Ушедший мир - Лихэйн Деннис
– Не знаю.
– Как это ты не знаешь?
– Да запросто – не знаю, и все.
– И никогда не слышал?
– Наверное, слышал. Не помню. Наверное, слышал, когда мы купили ферму и нам впервые рассказали эту историю. Его звали Карлос, предыдущего владельца. Но вот дочь? Да на кой черт мне знать ее имя?
– Знаешь, это даже как-то неправильно. – Он обвел рукой поля и холмы. – Она жила здесь. Играла, бегала, пила воду, ела. – Он пожал плечами. – У нее должно было быть имя. – Он снова посмотрел через плечо на Джо. – Что с ней сталось потом? Это-то ты знаешь?
– Она выросла.
Дион снова отвернулся от него.
– Ну, это-то несомненно. Но что с ней сталось? Она до сих пор жива? Или купила билет на «Лузитанию»?[24] Что?
Джо вынул револьвер из кармана, опустил руку, прижав к правому бедру. В левой он по-прежнему нес чемодан Диона, ручка из слоновой кости сделалась скользкой от пота. В кино, когда Кэгни или Эдвард Г. Робинсон стреляли в человека, жертва гримасничала, после чего элегантно перегибалась пополам и умирала. Даже когда стреляли в живот – а Джо знал, что такая рана заставляет человека хватать воздух скрюченными пальцами, лягать землю, визжать, призывая на помощь маму, папу и Господа. Но уж точно не умирать в тот же миг.
– Я ничего не знаю о ее жизни, – сказал Джо. – Не знаю, жива она или нет, не знаю, сколько ей лет. Знаю только, что она уехала с острова.
Желтый дом приближался.
– А ты?
– Что?
– Не собираешься уехать с острова?
И человек, которому выстрелили прямо в грудь, тоже не умирает сразу. Смерти требуется время, чтобы сделать свое дело. Девять граммов свинца могут отрикошетить от кости и полоснуть по сердцу, вместо того чтобы пронзить его насквозь. И в это время человек не теряет сознания. Он стонет и бьется, как будто его бросили в ванну с кипятком.
– Сомневаюсь, что на свете есть место, куда я сейчас мог бы отправиться, – сказал Джо. – Здесь для меня и Томаса безопаснее всего.
– Боже, как я скучаю по Бостону.
Джо доводилось видеть, как люди с пулей в голове идут, зажимая рану, прежде чем тело начинает оседать и ноги наконец-то подкашиваются.
– Я тоже скучаю по Бостону.
– Мы не были созданы для этого.
– Не были созданы для чего?
– Для этого жаркого, влажного климата. Мозги плавятся, и весь ты как вареный.
– Так ты предал меня ради этого – ради высокой влажности?
Единственный выстрел, каким убивают наверняка, – это в затылок, в основание черепа. Во всех прочих случаях пуля может отклониться куда угодно.
– Я никогда тебя не предавал.
– Ты предал нас. Ты предал наше дело. Это одно и то же.
– Нет, не одно. – Дион обернулся к Джо, без всякого удивления посмотрел на пистолет в руке друга. – До того как это стало нашим общим делом, оно было нашим делом. – Он ткнул в грудь себя и Джо. – Моим, твоим и моего несчастного бестолкового братца Паоло, упокой, Господи, его душу. А потом мы стали… чем мы стали, Джо?
– Частью чего-то большего, – сказал Джо. – И, Дион, ты потом восемь лет заправлял филиалом компании в Тампе, потому нечего сейчас петь о старых добрых временах и пускать слезу по дому без лифта на Дот-авеню, где не было холодильника, а туалет на втором этаже вечно не работал.
Дион отвернулся и пошел дальше.
– Как называется, когда знаешь одно, но продолжаешь верить в обратное?
– Не знаю, – сказал Джо. – Парадокс?
Плечи Диона поднялись и снова опали.
– Можно и так. Да, Джозеф…
– Не называй меня так.
– …Я знаю, что восемь лет управлял компанией, а десять лет до того карабкался наверх. И может быть, если бы представилась возможность начать все сначала, я поступил бы точно так же. Однако пара… – Он обернулся к Джо.
– …докс, – закончил Джо. – Парадокс.
– Парадокс в том, что я действительно хотел бы, чтобы мы грабили кассы и банки в соседних городках. – Он с печальной улыбкой обернулся назад. – Я хотел бы, чтобы мы до сих пор были грабителями.
