Петр Сопкин - Чудо-планета - пасека деда!
Дед снова помолчал, переводя вопросительный взгляд то на меня, то на Витьку. Потом продолжил:
— Эта пасека, считай, фамильная. Тут мой Дед начинал. Я ее принял у отца. А кому передам? Мой единственный сын, ваш отец, в Учителя подался. Я не супротив: учить детей грамоте — первейшее дело. Но и меня понять надо. Неужели придется поломать семейную традицию? Ваш отец, конечно, мое ремесло хорошо изучил. Помощник он мне — лучшего Не сыскать. В одном беда — не может насовсем от школы оторваться. А тут нужен человек Постоянный.
На этом месте дед опять сделал паузу, испытующе посмотрел на нас. И заключил:
— Плохи нынче дела с древними ремеслами. Вот и от пасек молодежь отбивается. Я, когда вы появились на свет, будто сам заново народился. Хоть один постреленок, размечтался, поди, проникнется уважением к дедовой профессии? Глядишь, и не изживет себя терехинская традиция! Как, сагитировал я вас? Понимаю, рано решать. Но мне не к спеху. Ждать буду, пока встанете на ноги.
Нелегкую задачу поставил дед. Не знаю, как Витьке, а мне этот разговор запал в душу. Я его не раз перед сном перебирал в памяти.
На пятый день к обеду на пасеку приехал бригадир. Дед, как положено, вышел ему навстречу:
— Ну и чутье, скажу, у тебя, Анатолий Иванович! Мы ведь в аккурат завершаем качать.
— Вижу, вы с юными помощниками, — обратил бригадир на нас внимание, здороваясь за руку с дедом.
— Да, приобщаю. Глядишь, заменят на старости лет.
— Не томите душу, Леонтьевич! Ответьте: не зря ли я мучил машину? — сразу перевел бригадир разговор на мед.
— Да уж порожняком не отпустим — есть медок! Особо хвастаться нечем, но тонны три наберется.
— Ну, спасибо, отец! Вы как всегда выручаете: на других пасеках взяток поскромнее.
— Да там лучшего и ожидать не приходится. Не те условия.
— Не заступайтесь, Леонтьевич! Одинаковые условия. Руки там другие — это верно, — поставил точку бригадир.
К вечеру была откачана последняя рамка. Дед не ошибся в прогнозах: на машину погрузили тридцать девять фляг, почти три тонны. Бригадир собрался ехать на ночь глядя. Но его отговорили. И он не стал рисковать, согласился переночевать на пасеке.
Бабушка с мамой настряпали к ужину пельменей. А дед в честь завершения откачки Угостил взрослых медовухой.
ЦАРСКАЯ УХА
Проводив поутру бригадира, дед держал мужской совет:
— За две недели мы изрядно надергали руки. Полагаю, выходной заработали. Как считаете?
— Это уставом предусмотрено или нет? — улыбнулся Борис Андреевич.
— Само собой. Иначе бы и разговору не было, — заговорщически подмигнул нам дед.
— А на что потратим выходной? — с серьезным видом поинтересовался Михаил Данилович.
— Ишь, недогадливый, — покачал головой дед. — Форель с осени не пугана в Бахтиярке.
— Мировая идея! — загалдели мужики. — Давненько не едали царской ушицы.
— Вижу, нет возражающих? Тогда неси, Александр, удочки, — велел дед сыну. — В омшанике они, у карниза подвязаны.
— Удочек всего пять, — вспомнил папа. — А нас семеро: кому–то не достанется.
— А запас на что? — нашелся дед. — Прихвати–ка заодно и защитную полевую сумку — там же висит, на гвоздике. В ней и леска, и крючки, всякие поплавки. Можем и для бабки смастерить удочку — дело не хитрое. Эй, мать, а мать?
— Чего тебе? — вышла на крыльцо бабуля.
— На рыбалку не желаешь?
— Тьфу… Удумал.., — сконфузилась бабуля. — Когда это я рыбачила?
Дед, довольный шуткой, так и покатился со смеху.
— Тьфу… Удумал, — сердито повторила баба Аня, собираясь вернуться в дом.
— Погодь, погодь, — остановил ее дед, перестав смеяться. — Ты это… Пока не затевай с обедом. Чай, на уху–то поймаем.
Бабушка не отозвалась, только неопределенно махнула рукой и скрылась в доме. Дед пожал плечами и пошел к омшанику. А мы с Михаилом Даниловичем взяли лопату и отправились на огород копать червей.
Сборы длились недолго. Где–то через полчаса все мы, сопровождаемые Дружком и Джоном, шумно высыпали за ограду пасеки и направились в сторону Бахтиярки. Дед шел, как всегда, впереди. Он привел нас в то место, где брал начало поливной арык, к огромной скале, нависшей над речкой. Воды в ней было заметно меньше, чем в те дни, когда мы ладили арык, изуродованный кабаном-невидимкой. Это объяснялось тем, что снег на горных склонах сошел. Теперь Бахтиярка подпитывалась только из ледника, медленно подтаивавшего в летнюю пору. Речка выглядела укрощенной, вялой. Вода не бурлила грозно, не пенилась, задерживаясь у огромных валунов, перегораживавших русло, образуя заводи. Они–то и были излюбленными местами обитания форели.
