Светлана Замлелова - Пошлая история
Утром, чуть свет, позвонила Ася и ласково поинтересовалась, как идут дела. Алмазов усмехнулся про себя этой наивной Асиной хитрости, а вслух попросил её объяснить, что же всё-таки случилось, и кто такой господин Ливчик. Ася точно ждала этого. И Алмазов узнал, что Сашенька уже давно ездила к господину Ливчику, что свела их Елена, что господин Ливчик безобразен, но замечательно богат, что в Австрию он ездил вместе с ними и что, наконец, Сашенька ходила к итальянцу.
Ни «чеченцы», ни пирамиды не вызывали в Алмазове столько ужаса и отвращения, столько горечи и обиды, сколько удалось вызвать вдруг Сашеньке — маленькому, красивому существу.
Неделю затем Алмазов не выходил из дому. На работе он сказался больным, к телефону не подходил и всё это время провёл в полном одиночестве. Вспомнил он о Хрисе Вениаминовне, что вот придёт же она со своим обедом, станет выспрашивать, а то ещё хуже, рассказывать, и его передёрнуло. Он долго искал номер её телефона, потом долго не мог дозвониться — всё занято было, — наконец, Хриса Вениаминовна подняла трубку, и Алмазов сообщил, что они срочно уезжают, и что приходить пока не нужно. Хриса Вениаминовна хотела о чём-то спросить, но Алмазов не дослушал её.
Алмазов то засыпал, то просыпался, не переставая даже во сне думать о том, что произошло с ним. Всё то, что прежде так занимало и волновало его, вдруг отступило, предоставив своё место переживаниям более сильным. Первое время он думал только о Сашеньке. Как это могло случиться?.. Но может быть, Ася всё выдумала, и ничего не было?.. Ну, да, Ася сплетница, Ася истеричка, но зачем ей врать? Ведь Сашенька ушла, чего же ещё? Да и Елена вполне способна на сводничество, даже, наверное, в заслугу себе ставит. Помогла, дескать, кузине устроиться…
Мало-помалу мысль его зашевелилась, точно пробуждаясь. Он стал думать, что надо бы выйти на работу, что уже неудобно, и что накопилось, должно быть, много дел. Но, думая о работе, он оставался равнодушным к ней, так что даже удивился этой перемене в себе. Он нарочно стал вспоминать о вещах, ещё недавно вызывавших в нём негодование, и убедился, что теперь они не трогают его. «Всё это глупо, — думал он, — но какое мне до этого дело?» Слова, что он находил, измышления, занимавшие его так живо, казались теперь смешными, хотя не переставали казаться верными. Ему было теперь неловко за ту пылкость, с которой он рассуждал, он сам казался себе смешным. Какое удовольствие доставляло ему ощущение в себе ума, способного рассуждать так здраво и независимо! И это возвышало его над прочими людьми. Он ничем не выдавал своего превосходства, но мысленно всегда делил людей на понимающих и не понимающих то, что понимает он. Непонимающих, то есть тех, кого он ставил ниже себя, оказывалось всюду больше. И только Сашеньку, которая была для него безусловно хороша, он не причислял ни к тем, ни к другим.
И вот теперь Алмазов чувствовал, как будто кто-то посмеялся над ним, оставив в дураках…
Через несколько дней Алмазов, изведшийся, раздражённый, злой на самого себя и на весь белый свет, явился на работу. Пройдя в свой кабинет, он к удивлению своему обнаружил, что там разместилась Тамара Герасимовна с девочками-денщиками. На вошедшего Алмазова Тамара Герасимовна взглянула строго поверх очков и, ни слова не говоря, вернулась к работе, продолжив щёлкать клавишами калькулятора и вносить полученные цифры в какую-то ведомость. Девочки-денщики при виде Ильи Сергеича переглянулись, захихикали и склонились каждая над своим калькулятором.
Должно быть, Наполеон после Аустерлица не имел вида столь торжественного и внушительного, какой имела Тамара Герасимовна, восседавшая за столом Алмазова. Этот стол и этот кабинет были её маленьким Аустерлицем. Не сказав ни слова, Алмазов направился за объяснениями к приятелю. Но того не оказалось на месте. Секретарша, с любопытством и злорадством оглядевшая Алмазова, объяснила, что директор уехал и будет через два дня и что велел передать, пусть Алмазов до его возвращения поработает в кабинете директора, а там они чего-нибудь придумают, потому что Тамара Герасимовна давно просила, а тут такой случай… Алмазов с секретаршей прошли в кабинет директора, где на диване валом, точно их вытряхнули из мешка, лежали вещи Алмазова, те самые, что хранил он в прежнем своём письменном столе. При взгляде на эти ненужные ему, пустячные вещи, у Алмазова сжалось сердце. Он перевёл глаза со своих сиротливых вещей на ухмылявшуюся секретаршу, вспомнил Тамару Герасимовну, важную и надменную как языческое изваяние и понял, что ему уж здесь больше нечего делать и ничто решительно удержать его здесь уже не может. Ему стало радостно, он почувствовал себя свободным, как после долгого заточения или болезни, и удивился, почему раньше не искал этого чувства. На него нашло то настроение, в котором даже слабые и безвольные натуры бывают способны на самые безумные и непредсказуемые поступки.