– Но мы больше не грабители, – сказал Джо. – Мы гангстеры.
– Я бы никогда тебя не бросил.
– Что еще скажешь?
Дион задрал голову к холмам впереди, и слова вырвались как стон:
– Черт побери!
– Что?
– Ничего. Просто черт побери. Черт бы побрал все это.
– Все – не обязательно. В этом мире есть и хорошее.
Джо опустил чемодан Диона на землю.
– Если и есть, то не для нас.
– Не для нас. – Джо поднял руку за спиной у Диона, глядя, как его тень впереди делает то же самое.
Дион тоже это увидел. Он ссутулил плечи, чуть споткнулся на следующем шаге, но все равно шел дальше.
– Сомневаюсь, что ты сможешь это сделать, – сказал он.
Джо тоже сомневался. По руке, вдоль большого пальца до запястья, уже проходили судороги.
– Мне приходилось убивать, – сказал Джо. – Только один раз бессонница мучила.
– Убивать – да, – согласился Дион. – Но сейчас это казнь.
– Тебя до сих пор не волновала проблема казни.
Джо было трудно говорить, потому что удары сердца отдавались в горле.
– Я знаю. Но сейчас речь не обо мне. Тебе не обязательно это делать.
– Я считаю иначе, – сказал Джо.
– Ты мог бы позволить мне сбежать.
– Куда? В джунгли? За твою голову назначена такая цена, что любой работник с этих полей сможет купить собственную сахарную плантацию. А я подохну в канаве через полчаса после тебя.
– Значит, речь идет о спасении твоей жизни.
– Речь идет о том, что ты крыса. О том, что ты угроза всему, что мы построили.
– Мы дружили больше двадцати лет.
– Ты предал нас. – Голос Джо дрожал даже сильнее, чем рука. – Ты каждый день лгал мне в глаза, из-за тебя едва не погиб мой сын.
– Ты был мне как брат. – Теперь у Диона тоже дрожал голос.
– Братьям не лгут.
Дион остановился:
– Но убивать их можно, да?
Джо тоже остановился, опустил револьвер, закрыл глаза. Когда открыл их снова, Дион стоял, воздев указательный палец правой руки. На нем был шрам – тонюсенькая розовая полоска, рассмотреть которую можно было лишь на ярком солнце.
– А у тебя остался? – спросил он.
В детстве каждый из них порезал бритвой палец на правой руке в заброшенной конюшне в Южном Бостоне, потом они соединили кровоточащие пальцы. Глупый ритуал. Смехотворная клятва на крови.
Джо покачал головой:
– У меня сошел.
– Забавно, – сказал Дион. – А у меня остался.
– Ты даже полмили не пройдешь, – сказал Джо.
– Я понимаю, – прошептал Дион. – Понимаю.
Джо вытащил из кармана носовой платок, утер им лицо. Он смотрел мимо хижин работников, мимо домов начальства, мимо мельницы на темно-зеленые холмы вдалеке.
– Даже полмили.
– Почему же ты не убил меня в доме?
– Из-за Томаса, – ответил Джо.
– А-а. – Дион кивнул, ковырнул носком ботинка мягкую землю. – Как думаешь, все это уже записано где-нибудь?
– Что записано?
– Как нам суждено умереть? – Теперь взгляд Диона сделался жадным, как будто он хотел поглотить все: выпить небо, съесть поля, вдохнуть холмы. – Как думаешь, может, в тот момент, когда доктор вытаскивает нас из материнской утробы, где-нибудь уже записано: «Ты сгоришь при пожаре, ты вывалишься за борт, ты умрешь на чужой земле»?
– Господи, – только и сказал Джо.
Дион как будто внезапно выдохся. Руки обвисли, ноги согнулись.
Спустя минуту они уже шли дальше.
– Как думаешь, в следующей жизни мы встретимся с друзьями? Соберемся снова вместе?
– Не знаю, – сказал Джо. – Надеюсь, что да.
– Я думаю, обязательно. – Дион снова поднял глаза к небу. – Думаю…
Поднялся ветер, и мимо них пролетали с запада небольшие клубы дыма.
– Шарлотта, – сказал Джо.
– Что?
Терьер пронесся им наперерез, и Джо вздрогнул, потому что собака выскочила слева, а не справа, где он слышал ее пару раз, пока они шли. Терьер метнулся в тростник, зарычал. Они услышали, как пискнула добыча. Всего раз.
