Тысячи ночей у открытого окна - Монро Мэри Элис
– Ты проснулась? – спросил Джек, громко зевая.
– Мм… – промычала она в ответ, чувствуя себя страшно неловко.
Он повернулся и окутал ее своими объятиями. Его глаза были сонными, он улыбался одним уголком рта, отчего на щеке появлялась глубокая ямочка.
– Я должен сделать тебе одно признание, – сказал Джек.
– О нет, только не говори мне, что ты женат и у тебя дюжина детишек…
– Все гораздо хуже. Я хочу рассказать тебе о своей мечте.
Она нарочито громко застонала и накрылась с головой одеялом.
– Я мечтал о тебе.
Она высунула голову из-под одеяла.
– В самом деле?
– Неужели в это так трудно поверить? Ты разве сама не мечтала обо мне?
– Пытаешься выведать мои тайны? Ну нет, не дуйся. Ладно, я тоже признаюсь. Я мечтала о тебе… Иногда.
Его губы растянулись в улыбке, а вид стал чрезвычайно довольным.
– Видишь ли, иногда утром, проснувшись, я снова закрывал глаза и пытался представить себе твой облик. Но мне никогда не удавалось сделать это до конца. И тогда я старался припомнить детали. Как ты выглядела в последний раз? Во что ты была одета? Какая у тебя была прическа? Мне были нужны краски. Мне хотелось видеть выражение твоего лица. – Он пожал плечами, и ямочки на его щеках стали еще глубже. – В действительности все, что мне по-настоящему надо, – это ты.
Фэй улыбнулась ему в ответ, ее сердце начало пробуждаться. Она не могла вспомнить, чтобы кто-то когда-нибудь прежде говорил ей такие приятные вещи. Прижавшись к Джеку, она пробормотала:
– Мм, Джек, знаешь, мне бы очень хотелось, чтобы так было всегда.
Он нахмурился.
– Фэй, во вторник я должен улететь.
Несмотря на острую боль и обиду, Фэй вынуждена была признаться себе, что не вправе ждать от него ничего иного.
– Я знаю, – тихо ответила она. И добавила, стремясь показать ему, что и она может быть совершенно независимой: – Слушай, а может, мы, как Кэри Грант и Дебора Керр, подождем шесть месяцев и тогда посмотрим, кто из нас придет на крышу Эмпайр-стейт-билдинг?[18]
Он коротко улыбнулся, а потом взял ее руку и принялся перебирать пальцы.
– Джек, – серьезно произнесла Фэй, – не делай этого. Я не прошу ни о чем, кроме того, что уже есть между нами. Вот такой «Незабываемый роман» получился. Я счастлива, что мы провели это время вместе. Я всегда буду хранить в памяти это время. – Она отняла у него руку и спрятала под себя. – Но я уже большая девочка и сама могу позаботиться о себе. И о своих детях.
– Хотел бы я предложить тебе большее, – задумчиво произнес он. – Но моя жизнь уже сложилась так, как сложилась. Я не в состоянии что-то изменить.
– Никто из нас не может ничего изменить, Джек. Нравится нам это или нет, но мы уже давно не дети и не верим в чудеса, которыми были наполнены годы нашего беззаботного детства. У нас теперь свои взрослые заботы и новые взаимоотношения: мы должны быть хорошими родителями нашим детям, добрыми соседями… Все это не игрушки, Джек. Это реальная жизнь и в ней есть свои обязанности, заботы, но и свои преимущества. Но для этого приходится много работать.
– Если Джеку придется только работать, а не играть, он станет очень печальным мальчиком.
– Нет, – грустно произнесла Фэй. – Ты все не так понимаешь. Если Джек будет только играть и не станет работать, он будет очень одиноким мальчиком. Мы ведь сами себя создаем, и наша жизнь полностью зависит от того, какие решения мы принимаем. Разве это не основной закон квантовой механики? Ты ведь ученый, вот и скажи мне.
– Да, я ученый, – ответил он задумчиво. – И это только часть проблемы. Это трудно объяснить. Я нестандартно мыслящий ученый… Теория, выстроенная на прочном фундаменте логики, – это не для меня. Это для инженеров, таких как Генри Форд или Джордж Вашингтон Карвер. Я предпочитаю рассматривать все с новой, необычной стороны. Я мечтатель, подобно Исааку Ньютону и Альберту Эйнштейну.