— Да пошли вы… — с удовольствием выругался он.
И, прислушавшись к собственному сквернословию, посыпавшемуся, как выпачканный в земле картофель из прохудившегося мешка, он испытал какое-то острое наслаждение. Точно слова, которых раньше не слышали от него, стали расплатой за навалившиеся горечи и местью, эти горечи расточившим. Что, казалось бы, таилось в особенном сочетании букв, которые, сойдясь иначе, значили бы что-то совершенно иное. И, возможно, вызвали не сиюминутную злую радость, а нежную грусть или благородное негодование. Но сейчас эти буквы, сложившиеся в определённом порядке, на какое-то совсем недолгое время облегчили, а точнее, создали видимость облегчения мук и тоски, вызванных в ничего не подозревавшем человеке внезапно свалившимися на него оскорблением и одиночеством…
Заметив, что ухмылка на лице секретарши сменилась испугом, Алмазов расхохотался. А в следующую минуту с удовольствием хлопнул дверью приёмной.
XIIIИлья Сергеевич Алмазов утверждает теперь, будто ничто не проходит даром, а главное, всё оборачивается пользой. Может быть, он и прав. Хотя прежние его знакомые говорят, что после того, как его бросила жена, он повредился в уме. Над ним посмеиваются, жалеют, а кое-кто даже пытался подыскать ему место. Но Алмазов ничего не хочет менять. Он где-то работает и увлечён своим новым делом.
На Сашеньку и Мироедовых зла Алмазов не держит. Время от времени к нему со своей выпивкой приезжает Иван и, как ни в чём ни бывало, живёт у него и с увлечением рассказывает о своих творческих планах — Иван снова вернулся к музыке и теперь жаждет поставить на московской сцене мюзикл собственного сочинения. «Вебер отдыхает!» — утверждает Иван. Алмазов как-то попытался заговорить с ним о Сашеньке, но Иван не выказал интереса, отмахнувшись только: «Да хрен с ней!.. Носится со своим лифчиком…» С тех пор они говорят исключительно о мюзиклах. Точнее говорит Иван, а Алмазов слушает. Относящийся сочувственно к чужим увлечениям, Алмазов искренно хочет, чтобы мюзикл понравился московской публике.
Только однажды Иван сменил тему и поведал Алмазову, что Ася выходит замуж и переезжает в Москву.
С будущим мужем Ася познакомилась в филармонии. Во время антракта они разговорились, после концерта обменялись телефонами. Правда, на Асю новый знакомый не произвёл должного впечатления, и она вскоре о нём забыла. Но знакомый позвонил сам и умолил Асю о встрече. Они встретились несколько раз, и Ася нашла его скучным. Чтобы отвязаться от назойливого кавалера, Ася перестала отвечать на его звонки. Тогда кавалер явился к ней самолично и торжественно преподнёс… коврик! Один из тех ковриков, о которые вытирают в прихожих грязную обувь.
— Прежде чем вытереть ноги об меня, — сказал он сурово и зловеще, — вытри их об этот коврик!
С тем и удалился.
Тут только Ася оценила его по достоинству…
Через два дня он позвонил. А через два месяца Ася стала его женой. Живут они превосходно. Муж Асин работает, она ведёт дом. Недавно у них родился младенец, и теперь Ася по целым дням возит его в колясочке по оживлённым улицам Москвы. Вид у Аси такой, будто везёт она золотой слиток. Она ни на кого не смотрит, и дорогу никому не уступает, убеждённая в том, что дорогу должны уступать ей. Однажды, настойчивая в своём заблуждении, она разрезала гражданке шубку своей коляской. Несчастная гражданка, чуть не плача, потребовала объяснений. Но Ася только фыркнула и проплыла мимо. Тогда гражданка назвала Асю коровицей. Тут уж Ася не выдержала, развернула коляску и назвала гражданку крокодилицей. Тогда гражданка назвала Асю овцой. Ася назвала гражданку козой. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы толпа, вынырнувшая из метро, не подхватила и не унесла прочь грубую гражданку.
Сашенька тоже мечтает о младенце, уверенная, что младенец заставит господина Ливчика жениться на ней. Всё-таки хочется ей стать госпожой Ливчик! Но господин Ливчик говорит, что не хочет детей. Он почти не живёт с Сашенькой — так он бывает занят. Где он ночует, Сашенька понятия не имеет — господин Ливчик запретил ей задавать вопросы. Певицу он из неё делать не стал, зато нашёл другое применение.
