Ю. Бурлаков - Восходитель
Из лагеря открывалась красивая картина. Слева, в глубине ущелья, как чум, торчал Джан- Туган, чуть правее его - двугорбая Чегет-Кара-Баши, от нее начинался крутой взлет пик а Гермогенова, с макушки которого спадали вниз желоба. Далее из-за склона выглядывала Вольная Испания, а еще правее - петушиной грудью выгнулся Бжедух. Почти к самому лесу спускался язык ледника Кашкаташ. Над оголившейся скальной плешью конечного «бараньего лба» нависали его бело-зеленые разломы. Пушечными выстрелами гремели ледовые обвалы. Многотонные глыбы падали на нижнюю морену, раскалываясь и крошась. Из-под кучи обломков выбегали ручьи, собираясь ниже в единое русло.
Чхумлиану выдали снаряжение - широченные брюки из плащ-палаточной ткани, засаленную куртку, расходящуюся вниз колоколом, большие горные ботинки с триконями, ледоруб, кошки, очки и целую кучу всяких необходимых вещей.
После совершения требуемых для третьего разряда восхождений Чхумлиан был зачислен в школу шестым сверхнормативным курсантом отделения тренера Дмитрия Суходольского, питавшего к сванам особую симпатию. В течение нескольких послевоенных лет он зимовал в ущелье Адылсу и часто встречался со сванами, переходящими через, Местийсний перевал. Много раз отгревались горцы в его теплом лагерном домике. Сухим, ( так звали они его - был своим человеком.
Ребята в отделении попались компанейские, особенно Сережа Саввон, он сразу перетащил манатки Чхумлиана в свою палатку.
- Так как тебя зовут?
- Чхумлиан.
- Мудреное имя. Давай будем звать тебя просто Миша.
Горец не возражал. Новое имя сразу закрепилось за ним. Даже в списках школы сделали поправку. И сам вскоре привык к этому имени, словно родился с ним и при знакомствах называл тольно его, тем более все курсанты сошлись на том, что оно ему - спокойному, чуть полноватому крепышу - очень даже к лицу:
Чхумлианом он остался тольно для родных. Каждый день шли ленции, но я ничего не понимал.
Чтобы не выделяться, я, как и все курсанты, слушал, писал. Писал письма домой. Преподаватели, наверное думали, что конспектирую по-грузински. С практическими делами обстояло лучше. Скальные занятия проводились у Густавшпица, высокого монолитного зуба, расположенного в тридцати минутах дьбы от лагеря и названного в честь австрииского политэммигранта Густава Деберля, прекрасного альпиниста и горнолыжника, работавшего в этом же лагере.
Рассадив отделение полукругом, Суходольсний поминал о канонических правилах лазания, затем проводил па валунах скальную гимнастику и только потом приступал к Густавшпицу.
- «Выдай!», «Выбери!», «Пошел!» - только и слышалось над местом занятий. Лазание по скалам было для горца настолько привычным, что он почти играючи проходил отвесы. Иногда он замечал, как собирались внизу тренеры и с любопытством на него посматривали. Тогда он впервые услышал непонятное слово «самородок».
На трудных маршрутах, на которых подолгу зависали сами тренеры, к Мише обращались обычно с такими словами:
- А что скажет потомок славного рода Хергиани? Потомок легко проходил скальную стенку. Он чувствовал, что быть «потомком славного рода» не только приятно но и ответственно. Род обязывал, род подвести нельзя.
Он даже обскакал инструктора Ивана Лимарева, узкобедрого, тонконогого гимнаста с сильными, цепкими руками - лучшего локомотивского лазуна. У дорожки в палаточный городок стоял высокий камень-валун, на тором любили полазить курсанты. Лимарев проложил очень трудный путь из-под навеса и сам проходил его далеко не всегда. Миша пролез с ходу.
- Ну, дает сваненок! - изумился Иван.
В нижней трети ледника Кашкаташ, на ноздреватых глетчерных увалах, проходили ледовые занятия, а под самым перевалом - снежные. Снег и лед, как и скалы, были родным материалом для горца. Многие приемы передвижения он перенял от отца. На переправах через горн ые реки он удивил всех новым способом: поднял шест над головой и быстрыми прыжками пересен поток. Вода не успевала его сбивать. Правда, для «способа Хергиани надо было иметь сильные и прыгучие ноги.
Периодически курсанты проводили самостоятельные уроки. Миша хорошо показывал технические приемы, вот с рассказом дело не клеилось: слишком мало знал русских слов.
Жизнь в шумном молодежном лагере пришлась ему по душе четким ритмом, постоянной занятостью, веселостью. Каждый день приносил что-то новое. А вечерами, после ужина, в столовой звучала красивая музыка, и начинались танцы.
