Все о внешней разведке - Колпакиди Александр Иванович
В мае 1945 года сотрудник оттавской резидентуры лейтенант Павел Ангелов (Бакстер) получил задание встретиться с Меем. Приехав в Монреаль, Ангелов установил адрес Мея и направился прямо к нему домой. Мей, явно не ожидавший, что и в Канаде ему придется сотрудничать с советской разведкой, сделал попытку уклониться от контакта, сославшись на то, что старая связь с Москвой оборвалась и что он находится под наблюдением контрразведки.
Но Ангелов был настойчив. «Довольно
грубо,—
вспоминал потом Ангелов, — я ему сказал, что не верю этому. Во-первых, пришло для него задание из Москвы, а во-вторых, если доктор Мей откажется, то у него самого возникнет повод для серьезного беспокойства». В результате Мей согласился на продолжение сотрудничества и получил указание подготовить доклад о проводимых в Канаде и США исследованиях по атомной бомбе.
Выполняя указания своего оператора, Мей в мае 1945 года вновь обратился за разрешением посетить Аргоннскую лабораторию. Однако на этот раз руководитель «Манхэттенского проекта» генерал Лесли Гровс отказал ему в этом. Позднее он так мотивировал это решение:
«Хотя у меня не было причин подозревать его (Мея. —
А. К.), —
он прошел проверку на благонадежность еще в Британии, — мне не хотелось, чтобы он так много знал о самых последних разработках. Именно по этой причине весной 1945 года я не дал ему разрешения посетить лабораторию».
Но, несмотря на все трудности, Мей успешно выполнил поставленное перед ним задание. С мая по сентябрь он несколько раз встречался с Ангеловым и передал ему много ценных материалов. Здесь, как кажется, имеет смысл привести воспоминания самого Мея относительно его контактов с сотрудниками ГРУ в Канаде: «Когда я находился в Канаде, со мной вступил в контакт человек, личность которого я раскрывать воздержусь. Очевидно, он знал, что я работаю в Монреальской лаборатории, и хотел получить от меня информацию по атомной энергии.
Я тщательно проанализировал вопрос о правомерности того, что развитие атомной энергетики должно быть прерогативой лишь США. Я принял очень болезненное для себя решение о том, что следует предать общей гласности информацию по атомной энергии, и был серьезно уверен в том. По этой причине я решил принять предложение этого человека. После предварительной встречи я еще несколько раз виделся с ним в Канаде. Он потребовал от меня представить образцы урана и общую информацию.
На одной из встреч я передал ему микроскопические образцы урана-233 и урана-235. Уран-235 был немного обогащен, находился в небольшой стеклянной трубочке и представлял собой миллиграмм окиси. Уран-233 составлял десятую часть миллиграмма и был нанесен тончайшим слоем на платиновую фольгу.
Я также передал этому человеку письменный доклад о ядерных исследованиях — все, что было мне известно...»
Доклад, составленный Меем и переданный им Ангелову в конце июня, был предельно четким и исчерпывающим. В нем была описана конструкция бомбы, ее детали и отдельные узлы, а также технологические процессы их изготовления. В нем также была представлена подробная схема организации атомного проекта в США и Канаде: структура проекта, фамилии ученых и военных и т. д., были перечислены сверхсекретные объекты и заводы в Оук-Ридже, Чикаго, Лос-Аламосе, Хэнфорде, Чок-Ривере, дано их четкое описание, назначение, состав выпускаемой продукции. Отдельно прилагался список ученых, через которых можно было установить контакт с участниками атомного проекта. Получив доклад Мея, Заботин 9 июля 1945 года послал в Центр телеграмму:
«Директору № 241
Факты, переданные Алеком:
1.
Испытания атомной бомбы были проведены в Нью-Мехико. Бомба, сброшенная на Японию, сделана из урана-235. Известно, что выход урана-235 на заводе магнитного разделения в Клинтоне составляет 400 граммов в день... Планируются к публикации научно-исследовательские работы в этой области, но без технических подробностей. Американцы уже выпустили книгу об этом.
2.
Алек передал нам пластину с 162 микрограммами урана в форме окиси на тонкой пленке...»
