Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич
Юркин, с трудом переводя дыхание и отплевываясь, сдвинул доски на место, подобрал свой пистолет и ошалело выскочил из будки…
А пьяный сторож все храпел, стонал в дурманящем сне.
…Чекист, который пришел сменить Райса, не обнаружив товарища на посту, поднял тревогу.
— А Юркин на месте? — гневно спрашивал Бижевич, полыхая дымчатыми глазами, как хмельной.
— Дома. Недавно выходил по нужде, — докладывал наблюдатель.
— Мальчишки! В трибунал вас за нарушение приказа! — орал на меня Юзеф Леопольдович. Он уже предположил, что Райс покинул самовольно пост. Мечась по комнате в горотделе ОГПУ, он обещал мне самые строгие наказания.
— Поиски Райса продолжайте, а Юркина пока не трогайте! — приказал он мне в заключение разноса.
Бижевич, не добившись санкции на арест руководства шахты и лиц, причастных к хранению и расходованию взрывчатки, запросил центр ОГПУ: можно ли репрессировать их без согласия местных властей и органов ОГПУ? Для пользы дела, мол, пойти на крайность. Москва и Харьков отмалчивались, и наш Юзеф Леопольдович ходил мрачнее грозовой тучи, срывая свою злость на нас, грешных.
А Юркин утром спокойно зашагал на шахту. Гриши все не было. На его поиски сотрудники горотдела ОГПУ ухлопали весь день — попусту! Тогда нам и в голову не пришло, что с Гришей может что-то случиться.
Мне не довелось участвовать в поисках Райса. Дела на шахте отвлекли. При очередной контрольной проверке готовых к отправке железнодорожных платформ в руде дважды находили «колбаски» пироксилина. Случайность или диверсия?
Бижевич лично занялся расследованием, а я отпросился в оперативную группу по разработке Юркина и «его». Под «ним» я подразумевал человека со шрамом. Без него, по моему мнению, не обошлось.
И вот я в потрепанном кожушке и теплой ушанке топаю по перрону вокзала. «Он» в письме обещал приехать, значит, вокзала не минует. На другой платформе — переодетый в гражданское Вася Васильев. Мы обшариваем глазами каждого пассажира — выход с перрона один.
Пассажиры шумливые, суматошные, спешили в город, как на пожар. Мелькали лица, пиджаки, свертки, мешки, снова разгоряченные лица — и все до ряби в очах.
Издали в толпе я заметил селянскую свитку, рыжую мерлушковую шапку, приплюснутую на затылке. И бесцветные глаза. А из-под шапки — краешек розового шрама на лбу. Кровь отхлынула от моего лица, огнем заплескалась. Не упустить! Не выдать себя!
«Повел» я рыжую шапку — то был ожидаемый гость. Вася Васильев, увидев меня, глазами спросил: зацепил? Я наклонил голову: следуй за нами!..
Ставский петлял по заснеженным улицам. Проверялся: нет ли слежки? Неожиданно завернул во двор.
Зная, что позади Васильев, я спокойно прошел мимо ворот. Ставский очутился снова на улице. Так и шли: впереди я, потом Ставский, а за ним — Васильев.
Враг вывел нас на «барахолку». Потолкавшись в ряду перекупщиков, Ставский оказался рядом с худой, крикливой женщиной. У нее на руках вязаные платки.
— Купи, красивый, жинке! — позвала она на цыганский манер Ставского.
— Сперва надо иметь жену! — отшутился Ставский и подмигнул женщине.
— За этим дело не станет! — бедово отпарировала она.
Ставский махнул рукой: а ну вас! И направился в молочный ряд, расталкивая барахольщиков.
— Злякався, красивый! — крикнула ему вслед женщина.
Выпив за прилавком горячего молока, Ставский опять вернулся к торговке.
— Мне нужно пять таких платков.
Торговка обрадованно затараторила:
— Можно. Можно. Пять… Домой треба. Тут недалеко. Одно удовольствие пройтись.
Ставский балагурил, зорко оглядываясь:
— С такой жинкой — хоть на край света….
И они ушли. Вслед за ними и мы с Васей Васильевым очутились у дома Юркина. Я был на седьмом небе: мое предположение оправдалось!
Ни торговка, ни Ставский до самого вечера не показывались из хаты.
После гудка вернулся с работы Станислав Юркин.
