Британские коммандос - Паркер Джон
Потом мы увидели берег: кольцо скал, а за ними лагуна. В скалах была брешь, в которую наше судно могло бы протиснуться, но тут нам повезло. Огромная волна перенесла нас через скалы прямо в лагуну. Судно подошло вплотную к берегу; мы оказались в безопасности. Старший сержант послал меня и солдата морской пехоты Хикса в разведку. Мы вскарабкались на вершину холма и увидели внизу в долине множество огней. Уже стемнело, и мы решили залечь на ночь и поспать. На рассвете мы снова поднялись на вершину того холма и увидели в долине лагерь целого северокорейского батальона.
Оставался единственный путь отхода — морем. Я пошел посмотреть на наше судно и с ужасом обнаружил, что с отливом оно оказалось в 200 ярдах от воды. Поскольку оно весило 30 тонн, и речи не было о том, чтобы его сдвинуть. Мы с Бамфилдом вытащили перекрытие, решили посмотреть, нельзя ли сделать из него плот. Старший сержант согласился, хотя идея ему не очень понравилась, ведь это означало, что только двое смогут плыть на плоту, а другая пара все время будет в воде. Однако в одном мы были уверены: здесь оставаться нельзя и ничего больше сделать мы не можем.
К девяти часам мы были готовы к отплытию. Старший сержант сказал, что ему надо отлить, и исчез в кустах. И тут же нас окликнул корейский патруль, раздались выстрелы, взорвалась граната… бах, и мы в плену. Смущенного старшего сержанта вывели из кустов в одних голубых подштанниках. Нас всех отвели в бункер в долине и допросили поодиночке. Каждому сказали, что выведут из бункера и расстреляют. Первым вывели самого младшего, Джимми Олдриджа, завели за угол, и раздался выстрел. Следующим был Хикс, и все повторилось. Затем Бамфилд. Потом старший сержант. Проходя мимо меня, он проронил: «Мы ничего этим ублюдкам не скажем». Снова выстрел, и я остался один. Я подумал: господи, их всех уже нет. Меня начали допрашивать… и я тоже ничего не сказал».
На самом деле, это были не казни, а уловка, чтобы заставить пленных заговорить, но никто не заговорил. Их отправили пешком в город Вонсан, сильно пострадавший от воздушных налетов. По улицам текла нефть из взорванных нефтяных резервуаров. Капитан охраны с трудом удерживал местных жителей, пытавшихся напасть на пятерых британцев. Все это происходило 29 августа 1951 года. Несколько дней пленных продержали в лагере в яме на скудном рисовом пайке. Затем, сковав всех пятерых одной цепью, отправили на грузовике в следственный центр для военнопленных в Пхеньян. Грузовик медленно поднимался в гору, когда американский самолет, пилотируемый майором (впоследствии генералом) американского корпуса морской пехоты Джеральдом Финком, выпустил в их сторону пару ракет. Грузовик взорвался, шофер и пассажир рядом с ним были убиты, остальных, охранников и пленных, выбросило из кузова. Если бы их отбросило в другую сторону, вправо, они упали бы с обрыва в пропасть глубиной 300 метров.
Никто из них не был серьезно ранен. Кто-то из охранников хотел пристрелить британских военнопленных на месте, но молодой капитан остановил его. Один корейский солдат поранил ногу и не мог идти. Пескетт попросил у офицера бинт и перевязал рану, а морские пехотинцы сняли куртки, срезали пару палок и сделали носилки. Они донесли раненого до деревни, где армейский врач похвалил Пескетта и его товарищей за умелую первую помощь:
«Крестьяне так обрадовались, что дали нам голову лошади, убитой при бомбежке, и миску риса. Потом пешком мы добрались до следующей деревни. Там нас допросил офицер, хорошо говоривший по-английски. Только радости это ему не принесло. К тому времени я страдал острой дизентерией. Остальных он отправил в следственный центр, а меня оставил в деревне с одним охранником; я жил в семье, две женщины и двое детей. Ни один из нас не знал языка друг друга. Они делали все, чтобы помочь мне. Я жил с ними пару недель. Если бы я смог вернуться и найти тех двух женщин, я отдал бы им все, что у меня есть. Они были замечательные.