– Но ведь это не означает, что ты не можешь твердо стоять на земле. Джек, почему ты боишься компромисса? Почему так боишься обязательств?
– Я не могу быть связан правилами и чьими-то ожиданиями, Фэй. Мне необходима свобода. Свобода передвижения, физическая свобода и свобода моих мыслей. Я не жду, что кто-то захочет принять мои правила игры и связать со мной жизнь.
Фэй с грустью смотрела на Джека, слушала его искренние слова и думала о том, как же будет жалко, если такой замечательный, добрый, привлекательный мужчина, как Джек, закончит свои дни одиноким жалким стариком, продолжающим цепляться за ускользающий образ юности потому, что он не смог или не захотел повзрослеть. Он навсегда останется, подумала она печально, потерянным, одиноким мальчиком.
Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть своих детей.
Она поднялась, завернутая в одеяло, и, чувствуя охвативший ее озноб, произнесла ровным тоном:
– Джек, я думаю, мы сказали друг другу все, что должны были сказать. Гроза начинается. Пора возвращаться домой.
Чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее темные зловещие тучи заволакивали небо и тем дальше в прошлое уходили воспоминания Фэй об этой необыкновенной ночи. К тому времени, когда они прибыли в Лондон, буря бушевала вовсю, шел сильный дождь. Опавшие листья большими мокрыми кучами засыпали улицы и ступени дома номер четырнадцать. Когда Фэй вышла из такси, она думала только о своих детях. И перед ее внутренним взором стояли только Мэдди и Том. Она взлетела по лестнице вверх, в бывшую детскую, Джек следовал за ней.
– Привет! А вот и мы! Мы дома! – закричала Фэй, открывая дверь в комнату.
– Вы вернулись! И так рано! – отвечала Венди и со счастливой улыбкой протянула им навстречу руки.
Старушка сидела перед широко открытым окном, кутаясь в свою шаль, которая явно плохо защищала ее от мокрого холодного ветра. В детской было страшно холодно.
– Венди, не надо вам сидеть перед открытым окном. Вы так простудитесь. Посмотрите, вы уже как ледышка. Давайте закроем окно!
– Нет, – воскликнула она в сильной тревоге. – Необходимо, чтобы окно было открыто!
– Ну вот еще! – Фэй взглянула на Венди и подумала, что она, как и обычно, вся такая чистенькая и аккуратненькая, но ее лицо показалось ей изможденным и безжизненным, словно старушка всю ночь провела без сна.
Почувствовав внезапное беспокойство, Фэй обвела глазами комнату, ее взгляд скользнул по теплым радостным картинам на стене и безделушкам, и улыбка застыла на ее лице. Ни Мэдди, ни Тома здесь не было. Сердце кольнула тревога, но Фэй сказала себе, что это от разочарования. Она-то представляла себе, что дети тут же бросятся к ней с распростертыми объятиями, едва только услышат ее голос.
– Мэдди, Том! – позвала она.
Лишь канарейка прощебетала ей в ответ. В комнате стояла глубокая тишина. Интуиция настойчиво твердила, что случилась беда. Фэй повернулась к Венди, вопросительно глядя на нее. Напряженное выражение обычно такого безмятежного лица пожилой леди заставило сильнее забиться сердце матери. Венди казалась необычайно настороженной, даже испуганной.
– Где дети? – спросила Фэй, пытаясь сдержать панику в голосе.
Венди чуть закашлялась и отвела взгляд.
– Это как раз то, что я хотела вам сказать. Их здесь нет. – Она быстро посмотрела вверх. – Они ушли, но не беспокойтесь, дорогая, они скоро вернутся.
– Ушли? Куда?
– Это самое необыкновенное и чудесное событие.
– Где они, Венди?
– В Нетландии! – ответила она, глаза ее сверкали.
Фэй моргнула. Разумеется, она просто ослышалась. Она бросила растерянный, вопросительный взгляд на Джека.
– Венди, – сказал он, выходя вперед, – Фэй не любит шуток, когда дело касается ее детей. Где они на самом деле?
– Но я же вам говорю, они в Нетландии.
Фэй сжала, разжала и снова сжала кулаки. Она не могла поверить своим ушам и была не в состоянии произнести ни слова. Сердце колотилось так громко, что, кроме этого стука, она, казалось, ничего больше не слышала.
