Петр Замойский - Повести
— Вот вам земля! Вот вам третья доля!
Заодно принялись рубить телеги, сохи, бороны.
В дело пошли колья. В схватке не заметили, как межой на беговых дрожках мчался управляющий, а по бокам у него — два объездчика. Управляющий дал вверх выстрел. Мужики оцепенели.
— Это что тут такое?! — спрыгнул управляющий с дрожек и направился к мужикам.
Они перестали драться. Отирали с лиц кровь, грязь.
— Кто затеял?
— Они! — крикнул Наум, на котором была исполосована рубаха. — Вот он! — указал на Лазаря.
— Ты? — сердито стукнул ружьем управляющий.
— Нет, ты! — крикнул ему Лазарь.
— В арестантские роты захотел!
— Тебе давно пора в Сибирь! — не уступал и Лазарь. — Все равно никому сеять не дадим!
— Не дадите?
Обернулся к кокшайским:
— Продолжайте!
Но они стояли, переглядываясь. Лошади с уцелевшими сохами ходили по межам, щипали траву.
— Продолжайте сев! А вам, — обратился он к Лазарю, — убраться отсюда в два счета! Земля не вам сдана.
— Испокон века была земля наша.
— Была, да вы хамы оказались. Стражников на вас надо. Сейте! — еще раз обратился управляющий к кокшайским.
Кое‑кто нехотя поплелся, но как только пошли они. за ними двинулись и наши.
— Мы вам посеем! Мы вам сейчас…
— Разойтись! — совсем рассвирепел управляющий. — Стрелять будем!
— В кого? — зашел Лазарь против управляющего, и не успел тот ответить, как Лазарь выхватил у него ружье.
Управляющий, не ожидавший такого исхода, попятился и побледнел.
— Дети у тебя есть? — спросил его Лазарь.
Управляющий искоса посмотрел на объездчиков.
Те растерялись и не знали, что им делать. За всю их службу в имении такого случая, чтобы мужик посмел поднять руку на управляющего, еще не было.
Объездчик, прозванный Косоруким, пересохшим голосом крикнул в притихшую толпу:
— Ответ понесете перед становым!
К нему подошел Яков в разорванной рубахе.
— Ты что грозишь? Ты, черт косорукий, кому грозишь? Иль тебе выстилку дать? Ну‑ка, отдай ружье!
— Отойди! — взвизгнул Косорукий. — Оно заряжено.
— К Матане, к своей полюбовнице приедешь? В мазанку заберешься? Там тебя и задушат.
Косорукий сник. Это не было угрозой. Не раз гонялись за ним ребята с кольями, когда он тайком приходил в село к старой девке.
— Я — сосед Матанин. Знаю, сколько ты ей с барского двора муки привозишь, пшена да масла. Ишь, подкармливаешь свое добро, чтоб мягче было! — погрозился Яков, видя, как бледнеет и трясется Косорукий.
— Пшел к черту! — взвизгнул он.
И наши, и кокшайские мужики угрюмо засмеялись. Управляющий тоже оправился от испуга. Лазарь подошел к нему, протянул ему ружье.
— На, Самсоныч, возьми. Больше с ним не езди на мужиков. У тебя дети в нашем селе учатся, о них подумай. А землю мы сами засеем. Землю, мы, — на топоры пойдем, — не дадим. Лучше нам добром жить, а не в ссоре. Крови при крепостном праве много впитала эта земля. Солона от крови да от пота, матушка. Когда приезжать? — спросил он управляющего, на которого как столбняк напал.
— Утром, — сквозь зубы ответил.
— Подвоха не будет? То‑то. Ежели подвох, мир — сила. А мы пока не буяны. Мы не отбиваем у барыни землю. Скажи этим людям, чтобы домой ехали.
Управляющий ничего не стал говорить кокшайским. Те сами догадались. Перепрягли лошадей, взвалили сохи, бороны, подобрали овес и тронулись к себе.
Дождавшись, когда уехал управляющий с объездчиками, когда скрылась последняя подвода кокшайских, мужики наши отправились доделывать плотину.
После ужина я сходил к учителю, сдал уроки. Новых уроков он не задал и сказал, что скоро распустит учеников. Экзамен будет в воскресенье, после обедни.
Мать велит ложиться спать.
— А то завтра опять не добудишься.
Но на улице — гармонь, песни. Я соскучился по улице, по своим товарищам. Хочется увидеть Настю. Время еще не позднее, и она где‑нибудь с подругами сидит на бревнах. Выспаться я успею.
— Хорошо, я пойду в мазанку, — говорю матери.
Она верит.
