Тайна предсказания - Ванденберг Филипп
— Клянусь Богом и всеми святыми, я не знаю этого. Можете мне верить. Ни инквизиция, ни курия никак не связаны с исчезновением этой женщины. Какие основания у нас могут быть, чтобы скрывать ее от вас?
Леберехт ничего не понимал.
— Вы знаете, что вчера произошло? — снова начал Гамбара.
Леберехт кивнул. Он не ждал ничего хорошего.
— Дом, где иезуит Клавий занимался своими астрономическими расчетами, выгорел дотла. Невнимательность ученого! — воскликнул Гамбара.
— Кто это сказал?
— Он сам признал, что небрежно обращался с огнем.
— Клавий цел и невредим?
— С ним ничего не случилось, лишь пару волосков подпалил. Но…
— Но? — Леберехт сделал шаг к Гамбаре.
— Все расчеты и наброски нового календаря стали добычей пламени. Выходит, что труды многих лет были напрасными. Вы понимаете, что это значит?
Леберехт вопросительно смотрел на кардинала.
— Это означает, — продолжал тот, — что могут пройти годы, прежде чем Лилио и Клавий заново рассчитают календарь и уничтожат роковую дату апокалипсиса Коперника. Но, я думаю, вы достаточно умны, чтобы вновь затевать свою дьявольскую игру.
И вам не повредит, если вы ясно покажете это Церкви. У курии есть много пожизненных должностей: кураторы без прихода, пенитенциарии без исповедальни, префекты без префектур, просекретари без секретариата, аудиторы без службы, официалы без судебной палаты, приоры без монастыря, титулярные архиепископы без епископства…
— И кардиналы курии без поручений в курии, — продолжил Леберехт.
— Что ж, похоже, я не открыл вам ничего нового.
— Нет, конечно нет. И вы думаете… — Леберехт оглядел свою пропыленную одежду и прыснул от смеха, представив себя титулярным архиепископом в красной альбе. Вначале он смеялся сдержанно, затем все громче и громче, пока не разразился громким хохотом. Задыхаясь и ловя ртом воздух, он сказал: — Простите, господин кардинал, порой жизнь бывает слишком уж забавна!
Такое бесстыдное поведение в Станца делла Сегнатура было делом неслыханным, даже невозможным, а потому привлекло целую толпу ассистентов, смотрителей и монсеньоров, которые устремились в зал с озабоченными лицами и выстроились в ряд по обе стороны от кардинала, готовые дать бой злу.
Опасаясь за свой авторитет, несколько растерянный Гамбара (двадцать девять лет он носил пурпур и ни разу не вызвал смеха в Ватикане, не говоря уж о таком мерзком хохоте) простер руку и громко произнес:
— Вывести его за дверь!
Леберехт, успев коротко поклониться, удалился в сопровождении куриальных чиновников.
Он был уже у двери, когда кардинал крикнул ему вслед:
— Идите и в надлежащий срок объяснитесь!
Беседа с кардиналом укрепила Леберехта в мысли, что ни курия, ни инквизиция не причастны к исчезновению Марты. В противном случае Гамбара вел бы себя иначе. Покидая Ватикан, Леберехт пришел к выводу, что о местонахождении Марты надо спрашивать гостей кардинала Карафы.
С той роковой ночи, разрушившей счастье его жизни, он лишь однажды встречал Лоренцо Карафу. Это произошло на следующий день, когда он мог быть уверен в том, что кардинал снова стал господином своих чувств. Тогда кардинал, вопреки обыкновению, держал себя замкнуто и сдержанно, и у Леберехта сложилось впечатление, что Карафа был рад, когда он удалился.
Жизнерадостного кардинала, который притворялся, что ненавидит курию и Папу, Леберехт никогда не мог правильно оценить, но именно эта противоречивость характера и привлекала к этому необычному человеку. Можно ли доверять Карафе? Получив приглашение на празднество, Леберехт удивился, поскольку ни он, ни Марта не относились к сливкам римского общества. Теперь же он вспомнил, что кардинал очень выразительно намекал на свое желание видеть Марту. Поразмыслив, Леберехт решил при ближайшей возможности снова встретиться с Карафой.
У строительного барака, который в последнее время стал ему вторым домом, Леберехта ожидал посланец с сообщением, что мастер Карвакки приглашает его на большую ротонду, что на кровле собора Святого Петра.