Начальник горотдела ОГПУ приказал усилить посты вокруг усадьбы Юркина.
В горотделе ОГПУ ребята волновались: брать или следить дальше? Ведь столько труда положено! Помня указания Макара Алексеевича о выявлении всех связей Ставского, я предложил воздержаться от ареста.
Бижевич больше отмалчивался: его не особенно волновал Ставский. Ему не терпелось доказать, что в Красном Логе образовалась диверсионно-террористическая организация.
Из центра подстегивали: раскрыть организацию! И Юзеф Леопольдович с усердием искал повод обвинить в пособничестве врагу партийных руководителей и хозяйственников города. Его больное самолюбие взяло верх над рассудком.
В разгар изучения связей Юркина он среди ночи поднял с постели начальника шахты, принудил ехать в горотдел ОГПУ. В кабинете следователя спокойно объявил:
— Я обвиняю вас в подрывной деятельности… Ты — враг!
Начальник шахты гладил свой ежик. Голова подергивалась чаще, чем обычно. Но ровным голосом отозвался, позевывая со сна:
— Выпейте воды, товарищ чекист.
— Серый волк тебе товарищ! — В уголках рта Бижевича появилась пена. — На ваших шашках подорвались наши заграничные интересы. Виновник — ты!
Начальник шахты пристукнул кулаком по столу.
— Хватит! Если это арест, то покажите ордер. Если это провокация, то берегитесь!
Бижевич знал, что начальника шахты ценят в Харькове, о нем знает Москва. И распахнул двери:
— Иди, подумай! Если еще хоть одну шашку найдем в руде, то считай, что твоя песенка спета!
Поздно вечером из хаты вышмыгнула простоволосая жена Юркина. Торговка постучалась к соседям. В окне появился свет:
— Чого тоби, Марфа?
— Пусти переночевать. Мой бушует…
— Опять пьяный?
— Не говори! Еле убежала.
Дверь захлопнулась, пропустив внутрь Юркину. И вскоре у соседей свет погас.
В хате Юркина не было и признаков драки и попойки. Окна плотно занавешены. На столе следы закуски. Юркин докладывал Ставскому, робко поглядывая на своего шефа. Тот неожиданно прервал его:
— Достал пироксилин?
— Пять зарядов.
— Маловато, черт возьми! — Ставский пересел с лавки на табуретку, нервно похрустывая пальцами.
Юркин дрожал от страха: ему чудилось, что вот-вот постучат и спросят: где Гриша-чекист? Он до боли в сердце боялся сказать об этом гостю. Ставский строго-настрого велел ему проявлять рвение на работе, ничем не компрометировать себя.
На Юркина закордонные хозяева возлагали большие надежды: хороший специалист, грамотен, умен — может у большевиков далеко пойти! Таких людей Советы весьма ценят. И только вынужденно Ставский пустил в дело Юркина: чекисты перекрыли другие пути к взрывчатке. «Масло» же он приказал использовать на месте потому, что не мог быстро приехать, запутавшись в Сухаревке и заметая следы. Он не предусмотрел, того, что Юркин столкнется при использовании «масла» с чекистом.
Юркин же решил про себя: если схватят гепеушники, то все свалить на Ставского!
— Станислав, ты помнишь Александра Павловича Кутепова?
— Это из контрразведки? Неприятный человек!
— Дошли слухи, что его выкрали из Парижа чекисты. Верные люди сообщили… И вот чую: ходит смерть по моим пятам!
— Эх, Леонид Захарович, житуха наша жестяная! — вздохнул Юркин, готовый признаться во всем. Но вспомнив, что за непослушание полагается кара, сглотнул слюну.
— Все мы ходим под богом… А помните, как беззаботно жили в Пятигорске? Веселье, вино, красивые женщины. Когда это было — вечность назад!
— Поживем еще, Станислав. Нужно вдалбливать большевикам мысль о том, что рудники истощились. Нет, мол, смысла развивать промышленность. Бесперспективно! Пусть разбираются лапотники… Всеми силами надо тормозить дело. А там — наши вернутся.
Ставский вдруг подсел к хозяину и доверительно спросил:
— Так почему же мало пироксилина?
— Жесткий учет ввели, Леонид Захарович. Чекисты на каждом шагу. А когда придут наши? — Ставский заронил в душу Юркина надежду: может быть, чекисты не успеют напасть на след преступления?