Вот и мазанка. Мимо, на улицу. Разве я совсем пропащий человек? Гармонь слышнее. Это Гришуня. Играет он плохо, а девкам все равно. Иду к своему другу Павлушке. Он такой же книжник, как и я. Его тоже, как и меня, ругает мать за чтение книг. Живут они лучше нашего. Изба чистая, теплая. Печь побеленная, на стенах картинки из журнала «Нива». Мы настолько сдружились с Павлушкой, что посвятили друг друга даже в свои тайны. Он теперь знает, что Настя — «моя невеста», а я знаю, что «его невеста» Оля Гагарина. «Невесты» об этом не знают, да и никто об этом не знает. Как сойдемся с Павлушкой, почти только о них и говорим. Расхваливаем их друг другу, а при встречах с ними не высмеиваем их, как другие. Когда играем, не толкаем их и не обзываем их никакими прозвищами. Что, если бы девчонки знали, как у нас замирают сердца, когда говорим о них? Нет, они не знают. Мы крепко решили, что, как вырастем, обязательно постараемся на них жениться. Уж мы их не упустим.
Павлушка сказал, что больше всего ему нравятся ее щеки. А они у Оли, верно, пухлые, румяные. Я сознался, что мне больше всего в Насте нравятся ее черненькие брови и немножко редкие зубы. Веснушки тоже нравятся, хотя я свои веснушки ненавижу. Павлушка на лицо куда лучше меня. У него оно без веснушек, нос небольшой, губы тонкие. Он красивый. Он, пожалуй, женится на Оле, а я? Какие во мне завидки? Одно у нас с ним плохо: не умеем с девчонками говорить. Другие болтают о чем ни попало, некоторые даже отводят, ходят парами и о чем‑то говорят. А тут отведешь, а говорить и не знаешь о чем.
Настя с Олей тоже дружили. Ходили всегда вместе, о чем‑то таинственно шептались. Очень хотелось бы знать, о чем же шепчутся наши девки?
Павлушка с отцом только что окончили убирать скотину. Встретил он меня радостнее, чем прежде. Тоже, видно, соскучился по мне.
— А я у руныцика купил седьмой выпуск «Пещеры Лейхтвейса», — воскликнул он.
— «Гарибальди» не достал?
— У дяди Ефима есть.
Пошел разговор о книжках. Сколько мы их перечитали! И толстых, а больше всего тонких, с цветной обложкой. Но заветной книги мы еще не достали. Заветная — это «Буря в стоячих водах». За такой книгой мы пошли бы не только в соседнее село, куда ходили нередко, а на самый край света. Роман тот мы с пересказов знали почти наизусть. Но мы хотели сами прочитать. Вторая заветная книга — «Откровение откровения». Чья эта книга, мы не знаем, по что она есть и объясняет апокалипсис, мы слышали. Говорят, есть она у священника, но разве он даст! Несколько заветных мы уже прочитали, например: «Тысяча и одна ночь», «Огнем и мечом», «Дети капитана Гранта». Прочитали мы с Павлушкой все выпуски, какие только были о сыщиках: Нат Пинкертон, Пат Корнер, Шерлок Холмс, Ник Картер.
Поговорив о книгах, мы вышли огородом из гумна. Там, возле Гагаринской ветрянки, песни, гармонь. На толстом бревне сидели взрослые девки и парни. Играл Гришуня на «саратовке» с одним колокольчиком. Другой колокольчик кто‑то в драке сшиб. Гармонь, стало быть, «одноглазая». Гришуня сидел возле Катьки, прислонившись к ее плечу. Голос ее звонче всех. Она запевала частушки. Частушек знала столько, что и счету нет. Плясала тоже хорошо. Когда она плясала, Гришуня то и дело встряхивал кудрями, которые нарочно выпускал из‑под картуза. И играл‑то он для нее как‑то по–особенному: то наклонится над гармонью, то вдруг круто запрокинется, будто кто его ударит. Ребята стояли и о чем‑то нехотя переговаривались. Все они — рослые, длинноносые и уже похожие на мужиков. У некоторых усы. Они стояли сзади девок.
— Наших что‑то не видать, — заметил Павлушка.
При слове «наших» мне немножко стало стыдно и в то же время хорошо. Ведь лет через пять и мы будем вот такими же парнями, и у нас будет свой гармонист, свои плясуньи–девки. Будут также происходить драки с ребятами из‑за девок, будет свой верховод. Только кто?
Я перебрал всех сверстников в нашем обществе и нашел нескольких. Но ни себя, ни Павлушки в верховоды не наметил. Вот Ванька–подпасок или Авдоня, эти, пожалуй, могут быть. А кто «первая» из девок?
Конечно, Настя. Но ведь «верховод» и «играет» с первой девкой! Значит, с Настей кто‑то будет «ходить»? А потом женится на ней? Нет, драться буду за Настю. Драться? Какой же из меня забияка! Я с досады плюнул.
Девки наши были возле вюшки, на которую накручивают канат мельницы. Там же и Авдоня. Он стоял возле Насти с Олей и что‑то им говорил. Они, наклонившись друг дружке к плечу, весело смеялись, а он, рассказывая, держался словно взрослый.
— Девки, в горелки! — крикнул Авдоня.
— Давайте, давайте! — закричали они.
— А мы будем? — спросил я Павлушку.
— Будем, — согласился он и тут же стал с девкой в пару.
