Виктор Ярошенко - Повторение пройденного
Артюхов принял командование батальоном, когда в нем не оставалось и трети бойцов, часов в девять утра все на той же окраине бора, а проклятая деревня — опорный пункт, была еще метрах в пятистах за спиралью Бруно.
— Вот и стал ты командиром батальона, Гриша, — горько сказал себе Артюхов. — Давай теперь командуй...
Они достигли кустов и залегли в снегу.
Артюхов оглядел бойцов, которые были рядом с ним.
— Красноармеец Матросов, — сказал он официально, — будете моим связным.
— Есть связным, — сказал Матросов и с сожалением посмотрел на Белова: не идти теперь им в атаку вместе, связной должен быть рядом с командиром...
Мы попали под фланкирующий огонь, — сказал Артюхов, — у них на флангах дзоты. Лейтенанта Королева, сержантов Губина, Донского и Жгутова — ко мне!
Матросов бросился выполнять приказание.
— Возьмите человек по шесть, — сказал Артюхов, — это будут ваши штурмовые группы. Вы подавите дзот слева, — обратился он к Губину, — а вы, — к Донскому, — справа.
Скользнули бойцы по снегу, исчезли за кустами.
— Их надо отвлечь — огонь! — скомандовал Артюхов.
Снова застучали автоматы, зычно прорезались голоса пулеметной роты. Немцы ответили яростным огнем.
— Огрызаются, — сказал Жгутов.
Он на всякий случай подобрал себе штурмовую группу из бойцов первой и второй рот, шесть человек — по три на каждый дзот, они сидели, готовые вскочить и поползти вперед, и в середине готовой к броску группы Матросов увидел долговязую фигуру Белова, и стало ему от этого как-то не по себе. Он первый раз испугался за друга, испугался теперь, когда не шел рядом с ним.
Они не видели деталей, что там происходило на флангах, слышали только стук пулеметов, потом взрывы гранат и крики, и опять взрывы, и увидели, как выбегает на открытое пространство Губин, машет рукой. Тогда Артюхов сказал:
— Вперед!
Матросов звонко закричал: «Вперед!»— и люди снова пошли в атаку.
Прошли они уже довольно далеко, почти добежали до колючей спирали, готовясь бросить на нее шинели, когда прямо перед ротой приподнялась марлевая завеса, скрывавшая до поры замаскированный, в четыре наката, на совесть построенный дзот, и ствол пулемета как бы зажмурился перед светом, засуетился, а потом вперился в идущую на него цепь.
Как проволоку натянули перед людьми. Одни еще бежали, надеясь, что скорость спасет их, другие падали с перебитыми ногами и получали, уже на лету, свинец в грудь; третьи, застыв в растерянности, тоже валились в снег. Не более полуминуты длился этот страшный своей неожиданностью огонь, заставший людей на снежном поле, но десятки пуль, вылетавших из тонкого ствола на белый свет, впились в тепло человеческих тел.
Не ожидая команды, к дзоту, ловко распластавшись, полз Жгутов, а за ним Катышев и еще один, в котором Матросов узнал Белова. Матросов лежал рядом с Артюховым у валуна, прикрытого снегом, в относительной безопасности. Было очень тихо, дзот молчал, а Жгутов красиво и быстро полз к нему, и когда оставалось между ними расстояние в бросок гранаты, он привстал на мгновение, замахнулся, этого мгновения было достаточно, чтобы пули нашли его грудь. Граната взорвалась в неживой уже руке, и то, что недавно еще было сильным, ловким и веселым Жгутовым, лежало теперь темным пятном в тридцати метрах от вражеского дзота. А пулемет, словно издеваясь, повел огнем у самой земли, и боец, ползший за Жгутовым, закрутился вдруг, крикнул, вскочил и упал, подрубленный.
Пулемет повернулся влево, нашел троих бойцов, замерших на снегу, не дотянулся до них, но предупреждающе провел черту перед их головами и замолчал. Дзот был на небольшом возвышении, и слева, по ровному месту, к нему было не подобраться.
Впереди Белова были теперь только двое убитых и еще один парень, который был или убит, или решил не соваться на верную смерть и теперь лежал, терпеливо раскинув ноги и убрав голову в плечи.
Белов, медленно передвигаясь, дополз до него, толкнул в бок.
Тот не пошевелился даже:
— Чего?
— Пошли, — шепотом сказал Белов, — пошли вперед.
— Пошел бы ты на... — выругался боец, — ранен я. Твоя теперь очередь.
Действительно, под рукой его на снегу расплылось красное пятно.
— Дай гранаты, — сказал Белов. — Тебе они ни к чему.
Тот, не приподнимаясь, нашарил на боку две гранаты, отстегнул, снял:
— Бери.
* * *
Виталий, Люда и я выбрались на крутой, поросший березняком берег, поднялись вверх. Где-то здесь должен быть дзот.
