казакам большевики советовали добиваться, чтобы их призывали на службу без своей лошади, без своего обмундирования и оружия. Все это казаки должны были покупать за свой счет, и многие, отправив сыновей в армию, оставались нищими.

Вскоре к рабочим примкнули служащие. А потом и связисты. Впервые трудящиеся люди стали сами себе хозяевами.

В железнодорожных мастерских и вагонном депо рабочие установили восьмичасовой рабочий день. И в этом никто им теперь не мог помешать: губернатор остался без войск. Войска перешли на сторону народа.

Профсоюзы в Иркутске, Верхнеудинске, Чите и на некоторых станциях создавали для рабочих библиотеки, а кое-где и столовые. Никто раньше о рабочих не заботился, и они теперь сами стали заботиться о себе.

В Маньчжурии к этому времени скопилось много войск, которые участвовали в войне. Война была бестолковой, а ее организация и того хуже: бои давно кончились, а пушки, снаряды и колючую проволоку все подвозили и подвозили.

Когда, наконец, войска стали отправлять в Россию, эшелоны двигались черепашьим шагом: не хватало исправных паровозов, не было четкости в продвижении поездов. Вину за это царские власти сваливали на рабочих: они-де бастуют. Тогда в декабре 1906 года рабочие взяли в свои руки и управление железной дорогой. Они создали комитеты, в которые послали путейцев, паровозников, вагонников и представителей администрации. (Этим тоже руководили большевики. В партийный комитет Читы входили В. К. Курнатовский, который был вместе с Лениным в ссылке, И. В. Бабушкин, несколько лет назад занимавшийся в Петербурге в кружке Владимира Ильича и А. А. Костюшко-Валюжанич.)

Запасных частей для паровозов не было — их приходилось снимать с одних паровозов и ставить на другие. Рабочим пришлось срочно оборудовать теплушки и послать их в Маньчжурию. Но зато вскоре вместо десяти эшелонов в сутки дорога стала пропускать шестнадцать. При царской власти такого никогда не бывало. Крохотная Советская республика не только жила, но и доказывала, что рабочие могут управлять любыми делами гораздо лучше, чем купцы, капиталисты и царские чиновники. Но развеваться над городом красному флагу оставалось уже недолго.

Царь отдал приказ подавить восстание «с беспощадной строгостью и всяческими мерами». Уж на что — на что, а на «подавление» денег не жалели. На содержание учебных заведений Читы отпускалось семь тысяч рублей в год. А на разгром забастовки не пожалели 150 тысяч.

Свой приказ в Маньчжурию — почти вся русская армия еще стояла там — царь отправил по телеграфу и с нарочным. Телеграмму ему пришлось посылать через Москву — Тбилиси — Тегеран — Дели — Сингапур — Кантон: Читинский телеграф был в руках комитета почтово-телеграфных работников.

По этому приказу генерал Ренненкампф срочно отправился в Читу на подавление восстания.

Ранненкампф выступил с востока, а с запада мчалась другая экспедиция, снаряженная в Москве. Командовал ею генерал Меллер-Закомельский, который только что справил кровавый пир в Прибалтике, подавив там крестьянское восстание. Он проявил при этом особое рвение, потому что крестьяне разгромили несколько его поместий. История располагает многими фотографиями его «подвигов»: жена начальника одного карательного отряда любила острые ощущения и фотографировала расстрелы. (Среди фашистов, напавших на нашу Родину в 1941 году, тоже ведь были такие любители.) Деду моему Яку Яновичу удалось тогда избежать пули барона: он уехал в Россию. Но царская охранка бдительно следила за его батрацкой хижиной. И когда он через три года появился в родных краях, его немедленно схватили, заковали в кандалы и отправили — куда же еще? — в Сибирь…