Неверная - Али Айаан Хирси
Единственный выход из всего этого кошмара Пит видел в физических упражнениях. Физическая усталость является единственным лекарством от бессонницы, страха и тревог. Он возил меня в огромный спортивный центр и заставлял заниматься на тренажерах. В конце концов он оказался прав: тренировки действительно мне помогли.
Тем временем в Голландии общественность начала интересоваться, куда я пропала. С момента гибели Тео я фактически исчезла с лица земли. Моим друзьям было сказано, что я хочу побыть одна, но они не поверили этим словам; зная меня, они были уверены, что я выбрала бы находиться в их обществе, в крайнем случае, я хотя бы говорила с ними по телефону. При отсутствии какой бы то ни было достоверной информации начали распространяться различные слухи и теории. Некоторые даже утверждали, что меня тоже убили, но власти замалчивают мою смерть.
На десятый день моего пребывания в Соединенных Штатах охрана разрешила Нили Крус позвонить мне. Она вместе с Йозиасом ван Аартсеном пыталась договориться о встрече со мной, однако охрана ответила, что пока что это невозможно. Я поняла, что ни она, ни Йозиас не имеют ни малейшего представления о том, как далеко от Голландии я нахожусь.
Хенк Камп, министр обороны, также позвонил мне. Он сказал:
– Я приеду повидаться с вами, и мы сможем прогуляться по Зютфенскому лесу.
– Хенк, между мной и Зютфенским лесом огромное количество километров, – ответила я.
У меня было такое впечатление, будто я – своего рода ходячая чрезвычайная ситуация; даже министр обороны не имел понятия о том, где я нахожусь.
Спустя месяцы после того, как моя жизнь вернулась в привычное русло, я встретилась с Хенком и спросила его, как могло произойти, что его никто не проинформировал о моем местонахождении. «Только министр юстиции знал о том, где вы находитесь, – ответил он. – Пит Хайн Доннер попросил остальных членов кабинета не задавать вопросов о вашем местонахождении, что мы и сделали».
Пит Хайн Доннер – неплохой человек. Он не является сильным лидером, зато отличается удивительной порядочностью. Просто он, как мне кажется, принадлежит к некой другой эпохе и не привык контролировать каждый шаг своих подчиненных. Подозреваю, что Доннер просто издал приказ обеспечить мою безопасность и передал дело в руки сотрудников правительства. Этим людям никогда не приходилось иметь дело с подобной ситуацией, однако на кон был поставлен их профессионализм. Поэтому они обеспечили мою безопасность в максимально доступной мере. Я уверена, что при этом они руководствовались исключительно благими намерениями.
Прошло две долгие и бессмысленные недели, прежде чем Ни-ли вновь позвонила мне. Это был уже конец ноября, и она сказала, что я смогу вернуться в Голландию на несколько дней, чтобы поговорить с некоторыми людьми о моей ситуации и проверить, могу ли я остаться дома. Ее слова принесли мне ни с чем не сравнимое облегчение.
27 ноября, спустя двадцать пять дней после того, как я исчезла из поля зрения общественности, мы под проливным дождем отправились в портлендский аэропорт.
Самолет приземлился на авиабазе Эйндховен, после чего в течение долгого времени наш эскорт колесил по голландской земле. В какой-то момент все автомобили остановились у обочины безликого шоссе, и меня пересадили в маленькую неприметную машину. Все тот же Коос из программы защиты свидетелей отвез меня в деревенский дом где-то под Зальхемом.
Когда пришло время встретиться с Нили и ван Аартсеном, меня сначала посадили в небольшой «фольксваген», после чего где-то на трассе нас встретил эскорт из BMW. Было темно. В конце концов, мы оказались у какого-то кирпичного здания посреди леса. Света не было ни в одном из окон. На подъездной дорожке неприятно пахло мочой. Один из охранников объяснил, что запах исходит из заброшенных камер: в этом здании раньше располагался полицейский участок. В доме не было электричества, только свечи. Окна были заклеены грязной бумагой. В одной из комнат нас ждал стол, накрытый бумажной скатертью, на которой стояли тарелки с бутербродами и несколько бутылок с водой и соком.