Удивительная радужно–серебристая рыбка, живущая в студеной воде, давным–давно названа царской. Ее изысканный вкус покорит любого. Она и поныне ценится выше любой из рыб, обитающих в пресных водоемах.
Чтобы не толпиться, не мешать друг другу, решили рыбачить в разных местах. Сойтись договорились через четыре часа — у скалы, где остались мы с дедом. Сергей Федорович и Борис Андреевич направились попытать удачи ниже нас. А папа с Михаилом Даниловичем подались по речке вверх. За ними увязались и собаки.
Дед наживил на наши крючки червей, выбрал подходящую для двоих заводь, отладил поплавки на нужную глубину. Велел вести себя тихо, чтобы не распугать рыбу. Пожелал удачи и отошел к соседней заводи.
Поплавки наших удочек так и заплясали, заходили кругами, подчиняясь течению воды. Трудно было угадать — клюет или не клюет? Витька без конца попусту дергал за удилище. А я набрался терпения — решил потянуть наверняка, когда поплавок скроется под водой. Скоро у меня в глазах зарябило. Я отвлекся, глянул в сторону деда: как там у него? И надо же — в это время и клюнуло. Витька, забыв про дедов наказ, заорал:
— Тяни, тяни, соня!..
Я спохватился, но было поздно. Рыбка, блеснув чешуей, сорвалась с крючка. Шлепнувшись в воду, ушла восвояси.
— Э-э… Не нарушать уговор, — глухо пробасил дед, подойдя к нам.
— А ну его.., — рассердился брат. — Зевает. Не буду я с ним рыбачить.
— Фи… Будто у самого клюет, — огрызнулся я. — Только мне мешает.
— Ну и петухи! — развел дед руками. — Речку не поделили. Ступай, Витя, пониже меня — там не хуже заводь.
Витька взял червей и перешел на новое Место. Дед заменил мне наживку, поплевал на крючок и ловко спровадил удочку в речку. Не успел он отойти, как мой поплавок нырнул под воду. Тут уж я не проворонил — сноровисто потянул удилище. На этот раз рыбка надежно держалась на крючке, извиваясь, переливаясь на солнце всеми цветами радуги.
— Сам ты соня! — громко передразнил я брата, заплясав от восторга.
Витька прибежал моментально, принялся разглядывать форель. Не спеша подошел дед, заметил сдержанно:
— Лиха беда — начало… Теперь пойдет…
На сей раз дед не угадал. Больше у меня не клевало, хотя я и не спускал глаз с поплавка. И у деда было пусто. Он и место сменил, но все без толку. А Витька нас перещеголял. Первая рыбка на его удочку поймалась поменьше моей, и он не особо радовался. Зато вторая — красавица. Вот уж он поликовал, подразнил меня!
Но шумел он зря, только рыбу распугал. Больше у него не клевало. Время шло. Мы потеряли интерес к рыбалке, уселись на камнях, поджидая остальных.
— Если и у них такая удача — опозоримся перед женщинами, — переживал дед. — Мне особливо каюк: ваша баба не преминет отыграться за утреннюю шутку.
Первыми вернулись Сергей Федорович и Борис Андреевич. Дед поднялся им навстречу:
— С чем пожаловали?
— Не густо, — грустно отозвался Борис Андреевич. — Всего семь штук.
— О-о!.. Да у нас три. На жиденькую ушицу, считай, есть, — воспрянул дед духом.
Папа с Михаилом Даниловичем задерживались. Дед терялся в догадках: или, не рассчитав время, далеко забрели, или клев хороший — увлеклись, жалко бросать…
За разговорами мы и не заметили, как из кустов вынырнули собаки. Они свалились у наших ног с высунутыми языками, никак не могли отдышаться. Немного погодя появились и рыбаки. Мы с Витькой наперегонки помчались к ним. И ахнули, увидев, что ведро у них почти наполовину наполнено рыбой.
— Они нас всех за пояс заткнули, — доложил я, — полведра наловили…
— Михаила благодарите, — пояснил папа. — Это он постарался: тридцать две штуки выудил. А я всего девять.
— Зато я ни одной… Выходит, она вверх подалась, поближе к леднику, в прохладу, — сделал вывод дед.
— Вы, Николай Леонтьевич, нам зубы не заговаривайте, — заметил Михаил Данилович. — Лучше признайтесь, что ваше звено сегодня маху дало.
— Сдаемся.., — дед покорно поднял руки вверх. — И на старуху бывает проруха.
Бабушка с мамой сидели на крыльце. Видно, заждались нас.
— Готовь–ка, мать, ведерную кастрюлю, — обратился дед к бабушке, едва войдя в калитку. — Ушица будет, я тебе скажу…