Старшая послала моего охранника в горы за какими-то особенными травами, потом сделала настой и велела мне пить. Жуткая гадость, но я пил понемногу каждый день и постепенно избавился от дизентерии. У меня была всего одна пара брюк, те, что на мне. Младшая женщина одолжила мне еще одну пару, и когда я пачкал одну, они ее стирали и возвращали мне чистой. Они также водили меня к реке, чтобы я мог посидеть в воде и вымыться. Конечно, я не брился и не стригся.
Однажды через деревню проходил отряд китайских солдат. Мой охранник, капитан, посадил меня в дверях хижины, а рядом поставил пустую медную миску, и с каждого проходящего китайца брал по сигарете за то, что они на меня смотрели. В конце концов огромная миска наполнилась сигаретами. Этот охранник однажды отвел меня в другую хижину и дал лист бумаги, вопросник. Он велел мне ответить на вопросы, а я, нахальный щенок, решил проявить остроумие. Увидев мои ответы, охранник пришел в ярость и стал бить меня по голове автоматическим пистолетом. Вышиб зуб, разбил бровь и порезал мне все лицо. Когда он привел меня в мою хижину, старшая из женщин так разбушевалась, что схватила железную кастрюлю и швырнула в него, а потом гнала его через всю деревню.
Как-то в деревню пришел один молодой человек, и меня вызвали к капитану и объявили, что отправляют меня в другое место, но не сказали — куда, и что этот новенький отведет меня. Мне разрешили попрощаться с жителями деревни. Мы отправились в центр дознания, где уже находились остальные. Примерно через милю солдат, до этого лопотавший по-корейски, вдруг заговорил со мной на чистейшем английском. Оказалось, что его, студента сеульского университета, северные корейцы поймали, когда захватили Сеул, и он, чтобы спасти свою жизнь, вступил в северокорейскую армию. Я все еще неважно себя чувствовал, и он сразу же отвел меня в армейский госпиталь и упросил врача осмотреть меня, а после осмотра сказал: «Знаешь, ты умрешь».
Он спросил, не хочу ли я поесть, а мне жутко хотелось рисового пудинга. «Это нетрудно», — сказал он и принес мне миску рисового пудинга с кучей сахара. Меня уложили в конце палаты с корейскими ранеными солдатами, мой охранник Ким дал мне тыквенную бутыль и сказал, что если ночью мне понадобится в туалет, чтобы я шел к дороге. Ну, естественно, меня ночью прихватило. Я сидел у грязной дороги, когда вдруг загрохотал самолет и посыпались бомбы. Прямо за моей спиной засвистели пули. Я оказался меж двух огней, правда, очень быстро налет прекратился. Выскочил Ким и сказал: «Пошли». Поскольку самолеты разбомбили госпиталь, вряд ли меня оставили бы в живых, если бы нашли.
Мы растворились в темноте, и в конце концов Ким доставил меня в следственный центр северокорейской армии. Меня заперли в хижине, а наутро снаружи донесся голос американца: «Джон Пескетт? Счастливый денек. Остальные тоже здесь». Это был Джерри Финк. Раз уж мы установили контакт, то стало бессмысленно держать меня отдельно, и меня перевели в лагерь. Вот так я встретил Джерри Финка, пилота, который разбомбил наш грузовик.
Лагерь был невеселым местечком. Его называли Дворец Пака, по имени начальника лагеря, майора. Он пытался выжать информацию из своих клиентов любыми методами. Я находился в плену так долго, что все мои сведения устарели и никому не были нужны, даже если бы я что-нибудь рассказал. Только они думали иначе. Несколько раз меня избивали кулаками и досками. Однажды за отказ говорить меня заставили выбивать в скале бомбоубежище. Целыми днями куском железа я колотил по камню, пытаясь углубиться в скалу: мартышкин труд.
Если тебя признавали нежелающим сотрудничать, то бросали в круглую яму с крышкой сверху. За время пребывания в следственном лагере я попадал туда несколько раз. Однажды моим соседом оказался мертвец, уже некоторое время валявшийся там. Я всю ночь пытался держаться подальше от мерзкой вонючей массы. Скорее всего, это был корейский политзаключенный. Они жутко обращались с политзаключенными. Однажды я видел изможденных мужчин, женщин и детей, скованных цепями за шеи и ноги. Это были сами корейцы.