Мы прошли лесом, утопая во мху, потом вышли на большую, вытянутую вдоль берега поляну. Берег был завален срубленными деревьями и река тоже. И мы поняли, что дальше наши лодки не пройдут.
Мы увидели памятник одновременно. Он был довольно далеко, в полукилометре от нас, на самом краю леса, и мы пошли к нему, не разбирая дороги. Мы шли долго через кусты и канавы, заполненные талой водой, шли молча.
* * *
Белов взял гранаты, положил их за пазуху. Пополз, забирая вправо, к кустам, пытаясь обойти дзот с фланга. Его заметили, когда он был уже близко, очередь перечеркнула снег перед ним, и он замер, недвижим. Вторая очередь взметнула фонтанчики снега совсем близко. Медленно подтягивая ноги, двинулся он вперед, и тут в левую руку ударило, обожгло. Он стиснул зубы, пытаясь не пустить по всему телу нарастающую боль, и в рукаве стало горячо. Боль действительно несколько утихла только рука стала тяжелая, он ее чувствовал теперь с каждым ударом крови. Рука как метроном, отсчитывала мгновения его жизни.
— Ну вот, — подумал Белов, — теперь и ты имеешь право немножко передохнуть.
Он расслабился, выпростав из-под груди раненую руку, лежал тихо. Пусть думают, что убили, лениво думал он, перевел взгляд назад, левее. Пока тут с ним воевали, те трое, продвинулись немного и теперь лежали на открытом месте. Пулемет бил по ним. Один из бойцов вскочил, поднял было автомат, но сложился пополам. Двое других лежали на снегу, то ли живые, то ли мертвые. Боль и кровь пульсировали в нем, а он лежал на стылом снегу неярким февральским днем в пятидесяти метрах от трехамбразурного дзота.
* * *
У самого памятника, метрах в ста от него стояла как на картинах сюрреалистов (так нереально выглядела она в этой глуши) добротная дощатая трибуна, и ветер гулял в ее щелях. А потом все это ушло, заслонилось, исчезло. Мы подходили к самому памятнику, простому, каких тысячи на нашей земле. Мы остановились, и молчали, и смотрели на лес. Туда, куда смотрел своими пустыми глазницами череп дзота. Лес наступал стремительно, плотной стеной, не оставлявшей за собой ничего чуждого ему. Невдалеке, метрах в пятидесяти от дзота, торчал из земли бурый валун, и мне подумалось, что, наверное, и за этим камнем лежал кто-то из бойцов афанасьевского батальона, перед тем как подняться в атаку, закрывал грудь автоматом.
* * *
И Артюхов, и Матросов видели, как дернулся Белов, когда пуля пробила ему руку, они с тревогой следили за ним, видели, как он медленно полз вперед, потом застыл: потерял сознание?
— Я пойду, — даже не спросил, а сказал Матросов Артюхову.
И Артюхов, глядя не на него, а на все поле перед дзотом, кивнул:
— Иди...
Он полз по снегу, загребая, как веслом байдарки, автоматом. Полз быстро, оставляя за собой неглубокий след. Он, пожалуй, слишком взял вправо и теперь думал, что крюк получается больше, чем казалось вначале. Дзот был по-прежнему далеко. Артюхов и бойцы тоже были далеко, а вот Белов был уже близко, он был с ним почти на одной линии, только метров на двадцать правее.
Он остановился, передыхая, свистнул, прижимаясь к земле. Белов повернул голову, глядя в его сторону и не замечая. Матросов свистнул еще раз, чуть слышно. И Белов кивнул, показывая, что заметил помощь. Он узнал напряженное, потное лицо Матросова и теперь, последние мгновения оставаясь недвижимым, думал, что тот взял правильно и что у него больше шансов, а стало быть, ему, Белову, выпало отвлечь пулемет на себя, и что у него, скажем честно, шансов больше нет. Он вытянул вперед здоровую руку, оперся на нее, нашел стволом амбразуру и дал очередь. Дзот тотчас же ответил длинной яростной очередью, весьма, впрочем, неточной. Белов вскочил и, пробежав два шага вперед и влево, упал в снег раньше, чем снова ударил пулемет. Он снова поймал мушкой черную бойницу дзота, и снова дал очередь, и, кажется, попал там в кого-то, потому что пулемет на этот раз не отвечал страшно долго, так долго, что он успел еще раз преодолеть несколько метров и с маху зарыться в снег.
Матросов видел все и, когда Белов второй раз дернулся на снегу, вскочил, вырывая чеку, понесся к дзоту, еще не обнаруженный, и швырнул гранату. Она взорвалась перед самой амбразурой, засыпав дзот снегом и мерзлой землей и никому не причинив вреда.
Матросов в ярости бросился на снег, когда очередь, прошедшая значительно правее, чем раньше, дала понять, что его нашли. И когда Белов двинулся и пулеметчик ударил в него — сделал еще перебежку и швырнул последнюю свою гранату. Она стукнулась о перекрытие дзота чуть выше бойницы, отскочила на полметра и взорвалась.
