Танцующая на гребне волны - Уайт Карен

Я помолчала. Он ждал, что я еще скажу. И я продолжила:

– А потом то, как ты убрал из сарая все, что принадлежало ей, и нашел на чердаке ее портфель и выбросил его, покопавшись перед тем в старом погребе. И всякий раз, когда я спрашивала тебя об этих вещах, у тебя было готовое оправдание, которое я принимала. Потому что я доверяла тебе. Потому что я любила тебя.

Я указала на ежедневник и сонограмму.

– Беременность, должно быть, обнаружилась при вскрытии, но я думаю, ты уже знал об этом.

Он посмотрел на меня, и я с облегчением увидела его глаза, глаза, которые я видела ласковыми и нежными и смеющимися. Он ничего не сказал.

– Потому она и бросила курить, – вздохнула я, – потому что была беременна. Поэтому она и просила тебя загипнотизировать ее в первый раз, но все пошло не так. Она что-то увидела, верно? Как и я. Она увидела что-то, ее изменившее.

Он осторожно положил сонограмму на стол, сел и откинулся на спинку кресла, положив ладони на колени.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я убил ее, потому что она была беременна? Ты в это действительно веришь?

– Я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Потому что единственное, во что я сейчас верю, это в то, что я люблю тебя. Я думаю, так было всегда, еще до нашей встречи.

В глазах его мелькнуло понимание, но он не перебил меня.

– Я знаю, что ты не тронул Адриенну. Я верю, что ты пытался защитить ее, с готовностью принимая на себя все обвинения, потому что ты такой, какой ты есть. Я верю, когда ты говоришь мне, что не имел отношения к ее смерти, хотя все, что я обнаружила, вся твоя ложь говорят мне, что ты виноват. Но я верю в тебя, Мэтью. Я люблю тебя и верю тебе абсолютно и бездоказательно. И я хочу, чтобы ты так же поверил и мне.

Он глубоко вздохнул:

– Я только хотел защитить тебя, Ава. Прости, если я причинил тебе боль. Но правду бывает тяжело вынести…

Я напряглась, но взгляда не отвела, вспоминая слова матери. «Тебе нужно решить, достаточно ли ты сильна, чтобы выдержать правду, какой бы она ни оказалась».

– Сейчас у меня хватит сил услышать все.

Он подался вперед, опустив локти на колени и стиснув между ними ладони. В старом доме было тихо, он лишь немного поскрипывал, словно вздыхая и приготавливаясь слушать.

– Она не сказала мне, что беременна. Я говорил ей, что с этим нам следует подождать, и она говорила мне, что принимает противозачаточные таблетки. Поэтому она не думала, что осчастливит меня этим известием. Но я ничего не подозревал, когда она попросила меня помочь ей бросить курить. Она и раньше говорила об этом, поэтому мне казалось, что ей просто хочется бросить курить…

– И ты согласился?

– Да. Я согласился. Я предполагал, что худшее, что может случиться, была бы простая потеря времени. У меня не было опыта, и я не понимал, что процесс может быть различным, в зависимости от цели гипноза. Моей единственной задачей было проникнуть в ее подсознание. – Он провел рукой по лицу. – И я этого достиг. – Он резко поднялся. – Ничего, если я выпью?

Я кивнула, отчаянно желая выпить сама. Я ничего не сказала, следя за тем, как он подошел к столику у окна и налил в стакан пальца с два виски. Он сделал глоток, затем еще один – и продолжил:

– Это напоминает мне, как я гипнотизировал тебя первый раз, когда я сказал тебе закрыть дверь, а ты вместо этого вошла в нее. Может быть, потому, что у вас обеих очень сильная воля. – Он пожал плечами и сделал еще глоток. – С ней я использовал метод, похожий на тот, что я использовал с тобой. Но моей основной целью было отучить ее курить. Когда она расслабилась, я отправил ее по лестнице в сад с ключом, представлявшим то место, где она могла освободиться от своей привычки. Ее задача заключалась в том, чтобы прополоть сад от стрессов, побудивших ее начать курить. – Он остановился.

– И что случилось? – подсказала я.

Он взглянул на меня. Лица его в сгущающейся темноте было почти не видно.

