Очерки истории российской внешней разведки. Том 1 - Примаков Евгений Максимович
3 января 1904 г. полковник Самойлов докладывал шифровкой по телеграфу: «Через три дня в 12-й дивизии призыв резервистов». 4 января: «Прекращен прием телеграмм Цусима». 5 января: «Еще 4 парохода в 20 тыс. тонн». 7 января: «По сведениям, 2 января в Куре стояло 6 транспортов, 10 ушли на запад». 11 января: «Транспорты стоят в Екосоо, Куре, Удзина и Сасебо. Много воинских грузов перевозится в Удзине. Нанимают много кули. По-видимому, в Сасебо ставят мины». 13 января: «Опасный признак: в армии сильное возбуждение, открыто говорят о близкой войне»[92].
Судя по тому, как в дальнейшем развивались события, сведения русской разведки явно недооценивались.
В ночь на 27 января десять японских эсминцев внезапно атаковали русскую эскадру, стоявшую без должных мер охранения на внешнем рейде Порт-Артура, и вывели из строя два броненосца и один крейсер. В тот же день шесть японских крейсеров и восемь миноносцев напали на русский крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец», находившиеся в корейском порту Чемульпо. В неравном бою героически сражавшийся «Варяг» получил серьезные повреждения и, чтобы не стать добычей врага, был затоплен своим экипажем, а канонерская лодка взорвана. 28 января Япония объявила войну России.
Последствия пренебрежения данными разведки оказали серьезное влияние на весь ход военных действий и привели Россию к сокрушительному поражению в этой войне.
Можно ли говорить о том, что для России сам факт войны с Японией был неожиданностью? Весьма сомнительно. Политическая ситуация на Дальнем Востоке давно предопределила неминуемость военного столкновения между двумя крупнейшими державами этого региона, постоянно соперничавшими в борьбе за приобретение новых территорий и сфер влияния. Япония стремилась к захвату Кореи и Северо-Восточного Китая (Маньчжурии). После японо-китайской войны 1894–1895 годов Токио захватил Тайвань и часть Северо-Восточного Китая — Ляодунский полуостров. Однако под давлением России, поддержанной Францией и Германией, японцы были вынуждены, отказаться от этого полуострова. В 1896 году Россия получила от Китая концессию на постройку железной дороги через Маньчжурию (КВЖД), а двумя годами позже арендовала юго-западную часть Ляодунского полуострова (Квантун) с правом создания там военно-морской базы (Порт-Артур). Разумеется, японцы никак не могли смириться с такой ситуацией, тем более что в 1900 году царские войска оккупировали Маньчжурию.
Заключив в 1902 году союз с Англией, Япония стала усиленно готовиться к войне с Россией. Почти два года продолжалась эта подготовка, которую трудно было не заметить даже, как говорится, невооруженным глазом. Итак, сам факт развязывания войны едва ли оказался неожиданностью для Петербурга.
Но неожиданность все-таки была. В чем же она заключалась? И на этот вопрос можно ответить вполне определенно: в серии сокрушительных поражений царской армии, закончившихся полным крахом.
Правящие круги в Петербурге не удосужились внимательно оценить реально сложившуюся обстановку накануне войны, слишком понадеялись на собственную силу. В экономическом и военном отношении Россия была, конечно, значительно сильнее Японии, Этот неоспоримый факт и сыграл, как ни парадоксально, свою роковую роль. Он «убаюкивал» петербургских стратегов, создавал атмосферу «самозашоренности», нежелания замечать некоторые обстоятельства, каждое из которых, взятое само по себе, быть может, и не имело решающего значения в общей расстановке сил. Но игнорирование их в совокупности и привело к тому, что война с Японией и последовавшие одно за другим крупные поражения застали Россию врасплох.
