Утешительная партия игры в петанк - Гавальда Анна
— Там, под листом… огромный слизняк…
Кейт наклонилась. Ее затылок… Схватила слизняка и бросила в ведро возле калитки.
— Раньше Рене их уничтожал, но Ясин так его достал, что он их больше не трогает. Теперь он их собирает и кидает в огород к соседу…
— А почему к соседу?
— Тот убил его петуха…
— А почему Ясин так переживает за слизняков?
— Только за таких вот толстых… Он где-то вычитал, что они доживают до восьми, и даже до десяти лет…
— И что?
— My goodness![170] Вы такой же приставучий, как он! Не знаю… Он считает, что если Природа, или Бог, или кто там еще, создали такую тварь, такую маленькую, такую противную, но такую живучую, то это неспроста, и значит, у них была на то причина, и избавляться от них, разрубая лопатой — это оскорбление всему Творению. У него много подобных теорий… Он наблюдает, как Рене работает, и часами рассказывает ему о происхождении мира от первой картофелины до наших дней.
Мальчик доволен, его слушают, старик на седьмом небе, однажды признался мне, что благодаря Ясину получит образование перед смертью, ну а уж слизняки, те в полном восторге. Отправляются гулять по деревне… В общем, всех это устраивает… Пойдемте обратно другой дорогой, покажу вам наши пейзажи, а потом посмотрим, что они там творят… Когда их не слышно, это всегда не к добру…
Они миновали то, что осталось от стены, и пошли по тропинке, которая привела их на вершину холма.
Вдалеке, насколько хватало глаз простирались окаймленные изгородями холмистые луга, островки леса, огромное небо, а внизу — стайка полуголых ребятишек, кто-то из них верхом на каком-то животном, все смеются, кричат, вопят и носятся по берегу очень темной реки, которая теряется в лесах.
— Так… Все в порядке, — вздохнула она. — Мы тоже наконец можем ненадолго присесть…
Шарль не двигался.
— Вы идете?
— К этому привыкают?
— К чему?
— Вот к этому…
— Нет… Здесь каждый день все меняется…
— Вчера, — подумал он вслух, — небо было розовым, а облака синими, а сегодня наоборот, облака… Вы… вы давно здесь живете?
— Девять лет. Пойдемте, Шарль… Я устала… Я очень рано встала, хочу есть и немного замерзла… Он снял с себя пиджак.
Ничего особенного. Он проделывал это тысячи раз.
Конечно, ничего особенного — просто накинул пиджак на плечи красивой женщине по дороге домой, но новизна заключалась в том, что вчера он подносил ей бензопилу, а сегодня корзину, полную слизняков…
А завтра?
— У вас вообще-то тоже усталый вид, — призналась она.
— Работы много…
— Представляю. И что же вы строите?
Ничего.
Опустил руку.
На него неожиданно навалилась такая тоска…
Шарль не ответил на ее вопрос…
Кейт склонила голову. Подумала, что она тоже в сапогах на босу ногу…
Что платье у нее в пятнах, ногти обломаны, руки ужасны… И ей уже не двадцать пять. Весь день она торговала тортами во дворе закрывшейся на каникулы сельской школы. И она соврала. Ближайший ресторан в пятнадцати километрах, И наверно она смешна: устраивает ему экскурсию по грудам камней, словно бы это волшебный дворец! Тем более ему… Уж он-то повидал на своем веку… И зачем только она морочила ему голову своими историями про лошадей, куриц и невоспитанных детей?..
Все так, но… О чем другом она могла бы с ним говорить?
Разве сейчас в ее жизни было что-то другое?
Для начала сунула руки в карманы.
Остальное так просто не спрячешь.
Спускались с холма, плечом к плечу, молча, страшно далекие друг от друга.
У них за спиной садилось солнце, и тени их казались огромными.
— I… — прошептала она очень медленно.
I will show you something different from either
Your shadow at morning striding before you
Or your shadow at evening rising to meet you
I will show you your fear in a handful of dust.[171]
Поскольку он замер и смотрел на нее так, что ей стало не по себе, она сочла нужным уточнить:
— T. S. Eliot…
Но Шарлю было глубоко наплевать на имя этого поэта, но вот все остальное… как… почему она догадалась?