Мы находились в Голландии – стране, находящейся на пятнадцатом или шестнадцатом месте в мире по развитию экономики, а я вынуждена была встречаться с европейским комиссаром и лидером партии власти в таком вот месте, напоминающем какую-то странную бойскаутскую фантазию. Я глубоко благодарна за предоставленную мне защиту, за то, что осталась жива, но все эти меры безопасности все-таки в чем-то перешли границу разумного.
Вскоре прибыли Нили и ван Аартсен, которых быстро провели внутрь здания. Обнявшись с Нили, я с трудом сдержала слезы. Йозиас выглядел изнуренным; на следующий день ему предстояло выступить на съезде партии, и в его адрес также поступили угрозы. Он теперь тоже был вынужден всюду появляться в сопровождении телохранителей. Мы сели друг напротив друга в этой комнате, и Нили сказала: «Боже мой».
По тону ее голоса было слышно, что она считает все эти шпионские предосторожности совершенно ненужными. «Значит, здесь нам ничто не угрожает? – спросила она. – Почему мы не могли встретиться у меня дома?»
После того как за охраной закрылась дверь, Йозиас спросил меня, где я была. Я сказала, в каком-то отеле в промышленной зоне в США; мне было запрещено общаться с друзьями, и единственными моими собеседниками были мои телохранители. Нили была вне себя от гнева. Я сказала: «Если мне придется вернуться туда, я хочу хотя бы иметь возможность общаться, узнавать новости и отправлять электронные сообщения. Мне нужно проводить больше времени в обществе других людей».
После ужина с нами должны были встретиться два представителя служб безопасности – глава отдела борьбы с терроризмом и глава отдела защиты и безопасности. Нили и Йозиас учинили им настоящий допрос относительно того, почему я была вынуждена жить в такой обстановке, в полной изоляции, вдали от всего привычного, и потребовали объяснить, какого именно нападения они опасались.
Наконец, спустя недели пассивного выполнения всех требований охраны, что-то внутри меня ожило. Я сказала этим людям: «Я приму ваше решение относительно того, когда именно мне можно будет вернуться в Голландию, так как это – ваша работа.
Но я отказываюсь возвращаться в тот мотель. В Америке меня никто не узнал. Я требую, чтобы мне разрешили посещать университет. Я хочу иметь возможность писать, читать, делать что-то со своим свободным временем. Я не могу бесконечно смотреть на шоссе под окнами».
Под взглядом Нили они поспешили ретироваться. Она сказала мне, что мои голландские друзья очень хотели узнать, что именно со мной произошло. Люди требовали сообщить им, где я нахожусь. Газеты ставили под сомнение необходимость в столь строгих мерах безопасности. Одной из причин моего временного возвращения в Голландию было желание развеять слухи и продемонстрировать голландцам, что я жива и со мной все в порядке. Мы договорились о том, что, прежде чем вернуться в Америку, я встречусь со своим ближайшим другом, Германом, а также с одним из корреспондентов газеты NRC Handelsblad. Йозиас предложил мне составить сообщение о том, что со мной все в порядке, и пообещал зачитать его членам партии во время съезда, запланированного на следующий день.
Следующий день я провела в одиночестве в Зальхеме, ожидая принятия решения о своей дальнейшей судьбе. В конце концов мне сообщили, что я встречусь с Нили, пообедаю с Германом и дам интервью Франку Вермулену из NRC. Мне не сказали, куда мы направляемся, однако здание Министерства финансов, к которому мы подъехали, было сложно не узнать. Меня усадили в большом пустом офисе, и вскоре дверь открылась, и вошла Нили с бутылкой шампанского. Мы сели писать текст для съезда либералов. Затем приехал Герман, и я попросила его найти какой-нибудь американский университет, который оказался бы приемлемым для людей из Министерства юстиции.
Видеть друзей и разговаривать с ними было ни с чем не сравнимым счастьем. Возможность увидеться с двумя друзьями одновременно спустя столько дней, проведенных в одиночестве, наполнила мое сердце радостью.