К началу войны японская армия после проведенной мобилизации насчитывала 375 тысяч человек, Россия же располагала армией в 1,1 миллиона человек. Преимущество троекратное, весьма внушительное. При этом мобилизационный запас России составлял еще 3,5 миллиона человек, а Япония за все время войны мобилизовала всего 1,2 миллиона человек. Как видим, общий вес «пушечного мяса» был однозначно в пользу России. Царские военно-морские силы и артиллерия, взятые в целом, тоже превосходили японские, и этот примитивный арифметический подсчет порождал опасную иллюзию того, что японец — слабый противник.
А теперь о некоторых отдельных особенностях сложившейся обстановки. Первая из них состояла в том, что накануне войны, в январе 1904 года, на всей огромной территории театра военных действий, от Читы до Владивостока и от Благовещенска до Порт-Артура, российская армия насчитывала всего 98 тысяч человек и 24 тысячи пограничной стражи. Эти скромные цифры, наверное, не требуют комментариев.
Вторая особенность заключалась в том, что пропускная способность Сибирской железной дороги была очень низкой и в начале войны могла обеспечить прогон лишь трех пар воинских эшелонов в сутки.
На основании каких же данных русское командование предполагало тогда, что японская армия не сможет скоро начать наступление на суше? Этот вопрос, видимо, так и останется без ответа. Известно только, что крупные армейские подкрепления из центра России пришли на Дальний Восток… через семь месяцев после начала войны. Хотя и это не спасло Россию от тяжелого поражения при Мукдене в феврале 1905 года.
Количество примеров подобных неучтенных особенностей и обстоятельств можно было бы умножить. Но и приведенных выше, наверное, достаточно, чтобы наглядно проиллюстрировать ту атмосферу тишины и самоуспокоенности, которая царила в Петербурге накануне войны.
Если бы царские власти вовремя прислушались и внимательно отнеслись к донесениям полковника В.К. Самойлова из Токио, к записке Главного штаба, подготовленной в конце декабря 1903 года на основании разведывательных данных из Японии, Кореи и Китая, о неминуемой японской агрессии в ближайшее время, то дальнейшие события могли бы развиваться несколько по-иному. Многого, видимо, удалось бы избежать. Если бы…
Но только с началом войны в высших эшелонах российского руководства наступает запоздалое прозрение. К донесениям разведки наконец начинают прислушиваться. Уже никому не надо объяснять, что на разведке не сэкономишь, что недооценка секретной информации и отсутствие анализа поступающих данных приводят к непоправимым последствиям. Поэтому среди прочих мер срочно предпринимаются шаги по активизации всех видов разведывательной деятельности.
На театре военных действий руководство разведкой осуществляется специальным отделением управления генерал-квартирмейстера штаба Маньчжурской армии, а с октября 1904 года после разделения маньчжурских войск на три армии в каждой из них создается свое разведывательное отделение.
Разведка, судя по секретным отчетам генерал-квартирмейстерской службы штаба Главнокомандующего Маньчжурской армии[93], делилась на три ветви: «дальнюю», действовавшую за рубежом, в глубоком тылу противника или соседних с ним странах, «ближнюю», засылавшую отдельных лазутчиков или небольшие разведывательные отряды на территорию расположения вражеских войск, и так называемую «разведку флангов», в функции которой входило решение разведывательных задач в зоне непосредственной близости к флангам армии, а также в более отдаленных районах Китая и Монголии — странах, соблюдавших в войне нейтралитет.
Расскажем подробнее, что представляли собой эти три вида разведки. С начала войны организацией дальней разведки в штабе Маньчжурской армии занимался бывший военный агент в Корее[94] полковник Генерального штаба Нечволодов. Возможности у него были весьма ограниченные.
В конце апреля 1904 года он командировал в Японию и Корею трех тайных агентов — иностранных подданных Шаффанжона, Барбье и Мейера, которые «условным языком» сообщали получаемые ими разведывательные сведения через Европу. Путь был долгий, да и качество информации оставляло желать лучшего.
В штаб армии также поступала секретная информация от бывшего российского посланника при корейском императоре действительного статского советника Павлова, от представителя в Пекине российского Министерства финансов, члена правления Русско-китайского банка статского советника Давыдова и консульских работников в Китае — коллежского советника Лаптева и надворного советника Тидемана.
