Михаил Осоргин - Повесть о сестре

Осоргин Михаил Андреевич

Повесть о сестре

Осоргин М. А. Сивцев Вражек: Роман. Повесть. Рассказы. Сост., предисл. и коммент. О. Ю. Авдеевой. — М.: Моск. рабочий, 1990. - (Литературная летопись Москвы).

Печатается по первому и единственному книжному изданию — Париж, изд. "Современные записки", 1931.

В 1928 г. в "Последних новостях" (15–16 дек., № 2824–2825) были опубликованы воспоминания Осоргина о его сестре Ольге Андреевне Ильиной-Разевиг — прототипе героини "Повести о сестре". Отдельные главы повести публиковались в "Последних новостях", 1929, 31 марта. № 2930; 1 окт., № 1929; 7 дек., № 3181. Полностью повесть была опубликована в журнале "Современные записки", Париж, 1930, № 42–43.

Превращение Анны Иванны

— Катя, ты что там делаешь?

— Ах, мамочка, мне некогда, я рождаю сына.

Мать сквозь смех старается быть серьезной и строгой:

— Иди сюда, раз я тебя зову. Успеешь наиграться.

Катя вбегает с куклой и большими ножницами. У куклы настоящие волосы, но неровно обрезаны и торчат клочьями. Одна рука куклы беспомощно болтается на нитке.

— Что ты делала?

— Мамочка, я ее стригла, потому что я, мамочка, больше не хочу дочери. У меня дочерей много, и с ними большая возня, а это будет сын, и его уже зовут Сережей.

— Ты ей обрезала волосы, такие хорошие косы?

— Мамочка, нельзя же у сына косы! И мне еще нужно пришить руку на случай сраженья. Он у меня очень смелый и всех колотит.

— Ну, Катюк, как хочешь, а, по-моему, жалко такие волосы.

— Мне тоже, мамочка, было жалко, но знаешь, ради детей…

— Ну хорошо, иди играй.

Мать идет в соседнюю комнату, вынимает из кроватки худого младенца, братишку Кати, смотрит, не мокрый ли, осторожно целует и кормит. Он сегодня здоров и покоен, совсем не пищит. В кресле дремлется от теплоты ребенка и щекота его губ и ручек. Потом она его укладывает снова, а возвращаясь мимо детской, видит Катюшу, которая бродит по комнате с куклой у груди, притворяясь сонной и усталой. Пошатываясь, Катюша бормочет про себя:

— Когда ты уснешь, ну когда ты уснешь, Сережа, это прямо невозможно! Ты все ешь, все ешь, всю меня съел, и все-таки не спишь. Я совершенно потеряла ноги.

Мать смеется: "До чего Катюша все перенимает! С нею нужно быть осторожной".

Сережа укладывается в большую коробку, где уже спят, держа руки прямо и вытаращив глаза, остальные куклы. Чтобы не разбудить их, Катя говорит сама с собой шепотом и грозит кому-то пальцем. Затем, отойдя от коробки на цыпочках, она задумчиво останавливается посреди комнаты.

Интересно слушать тишину. С улицы ничего не доносится, потому что зима, снег, да и улица тихая. Совсем тихо и в доме. На копчиках носков, так, чтобы башмачок не скрипнул, Катя крадется через комнату к двери, потом в соседнюю комнату, где спит братишка.

Вход сюда без мамы, собственно, воспрещен, но на цыпочках можно ходить повсюду. Для равновесия раскинув руки, она добирается до детской кроватки и смотрит, затаив дыхание, на затененную щечку и примятый нос брата. Смотрит с удивлением и нежностью. Ей хотелось бы потрогать брата, чтобы убедиться, что он настоящий, а не кукла; но этого нельзя, — он может проснуться и заплакать.

Отсюда Катя пробирается в гостиную, садится в кресло и думает. Теперь уж невозможно нарушить тишину и ту торжественность, которою Катя переполнена. Должно что-нибудь случиться — и тогда можно будет снова играть, болтать и суетиться. И Катя ждет терпеливо: что случится?

Сегодня Катюша одна; няня и сестра отправлены гулять, а ее мама не отпустила, так как вчера у нее был маленький жар. Правда, теперь она совсем здорова и отлично могла бы гулять с ними. Зато время ее не пропало даром: у нее родился сын Сережа, переделанный из так надоевшей куклы по имени Анна Иванна. Вот будет пощажена Лиза, когда вернется с прогулки!

— Угадай, кто это?

— Это Анна Иванна.

— Нет, это Сережа.

— Какой Сережа?

— Мой новый сын!

Лиза так изумится! Она никогда бы не додумалась. Ее куклы живут в другой коробке, никогда не стригутся, не меняются и даже не шалят. Все они — девочки, и у всех голубые банты на платье. Это скучно.