Сам доклад Мея и образцы урана было решено отправить в Москву не с дипломатической почтой, которую посчитали ненадежной, а с заместителем Заботина подполковником Петром Мотиновым (Ламонт), который должен был возвращаться в СССР для получения нового назначения в США. Прилетевшего в Москву Мотинова на аэродроме встречал лично начальник ГРУ генерал-лейтенант Кузнецов. Вот как вспоминает об этом сам Мотинов:
«На аэродроме меня встречал сам Директор [Кузнецов]. С большими предосторожностями я достал из-за пояса драгоценную ампулу и вручил ее Директору. Он немедленно отправился к черной машине, которая стояла тут же, на аэродроме, и передал ампулу в машину.
— А кто там был? — спросил я потом Директора.
— Это Берия, — прошептал Директор.
А от ампулы с ураном у меня до сегодняшнего дня мучительная рана — и приходится менять кровь по нескольку раз в год».
Сотрудничество Мея с оттавской резидентурой ГРУ продолжалось до сентября 1945 года, когда его в связи с окончанием работ в Чок-Ривере отозвали в Англию. Узнав об этом, Заботин оговорил с Меем условия встречи в Лондоне и сообщил о них в Москву:
«...Условия встречи — 7, 17 или 27 октября на улице перед Британским музеем. Время 11 часов вечера. Опознавательный знак — газета слева под мышкой. Пароль: сердечный привет Майклу».
В середине сентября Мей благополучно прибыл в Англию и в скором времени устроился на работу преподавателем в Королевском колледже в Лондоне. А за несколько дней да этого, 5 сентября, из оттавской резидентуры ГРУ бежал шифровальщик лейтенант Игорь Гузенко (Кларк). Предатель передал канадской контрразведке множество документов, среди которых были копии донесений агента Алека в Москву и условия связи с ним в Лондоне. Полученная от Гузенко информация была немедленно доведена до руководителя особого отдела Скотленд-Ярда подполковника Леонарда Барта, который получил указание срочно установить личность таинственного Алека. Барту, который работал в плотном контакте с МИ-5, не составило труда выяснить, что под псевдонимом Алек скрывается доктор Аллан Мей.
За Меем, получившим у английских контрразведчиков кличку Первоцвет, было установлено круглосуточное наблюдение. Однако и 7, и 17, и 27 октября он находился дома. Не было также замечено никаких признаков появления в эти дни советского агента у Британского музея. Но подполковник Барт продолжал выжидать. И лишь после того как 3 февраля 1946 года американское радио сообщило о раскрытии в Канаде советской шпионской группы, а 15 февраля премьер-министр Канады Маккензи выступил с официальным заявлением по этому поводу, он решил действовать. 15 февраля Барт позвонил Мею на работу в Шелл-Макс-Хаус и пригласил посетить Управление по атомной энергии, сказав, что ему надо навести некоторые рутинные справки. Во время беседы за чашкой чая Барт заявил Мею, что ему известно о его сотрудничестве с советской разведкой и о несостоявшейся встрече у Британского музея. Несколько растерявшийся Мей после продолжительного раздумья признался, что действительно, находясь в Канаде, встречался с русским в период с января по сентябрь 1945 года и передал ему образцы урана. Однако, несмотря на признание, арестовали Мея только 4 марта.
Суд над Меем начался 1 мая 1946 года. Государственный прокурор сэр Хартли Шоукросс обвинил его в нарушении закона о государственной тайне посредством «передачи между 1 января и 30 сентября 1945 года неизвестному человеку информации, которая предназначалась для прямого или косвенного использования врагом». Несмотря на возражения адвоката,, судья Оливер вынес Мею обвинительный приговор — 10 лет тюремного заключения.
Свой срок Мей отбывал в Уэйкфилдской тюрьме в Йоркшире. В январе 1953 года его за примерное поведение досрочно освободили, после чего он устроился на малозначительную работу в Кембридже. Позднее он вновь начал заниматься физикой, в частности исследованиями по теории усталости металла, а его статьи стали появляться в одном из ведущих научных журналов мира — «Нейча» («Природа»). В 1962 году он покинул Англию и перебрался в Гану, где ему предоставили место специального профессора физики в местном университете.
