Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас
Судя по истории с бассейнами, прозреют они не завтра.
По-прежнему главное — краткосрочная перспектива: местные депутаты мыслят сроками своих мандатов, в том смысле, что после меня хоть потоп. Переизбрание — великая драма демократии. В таких случаях сразу понимаешь преимущество выбора представителей народа путем жеребьевки! В прессе во время войны бассейнов появилось одно фото, которое сильно рассмешило нас с Люси. Оно запечатлело момент подписания соглашения о создании пресловутых резервных водоемов, и вы не поверите, дамы и господа, но это факт: большой овальный стол установили в стойлах для скота (крыша из жести, фоном — тюки сена), за столом — министр экологии, префект в полной боевой экипировке (золотой офицерский позумент, головной убор того же разлива (официальное название — дву-уголка с шитьем, а выглядит так, словно треуголка моряка восемнадцатого века проглотила ковбойскую шляпу и дала волшебной голубке обосрать себя золотом) — простите, положено говорить «в церемониальном мундире») и двенадцать мужчин, двенадцать самцов, все лысые, все замшелые, всем за шестьдесят. И две женщины на двенадцать хрычей, которым давно пора на заслуженный отдых и чью сообразительность можно себе представить заранее.
Так бы и устроил какую-нибудь войнушку! Эх, нет на них мэтра Протоколена, а то нашелся бы какой-нибудь добрый великан — защитник экологии, и смел бы все их застолье вместе с соглашением, и закидал бы тюками сена этих «местных самоуправленцев», каждому бы хватило, один тюк министру, другой — официальным экологам, еще один — префекту, ну и по тюку — животноводам и местным депутатам: Гаргантюа бы, несомненно, обошелся с ними гораздо круче! Он бы воткнул каждого из этих подписантов башкой в коровий зад, дабы они поторчали там несколько дней и подумали хорошенько о смысле жизни и процессе образования метана в каловыводящем проходе крупного рогатого скота.
Увы, нет больше Гаргантюа, и некому спасти планету или хотя бы департамент Де-Севр от идиотизма. Вернемся к нашим баранам, как сказал бы Панург. Люси активно участвовала в борьбе с водозабором, ходила на все демонстрации, раздавала листовки, устраивала собрания, — я держался чуть в стороне, считая, что представителю университетской среды пристало занимать более взвешенную позицию, но тут мне пришла мысль, что можно написать колонку в «Либерасьон»: столица и остальная часть Франции заслуживали того, чтобы их ввели в курс наших доблестных битв. Так что я написал небольшой текст и попытался как-то его распространить; ну и обратился за помощью к Кальве, — не удержусь и процитирую его ответ:
Могу лишь настоятельнейшим образом порекомендовать Вам сосредоточиться на создании диссертации, мне кажется, Вы идете по ложному пути. Возьмите себя в руки! Осуществляйте задуманное, твердо двигайтесь к намеченной цели! Иначе Вы потонете в материале!
Удар был болезненный.
Значит, я тону в материале.
Я заглянул в серые глаза сидевшей рядом Люси, я видел ее нежность, ее энергию, ее мудрость; пора было что-то решать. А то я совсем запутался. Помню, отправился пешком куда-то далеко в болота, между Манье и Кулоном, шел по берегу вдоль воды, несколько часов без остановки. Ну ладно, хорошо, а что теперь? Невозможно было представить себе, что к концу года я вернусь в Париж, уеду от Люси, уеду отсюда. Помню, в какой-то момент, стоя по щиколотку в грязи на тропе, по которой тянут баржи, я сказал себе, ну вот, реально погряз в материале. Почва засосала… Передо мной лежала зеленая вода, ряд тополей, поле, окруженное каналами; какой-то мужик плыл мимо на черной лодке, на ее носу, высунув язык, чинно сидела собака (ньюфаундленд?) и наблюдала, как мимо тянется берег и вода. Мужик кивнул мне, не переставая грести. Он сидел на корме и греб — ровно, сильно, одним веслом чаще другого. Было чуть пасмурно, прохладно. Позади меня, за проволочной оградой, бок о бок стояли две лошади и щипали траву. Где-то далеко жужжала бензопила или кусторез. Я прожил здесь уже пять месяцев. Начал ориентироваться и что-то понимать. Мой инста-грам кишел снимками болот и овощей. Мне нравились люди, пейзажи, моя жизнь в «Дебрях науки». Мне кажется, что пред любым этнографом или антропологом в какой-то момент встает вопрос: как выстраивать отношения с описываемой средой, смыкаться с ней или нет. Может быть, это не относится к Малиновскому, который, похоже, сильно маялся, торча целую вечность у себя в палатке. Наверное, сложнее принять решение о том, чтобы прожить остаток дней где-нибудь в глухом углу Тихого океана или в экваториальном лесу вместе с охотниками за черепами, а не в департаменте Де-Севр. В двух часах езды до Парижа! — как утверждает местный офис туризма и реклама французских железных дорог.