— Что ему надо? — резко спросил Леберехт.
Посланец пожал плечами.
— Мессер Карвакки в превосходном настроении. Его жена родила ему сына!
— Знаю, — ответил Леберехт и запрокинул голову.
Стоял один из тех ужасных дней, когда воздух в Риме был сырой, как в прачечной, а с крыш и деревьев капало, будто недавно прошел дождь. Весь город был окутан желтовато-мутной дымкой.
Чтобы подняться на крышу, а затем на большую ротонду, которая была теперь в лесах, требовались немалые усилия, поэтому Леберехт избегал более одного раза в день совершать утомительный путь по стоптанным деревянным ступеням и приставным лестницам.
Поднявшись на крышу, он повернул на запад, к строящемуся куполу, прятавшемуся за хаосом балок, шестов, досок, канатов, цепей и лестниц.
— Леберехт! — донеслось с самой высокой платформы. — Поднимайся сюда!
Леберехт не видел никакого смысла в приглашении своего наставника, но послушался и вскарабкался по лестницам и балкам туда, где, сидя на доске, его ожидал Карвакки. Рядом с мастером выстроился целый ряд маленьких глиняных кувшинчиков, из тех, какие резчики по камню носят на поясе, чтобы увлажнить пересохшую глотку. Но сейчас эти кувшинчики были наполнены вином.
— Выпей за здоровье моего перворожденного сына! — Он протянул Леберехту глиняный кувшинчик. Леберехт взял его, чтобы не портить хорошее настроение Карвакки.
— Я счастлив, — сказал Карвакки заплетающимся языком, — кажется, никогда я не был так счастлив, как сегодня.
Слова наставника о счастье особенно тронули Леберехта, находившегося в прямо противоположной ситуации: он чувствовал себя несчастным как никогда. Молодой человек промолчал и окинул взглядом Вечный город.
Карвакки, который принимал близко к сердцу переживания Леберехта, пробормотал:
— Я ведь знаю, что ты чувствуешь, мой мальчик, но жизнь продолжается. Давай, сделай еще глоток!
Леберехт отвел в сторону руку Карвакки.
— Они предложили мне высокий пост, — сказал он, устремив взгляд вдаль. — Они хотели предложить мне доходное место, сделать меня официалом или титулярным архиепископом, лишь бы я заткнулся. Сегодня ночью сгорел их новый календарь.
— Ты шутишь!
— Это правда, даже если звучит как шутка. Я ведь как раз иду от Гамбары.
Карвакки помотал головой и рассмеялся.
— Представляю тебя в красной сутане: Леберехт, кардинал Хаманн! Слишком забавно. И ты согласился?
— Конечно нет! — возмутился Леберехт. — Они хотели купить меня и заставить молчать. Не понимаю… — Голос его дрожал. — и что ты собираешься делать? — спросил Карвакки, продолжая налегать на вино.
— Что касается книги Коперника и реабилитации моего отца, то я понял, что одному человеку невозможно противостоять инквизиции. Мне кажется, что eminentissimi и reverendissimi в курии готовы отрицать даже то, что Земля вращается вокруг Солнца, хотя это видно каждому. В остальном мой единственный интерес связан с выяснением судьбы Марты.
— Тебе нужно отвлечься. Ты должен переключиться на что-нибудь другое. Какая польза с того, что ты неделями прячешься в своем бараке? Пойдем на Трастевере! Там лучшее вино и самые красивые девочки. У меня есть повод праздновать! Сегодня — счастливейший день в моей жизни!
Леберехт поднялся.
— Не обижайтесь, если я не смогу разделить с вами все эти шалости. Я не хочу лишать вас веселья. Возможно, в другой раз…
И он приготовился к трудному спуску.
Когда Леберехт спустился, каменщики, резчики по камню и носильщики, которые работали на кровле собора Святого Петра, как зачарованные смотрели вверх. На том месте, где ротонда переходила в купол, Карвакки озорно, словно фавн, пританцовывал на лесах, держа в каждой руке по глиняному кувшинчику.
Он что-то кричал зрителям с высоты, но никто его не понимал. Тогда он поставил кувшинчики в сторону, приложил обе ладони ко рту и сделал шаг вперед, чтобы повторить зов. При этом он поскользнулся, закачался и, словно подбитая птица, устремился вниз, несколько раз перевернувшись. Казалось, он хочет взлететь.