– Она нашла другую дверь и другой ключ и вошла.

Я застыла, боясь, что он не станет продолжать.

Но он снова заговорил:

– Она вернулась в детство, до того как ее удочерили МакМахоны. И увидела свою биологическую мать. – Он снова сел напротив меня, а я включила лампу на столе рядом со мной. Оба мы оказались в желтоватом свете, но я не видела его глаз.

– Ее мать была прикована к постели и не могла говорить. При ней была сиделка – отца не было, и не было признаков, что он где-то есть. Но что привлекло особенное внимание Адриенны, это включенный на туалетном столике у постели телевизор, по которому сиделка смотрела сериал и не начинала кормить больную, пока фильм не кончался.

Он поболтал светло-янтарной жидкостью в стакане.

– Она рассказала мне об этом только намного позднее, когда я нашел сонограмму. И тогда я понял, почему она не сделала этого раньше. То, что она увидела, побудило ее начать отыскивать своих биологических родителей. Раньше ей это в голову не приходило. Она нашла документы и обнаружила, что ее родители умерли примерно за полгода до ее удочерения. Отец разбился на мотоцикле за месяц до смерти матери. – Он умолк.

– А мать?

– Она покончила с собой. – Он бросил на меня беглый взгляд. – Адриенна спрашивала МакМахонов, что им известно о ее матери, но они знали только то, что значилось в свидетельстве о смерти.

Я выпрямилась, прислушиваясь к бою часов, но ни один из нас не сказал ничего, как будто мы ожидали, пока соберутся вокруг нас старые призраки.

– Без моего ведома она наняла частного детектива, который и сообщил ей все, что она хотела знать.

Я подумала о том, что мне рассказывала Диана Вайз, и похолодела.

– И все, чего она знать не хотела… – добавила я.

Глаза у него потемнели, взгляд устремился куда-то внутрь, и я ощутила безотчетный укол ревности, будучи исключенной из его мыслей и воспоминаний.

Он осторожно поставил стакан на стол.

– У ее матери была болезнь Хантингтона. – Он помолчал, словно давая этому слову и всему, что оно значило, дойти до моего сознания.

Я знала о болезни Хантингтона из занятий по генетически передающимся заболеваниям, когда училась на акушерку. Мне передалось отчаяние Адрианны, как будто она была рядом. Приводившая к физической и умственной деградации, эта болезнь была неизлечима и смертельна. Если больной носил в себе этот ген, его отпрыски наследовали его с вероятностью пятьдесят процентов, у ста процентов из них в конечном счете проявлялись эти симптомы, и они умирали.

– Она прошла исследование, которое обнаружило у нее этот ген. – Он взял стакан, как будто забыв, что он пустой, и снова поставил его. Но я успела заметить, что рука у него дрожала. – Она снова мне ничего не сказала и ждала, пока станет возможно установить наличие или отсутствие этого гена у ребенка. Результат был положительный.

Я переживала горе Мэтью как свое собственное, воображая, что он должен был чувствовать, видя изображения безликих младенцев в студии Адриенны, оплакивая ребенка, которого ему было не суждено держать на руках. Я старалась съежиться на софе и стереть из памяти все, что я узнала, не желая больше знать правду. Но его рассказ еще не был закончен, и я знала – чтобы двигаться дальше, я должна была оглянуться на прошлое.

Я стиснула руки, чтобы не потянуться к нему и не коснуться его.

– Когда она сказала тебе?

– Она не сказала. Я увидел сонограмму случайно. Я искал аспирин, который она всегда держала в сумке, и там она и оказалась. Когда я ей ее показал, она мне все рассказала. Она не должна была так долго нести в себе эту тяжесть одна. И все то время, пока она страдала, я замечал, что она изменилась, но как же я был далек от истины… Я-то думал, что у нее роман…

Взгляд его упал на мои руки – я держала их на животе, обхватив зародившуюся в нем трепетную жизнь. Я не сказала ничего и ждала, чтобы он продолжил.

– Я сказал ей, что мы справимся с этим вместе. Что я позабочусь о ней и ребенке, что ей не нужно бояться, что я останусь с ней, что бы ни случилось…