Эта женщина… Кто она? Царящая среди призраков и детей, у которой такие красивые руки, читающая на закате такие понятные для него стихи?
— Кейт?
— Ммм…
— Кто вы?
— Забавно, как раз об этом я сейчас думала… Ну что ж… Издалека, со стороны, вроде как толстая фермерша в сапогах, которая всякими грустными стихами старается привлечь к себе внимание мужчины, покрытого лейкопластырями…
И ее смех всколыхнул их тени.
— Пойдем, come along, Шарль! Сделаем себе гигантские бутерброды! Мы их заслужили…
7
Старый пес, лежавший на подстилке, заскулил при их появлении. Кейт присела на корточки, положила его голову себе на колени и потрепала за ухом, нашептывая ему ласковые слова. Потом — и тут Шарль офигел, по любимому выражению Матильды: она расставила руки, подхватила пса снизу, подняла с пола (прикусив губу) и понесла его во двор пописать.
Офигел настолько, что даже не решился пойти за ней.
Сколько может весить такая псина? Тридцать? Сорок килограмм?
Мда, видно, эта девушка никогда не перестанет его… Его — что? Изумлять. Сносить ему башню, если вернуться к лексикону четырнадцатилетних.
Ее улыбка, затылок, конский хвост, платье в стиле семидесятых, бедра, балетки, ватага детей на природе, ее планы по расчистке территории, мгновенная реакция: палец в рот не клади, слезы, когда их меньше всего ждешь, а теперь еще и транспортировка воздушным путем здоровенной собаки, вот так вот запросто, на раз-два…
Для него это был уже перебор.
Вернулась налегке.
— Что с вами? — спросила она, отряхиваясь. — Словно вам только что Божья Матерь в шортах явилась. Местные дети так говорят… Обожаю это выражение… «Эй! Микаэль! Ты там что, Божью Матерь в шортах увидел?!?»… Пива хотите?
Заглянула в холодильник.
Судя по всему, выглядел он полным идиотом — потому что она протянула ему бутылку пива, показывая, что это такое…
— Вы меня слышите?
Потом, никак не принимая его смятение на свой счет, ибо ничего особенного не делала, нашла ему более разумное объяснение:
— У него парализована задняя часть туловища… Он единственный, у кого здесь нет имени.. — Мы называем его просто Большим Псом, и это он — последний дворянин в этом доме… Если бы не он, то и нас здесь, возможно, бы сегодня не было… То есть меня…
— Почему?
— Эээ… Вам еще не надоело? — вздохнула она.
— Что?
— Да все эти мои местечковые истории?
— Нет.
Она начала возиться у мойки — он взял стул, подошел и поставил его с ней рядом.
— Давайте я помою салат, я умею, — уверил он ее. — А вы лучше садитесь… Берите свое пиво и рассказывайте.
Она колебалась.
Прораб нахмурился, поднял указательный палец вверх, словно упражняясь в дрессировке:
— Sit![172]
Она, наконец, села, сняла сапоги, оправила платье и откинулась на спинку стула.
— Ох… — проныла она, — впервые присела со вчерашнего вечера. Больше не встану…
— Я просто не представляю, как вы тут готовите на всю эту ораву с такой неудобной мойкой. Это даже не стиль «рустик»… Это уже мазохизм какой-то! Или снобизм?
Не отнимая бутылку ото рта, она кивнула ему на дверь за камином:
— Наша подсобная кухня… Служанок там, конечно, нет, зато вы там найдете и большую мойку, и даже посудомоечную машину, если хорошенько поищете…
Потом она от души рыгнула. Как настоящая леди.
— Отлично… но… эээ… ладно, все равно я останусь с вами. Уж как-нибудь я и здесь управлюсь…
Удалился в подсобку, вернулся, засуетился, полез в шкафы, что-то там нашел и принялся за дело. Под ее насмешливым взглядом.
Сражаясь с улитками, добавил:
— Жду продолжения. Она повернулась к окну:
— Мы приехали сюда… кажется, в октябре… Позднее расскажу вам, при каких обстоятельствах, но сейчас умираю от голода и не выдержу допроса с пристрастием… И через несколько недель, когда стало темнеть все раньше и раньше, я начала бояться… Впервые в жизни поняла, что такое страх.