НОВЫЙ ГРАФИК! НОВЫЕ ИНТЕРВАЛЫ ДВИЖЕНИЯ! НОВОЕ ВРЕМЯ В ПУТИ!
Меня вдруг потянуло поговорить с Ларой. Что-то осталось недорешенным. Мне надо было снова увидеть ее, символически проститься с Парижем, да и с мамой немного пообщаться, она всегда что-нибудь да посоветует.
Я позвал стоявших за забором лошадей; они подошли с любопытством. Просунул руку в крупные ячейки сетки, — к счастью, она была не под током. Я загадал: если они дадут себя погладить и не куснут меня, то останусь здесь, стану разводить овощи и жить вместе с Люси. Я впервые сознательно сформулировал эту мысль.
Лошади потянулись длинными мордами к моей ладони, я погладил одну из них по коричневому шелковому лбу; потом вторая лизнула мне пальцы, думая, что там какое-то лакомство.
Я достал телефон и записал в заметки следующие мудрые мысли:
научиться грести,
научиться ездить верхом.
И закончил прогулку, обдумывая скорую поездку в Париж.
20 октября
Вернувшись в «Дебри науки» и взяв билет на скорый поезд в Париж — на следующую неделю и на сумму, за которую можно было купить новую руку! или даже почку! — словом, цифра была трехзначная (разрази их Господь), я сочинил небольшое стихотворение в духе Вийона:
Великому Кальве в наследье
Я шлю эклогу. О, начальник!
Прими продукт потуг последних,
Их не вмещает старый сральник[33].
В благодарность за поддержку я написал своему мудрому наставнику этот катрен на обороте почтовой открытки с изображением коровы, стоящей в лодке посреди болота, и дал себе слово по прибытии в Париж бросить открытку в почтовый ящик, но не бросил — из христианского милосердия (или — чего душой кривить — по трусости).
Симпатяга все же этот Франсуа Вийон.
Ради такого случая, как говорится, я взнуздал Ласточку и повез Люси на экскурсию в город Сен-Мексан. Люси сильно развеселилась, узнав про мой интерес к этому городишке. Да там одни вояки, сказала она. Школа младшего офицерского состава наземных войск. А поэтов Средневековья совсем мало.
— Минуточку! — возразил я. — Поэтов позднего Средневековья.
Тебе в наследство, мать-Земля
Я б тело бренное отдал,
В нем жира не найдет червяк,
А кости — голод обглодал.
Я знаю, что Вийон окончил свои дни в Сен-Мексане под защитой местного аббата, — Рабле рассказывает об этом в своей четвертой книге. (Рабле также объясняет, как мэтру Франсуа удалось избавиться от монаха по имени Тапку, в уморительной, заковыристой и очень, очень кровавой истории, в которой упоминаются Ниор и Сен-Лигер. Здесь в округе и правда полно всяких позабытых знаменитостей. Я уверен, что если хорошенько поискать, то найдутся гении и посвежее. «Давид Мазон, французский писатель и исследователь сельской жизни, автор того-то и сего-то, видный реформатор продовольственного земледелия, в ходе визита в Сен-Мексан почтил своим присутствием эту скромную гостиницу 17 апреля», — через несколько лет здесь обязательно повесят табличку.
