Земля воды - Свифт Грэм
Тем временем, со мной бок о бок, отец бьется в едва заметных миру, но оттого не менее страшных конвульсиях. Оказавшись вдруг лицом к лицу с этим моим заявлением – с одной стороны, конечно, чудо находчивости, а с другой – еще одна попытка уклониться, уйти в сторону, точь-в-точь его собственная неспособность, чуть дело доходит до дела (зыбкие прогулки по бечевнику) сказать хоть единое слово, и он не выдерживает. Туго натянутые покровы молчания и скрытности ползут по швам. Его прорвало. (И тут же рвется – и не получится ее наладить, починить, пока Том Крик не женится на Мэри Меткаф, – гармония между отцом и сыном.)
Только что не упав на окалину, на колени, во прах и пепел покаяния, под похожей на виселицу вывеской инна, он лепечет:
«И это он убил Фредди Парра. Ну, того Фредди Парра, который утоп. Убил его. Совершил убийство. И он мне не сын. То есть он мой сын. То есть. О Господи! О Господи-Иисусе-Христе, помоги мне!»
На глазах у него слезы. От залетевшего невесть откуда сквознячка единократно скрипит вывеска и встает дыбом прядка отцовских волос.
Стэн Бут медленно переводит дыхание. На лицах у летунов (которых, как выяснится позже, зовут Нэт и Джо) оторопелость; они, похоже, перелистывают про себя соответствующие страницы в инструкции для американских военнослужащих, где рекомендовано не забывать, что жители сельских районов Англии – народ сдержанный и невозмутимый.
Никто не бежит звать полицию. Никто ему не верит. Истина – штука куда более сложная, чем…
На ветровом стекле стоящего рядом «форда» маленькая круглая эмблема. Кроваво-красный силуэт гигантского кактуса на оранжевом фоне. И бирюзовая надпись: «Аризона: Королева Пустыни».
Учуяв явственный душок скандала, во двор высыпают все прочие, кто только был в «Переправе». Хозяин, в зубах непременная трубка – Дж. М. Тодд собственной персоной. Два сморщенных аборигена, по виду завсегдатаи.
И все то время, пока эта живая картина собирается воедино, землечерпалка бьет, что твой набат. Звук, с которым обитатели Стейтовой переправы должны были настолько сродниться в будние дни, что и внимания-то на него не обращают – звук-гарантия, звук-подтверждение: мол, все идет как надо, Узу чистят, всегда чистили и всегда будут чистить, – раздается в воскресенье, когда его быть не должно. Отсюда вывод: не все идет как надо.
Стэн Бут открывает рот.
«Твою-то мать. Твою-то в бога душу мать! Ладно, сейчас возьмем лодку и съездим».
Общее перемещение на пристань. Маленькая, на два весла плоскодонка приплясывает на высокой воде, будто нарочно нас здесь дожидалась. Стэн Бут, разводящий, первым делом достает из кармана рубашки пачку сигарет и прикуривает «Кэмел»: спасибо летунам Джо и Нэту. Он выпускает дым, оглядывает набухшую приливом реку, взвешивая, должно быть, про себя вероятные перспективы – во-первых, скрытый маньяк, того и гляди, пустит ко дну его судно, во-вторых, ему светит из-за какой-то идиотской семейной распри потерять лучшего за всю его жизнь помощника – и отдает приказ об отплытии. Отец хочет сесть на весла. Стэн Бут оделяет его странным жалостливым взглядом и отправляет на корму. Я в курсе дела, так что меня сажают рядом с отцом. Американцы требуют, чтобы их включили в состав экспедиции – чего ни один находящийся в здравом уме и трезвой памяти лодочник ни за что бы не сделал, учитывая все сопутствующие обстоятельства и размеры плоскодонки. Стэн Бут отказывает, потом уступает. И только по сумме факторов, включающих его собственное не то чтобы трезвое состояние, благоприятную фазу прилива (вода течет в нужную сторону), назойливость летчиков («Может вам, это, помощь понадобится, если ваш парень, он того, буйный»), и – наверное, с этого стоило бы начать – скрытую взятку, то бишь нежелание расстаться с будущими подношениями в виде пачек «Кэмела» и стопочек дармового виски, от причала в итоге отваливает лодка, рассчитанная на троих, а на борту у нее пять человек.