Услыхав шаги, Катюша подбирает ноги и совсем врастает в кресло. Будет чудесно, если ни няня, ни Лиза ее не заметят и пройдут мимо! Но выдержать трудно, и Катюша выпрыгивает и бежит встречать сестру, закутанную в шубку, с остатками снега на валенках. Няня шикает — дитё спит, шуметь нельзя. Но Катюша с сестренкой уже склонилась над коробкой:

— Угадай, кто это?

— Анна Иванна.

— Нет, это Сережа.

— Какой Сережа?

— Мой новый сын!

Поразительный момент всеобщего удивления!

Катюша весело хохочет и прыгает на одной ноге.

Старый директор

Вот лежит и таращит глаза Старый Директор. Такое прозванье дано маленькому Косте с первых дней его рождения — за сморщенную красную рожицу. Назвала его так, конечно, Катюша.

Старый Директор смотрит на недосягаемую высоту потолка, который есть не что иное, как крыша мира. Границы мира теряются в непостижимых далях стен. Мир заполнен тенями и звуками, смысл которых непонятен и тем более мучителен, что тени и звуки еще не разделены и постоянно переходят друг в друга. К числу мировых загадок относится и чередование голода и сытости, причем сытость является в образе необыкновенно теплой тени, заслоняющей сразу весь видимый мир. Затем происходит провал в вечность: ни теней, ни звуков, ни мельканья светлых розовых предметов, движение которых отчасти уже подчинено воле. Старому директору предстоит узнать, что эти странные предметы называются руками, пальцами, кулачками.

По прошествии длинного ряда вечностей — провалов и новых рождений — тени расцвечиваются постоянными красками и уже способны вызывать к себе каждая особое отношение. Самая изумительная тень, исключительно полезная и приятная, есть мать. Другая, терпимая, хотя несколько грубоватая и ненужно-темная тень — нянька. И есть еще одна, заключающаяся в глазах и ярком красном банте, совсем бесполезная, но чрезвычайно любопытная; это — Катюша.

Все эти имена и клички еще неизвестны Старому Директору, но самые явления уже интересуют его по-разному. Появление матери вызывает страстную требовательность, жажду немедленного использования ее полезных качеств. Явление няньки, сопряженное с бульканьем ванны и всякими неудобствами, отвлекает внимание от важных мировых задач к мелочам быта. Рождение в пространстве пристальных глаз и банта Катюши относится к области эстетики; Старый Директор, раздвинув веки, вбирает всю силу света, болтает ногами и выражает свое удовольствие особой гримасой, при виде которой Катюша говорит:

— Мамочка, ну право же он смеется, смотри, мамочка! Он всегда со мной смеется.

— Не гляди на него сбоку, Катюк, он так косит глаза.

— Я только немножко.

Мать, няня и девочка относятся к Старому Директору снисходительно и покровительственно, а между тем они — лишь предметы изучения, лишь материал для строящегося сознания. Их существование столь же призрачно, как и весь остальной мир, — от прутьев кроватки до безбрежности потолка. Стоит закрыть глаза — и их больше нет. Их бытие и небытие чередуется по воле Старого Директора, который рождает и устраняет их одним движеньем глаз.

Иногда он предпочитает всякому зрелищу звук собственного голоса и слушает раскаты плача, заполнившего мир. Мать напрасно думает, что ему больно или он страдает: он слушает музыку и впервые догадывается, что эта симфония — произведение его собственного творчества, что он сам — и оркестр, и дирижер, и композитор. С неохотой возвращается он к соблазнам быта, подкупленный ласковым голосом или обещанием тепла и сытости. Иногда музыка обрывается неожиданно, и это очень мучительно. Но жить вообще нелегко — Старый Директор чувствует это с первого дня.

С каждый днем глаза его делаются сознательнее, а мир небытия, откуда он пришел и куда с такой охотой снова уходил в часы сна, этот мир, покойный и ясный, все больше забывается. Кроме кулачков в его распоряжении оказались еще ноги, и в ванне он норовит поймать себя за палец. Мелочи заслоняют общее, решение основной загадки существования откладывается, стены комнаты и все предметы приближаются, огонек свечи способен увлечь его надолго, а звонкий голос Катюши начинает волновать и радовать по-настоящему. Кончится это тем, что интересы нового мира победят, и Старый Директор, бросив философию, с головой уйдет в низкую повседневность. Такова судьба человека вместе с ростом тела — снижение духа.

Быстро мелькают дни. Старый Директор прибавляется в весе. Он и вправду узнает мать, няню, Катю. И в знак грядущей долгой дружбы, он первое слово свое посвящает ей:

— Тя!

Катюша в восторге. "Тя" — это она, Катя! С этого момента Старый Директор переименовывается в Котика.