Ты чё, как медведь, топчешься, сказал Сергей. Давай, приглашай. Заезд хороший
Только что в лагерь прибыла смена новичков. Всюду мелькали незнакомые восторженные лица. Курсанты держались важно, как и положено старожилам. В эти самые дни с Мишей случилось то, чему он был немало удивлен. Он, законный жених законной невесты, стыдно подумать, влюбился в русскую девушку. Он, понимал, что пересматривать свои личные дела он не имел сейчас никакого права. Но совладать с собой не смог.
С Надей он познакомился в женской палатке, куда его затащили новые приятели. Там было четыре дев шки. Одна из них, беленькая, показалась ему удивительно красивой.
Ребята непринужденно разговаривали, Миша молчал.
Какой он собеседник двух слов по-русски слепить, не может чувствуя неловкость своего, положения, стесни тельный курсант почел за благо удалиться.
Куда же вы? - русая головка выглянула из палатки.
Очень хотелось вернуться, но он не решился. Как ни старался он побороть в сердце новое чувство, не мг его тянуло к Наде. Каждый день начинался с желания поскорее ее увидеть.
Вот что, друг, сказал однажды Сергей, отделение не может спокойно смотреть на твои страдания мы тебя научим трем заветным словам, после Катары все должно пойти хорошо. Ты скажешь Наде: «Я тебя люблю».
«Я вошёл в девичью палатку, Надя была одна. Она сказала: «Садись на кровать». Я сел. Щеки ее горели. Я, наверное, тоже был весь красный. Я очень волновался, но выпалил все, как было велено».
Теперь уже Надю надо было искать на улице. «Бог ты мой, что я наделал!» испугался горец. И все-таки Сергей был прав: после заветных слов все пошло куда лучше.
Свободное от занятий время Миша и Надя проводили вместе. Наверное, не было у него более терпеливого учителя русского языка, чем эта девушка. Вскоре он знал «Я помню чудное мгновенье», пел «Катюшу».
В знак благодарности он учил девушку лазать по скалам, в чем она, впрочем, больших успехов не достигла. Зато сам в ее присутствии обретал сатанинское бесстрашие.
«Когда она была со мной, я поднимался по таким скалам, по которым на веревках ходить боялись». Вечерами читал ей по-грузински стихи Важа Пшавелы, которого очень любил. Потом был заключительный вечер, и были танцы, и было ощущение счастья, нового счастья. А утром он проводил ее до Верхнего Баксана: Надя уезжала домой в Москву. Долго не могли расстаться. Договорились о встрече в Терсколе, в ноябре. К чему все это приведет, он еще не знал, но очень хотел этой встречи.
За время учения в школе Максим трижды проведывал племянника.
- Ну как? спрашивал он и всякий раз получал похвальный ответ.
Приводи еще такого парня, сказал Белецкий.
15 августа начались экзамены. Когда Миша вошел и взял билет, все отделение прильнуло к окошку. Саввон ободряюще моргнул: не робей. Хорошенькое дело не робей, когда перед тобой такие мудрые, седые и лысые люди.
Миша выскочил очень быстро, показал пальцем: «четверка».
Из выпукного документа:
«Хергиани Михаил Виссарионович в период учебы в школе инструкторов альпинизма ВЦСПС с 8 июля 1950 по 16 августа 1951 г. показал следующие успехи: Техника скалолазания - отлично, техника передвижения по льду и снегу - отлично, учебные восхождения - отлично. Исключительно хорошо подготовлен физически. Обладает отличными природными данными и воспитанньми с детства навьками альпиниста. При дальнейшем правильном развитии этих начеств из Хергиани безусловно вырастет первоклассный альпинист.
Выпущен для стажировки с оценкой «хорошо».
Прощай, Сванетия
У выпускника Всесоюзной школы инструкторов альпинизма Хергиани самоуверенности было хоть отбавляй: «Я инструктор, я теперь могу везде ходить!»
И он пошел, в одиночку, через перевал Кой-авганауш с заходом на вершину Виа-Тау. Схватил на гребне «холодную» ночевку, чуть было не замерз: всю ночь нцевал, прыгал, бросал камни. (Когда он позже рассказал об этом путешествии Шалико -Маргиани, работавшему уже инструктором, тот строго предупредил: «О своем одиночном восхождении никому. Узнают - сразу дисквалифицируют».)..... «Из школьных лекций я так и не узнал, что в одиночку в горах ходить не следует».
Подходя к ферме, он увидел Като, державшую на руках козлёнка. На ней были рабочие сапоги, светлый розовый сарафан поверх свитера, простенькая косынка Все-таки городские девушки одеваются с большим вкусом, отметил про себя выпускник. Конечно, им не надо вставать на рассвете, когда холодная роса лежит на лопухах, не надо месить навозную -жижу в загонах, доить колхозных коров или коз. Но разве от этого глазу легче?