Прежде чем сесть в лодку, один из летунов бежит обратно к припаркованному «форду». И возвращается с полевым биноклем. Черный бакелит. На вооружении ВВС США. «Хей, парни, а вдруг пригодится». Он вешает бинокль на шею, на кожаном ремешке, и становится похож на вооружившегося фотокамерой туриста перед экскурсией по бухте. Забравшись в лодку, он улыбается нам с отцом – на все тридцать два – и делает ручкой. «Привет, я Нэт Таккер, а это Джо Шульберг. Мы из Таксона. Таксон, Аризона». Он тоже вынимает пачку «Кэмела». Стэн Бут плюет в ладони. Отец отдает фалинь. Мы отчаливаем.
Это совсем не похоже на старый маленький Лим. Это похоже на море. Это Большая Уза, и она впадает в Уош. Которая сливалась когда-то с Рейном. У нее солоноватая, без привкуса стоячей воды отдушка. Из маленькой выгребающей на фарватер лодки ее берега кажутся далекими, как миниатюрные прибрежья чужих стран.
Мы правим на землечерпалку, подгоняемые в равной степени энергией прилива и усердными гребками Стэна Бута. Солнечный свет, сочившийся весь день сквозь дымку легких летних облаков, начинает понемногу меркнуть. Хотя напрягать зрение пока не приходится. Потому что – спросите у любого лодочника – свет дольше всего держится у воды. И тени на суше набухают гораздо быстрей. Да и смотреть нам особо не на что: надвигается темная масса землечерпалки (из маленькой лодки она выглядит еще более громоздкой и уродливой, чем с твердой земли), уменьшаются в размерах оставшиеся за спиной «Переправа» и проезжий мост; по обе стороны пустые и загадочные бастионы берегов, обрезающие горизонт так, словно пытаются скрыть общеизвестную тайну: что за ними ничего нет.
Мир низинный и текучий, мир на грани развоплощения. Такой непохожий (даже и в такой момент, блуждающий огонек любопытства…) на дикие сьерры, ковбойские утесы и каньоны Аризоны…
Летун с биноклем (Нэт? Джо?) наставляет окуляры на землечерпалку.
«В’ще ничего не вижу». Мордашка свежая и весьма довольная собой.
Он перехватывает мой взгляд.
«Эй, пацан, хочешь глянуть?»
Он протягивает бинокль поверх ритмично вздымающейся спины Стэна Бута, как будто предлагает извечную американскую жвачку-шоколадку. Ухмылки. «Давай». Как будто я какой-нибудь пучеглазый абориген, в жизни не видавший подобного чуда техники прекрасного нового мира.
Пройдет два года, и я тоже надену форму.
Стэн Бут говорит: «Да сядь ты!» И налегает на весла.
Поверх ритмического грохота землечерпалки – «поверх» в буквальном смысле слова, ибо приходит он с затянутого облаками неба, – раздается иной звук, ревущий, гулкий, агрессивный и слишком хорошо знакомый – или слишком далекий от здесь и сейчас, – чтобы заставить отца, или меня, или потеющего на веслах Стэна Бута поднять глаза. И только летчики, по своей собственной воле, но теперь уже безо всякой надежды повернуть назад (до землечерпалки осталось не так уж далеко), ввязавшиеся в приключение на водах, считают своим долгом выказать причастность к делам большого мира и засвидетельствовать верность, и без того представленную летной формой, небесам.
«О, наши пошли!» (Джо? Нэт?)
«Ййи-хуу! Поджарьте их как следует, ребята!» (Второй.)
Погодные условия благоприятные, несмотря на низкую облачность над северо-восточным побережьем. Должно быть, с континента проталкивается к нам антициклон, уже расчистив небо над Германией. Прежде чем ночь сойдет на нет, звезды.
Кроме того, эта война не замирает по воскресеньям. Не дает отгула, чтобы сходить в церковь или набраться сил на свежем воздухе (или даже по поводу единичного и вполне заурядного дела об убийстве). Никаких выходных для жителей Гамбурга и Берлина, которых в ознаменование дня Господа нашего как следует поджарят.
Они с ревом проносятся мимо, скрытые стыдливой ширмой облаков. И опять вступает мерный лязг землечерпалки. Чунг-ха-чунг-ха! Только теперь он звучит громче, потому что мы совсем рядом – осталось меньше ста ярдов.
А вместе со звуком приходит и запах. Пахнет чем-то извлеченным из первородных глубин. Тот же запах, что у Дика в спальне.
