Вкус дыма - Кент Ханна
Я продолжала подшучивать над Сиггой. «Знаешь ли ты, сколько надо потрудиться, чтобы выйти замуж?» – спросила я. Сигга ответила, что вряд ли этот труд будет тяжелее нынешнего. Тогда я рассмеялась и объяснила, что имею в виду вовсе не работу по хозяйству, но препятствия, которые служанка вроде нее должна преодолеть для того, чтобы связать свою жизнь с мужчиной. Я напомнила, что она должна получить разрешение на брак от священника и от старосты, а также заручиться согласием сислуманна округа, но, кроме того, ей надлежит всячески ублажать Натана, потому что последнее слово в этом вопросе всегда остается за хозяином.
«Словом, – заключила я, – для того чтобы выйти замуж, мало найти себе мужа». Сигге мои слова не слишком понравились. Она побледнела, услышав, что ее выбор должен одобрить Натан, и более не проронила об этом ни слова, даже когда я попыталась развеселить ее, сообщив то, что поведал мне Натан, – об игре, которую он ведет с Фридриком.
– Ты и вправду думаешь, что Фридрик – вор? – спросила Сигга, и я ответила – нет, конечно, я уверена, что он в высшей степени достойная персона.
Натан хохотал от души, когда я рассказала ему, как Сигга встретила известие о том, что ей придется спрашивать его согласия на брак. Натан заметил, что Сигге полезно держать это в голове. Я поделилась своими подозрениями, что Сигга неравнодушна к Фридрику, и напомнила, что Натан считает этого человека вором. Натан ответил – так, мол, и бывает, когда держишь овечку и барашка в одном загоне, и больше мы тогда об этом речи не вели.
Все произошло незадолго до окота. Погода стояла ясная, и Натан решил воспользоваться ею, чтобы подзаработать – поездить по северу, леча больных и продавая собственноручно изготовленные лекарства. Так вышло, что он был далеко, когда в Идлугастадире начался окот. Выйдя во двор, чтобы покормить корову, мы с Сиггой обнаружили, что одна из овец ягнится. Ни у одной из нас не хватило бы сил как следует встряхнуть ягненка, если тот вдруг не задышит, выйдя из утробы, и мы опасались, что Натан, вернувшись через пару недель, обнаружит, что его отара не так велика, как ожидалось. Я сказала Сигге сбегать к кому-нибудь из соседей и попросить в помощь работника – хотя Натан и велел перед отъездом не пускать на его хутор никого постороннего. Сигга привела Фридрика.
Вначале мне – памятуя о предостережениях Натана – было боязно пускать его на подворье, но ведь мы и вправду нуждались в помощи, а к тому времени, когда он прибыл, схватки начались еще у нескольких овец. Фридрик был истым сыном хуторянина. Он помогал нам вытаскивать ягнят и сноровисто встряхивал их, чтобы начали дышать. Когда обнаружилось, что у одной матки слишком тугое вымя, Фридрик смастерил из подручного тряпья соску, чтобы мы могли сами покормить новорожденных ягнят. После этого я стала относиться к нему чуть лучше, однако все равно не пустила спать в дом, постелив ему в коровнике.
Фридрик пробыл с нами всю неделю окота. Я зорко следила за тем, чтобы он и пальцем ни к чему в доме не притронулся, потому что заметила, что он новорит прицениться ко всему, что попадается на глаза. Он подсчитывал, почем наши новорожденные ягнята, матки, корова, хуторские угодья и даже шелковая лента в волосах у Сигги. Я объясняла это тем, что он вырос в бедности. Тем не менее глаз с него я не спускала, особенно после того как застигла у порога дома: он успел выкопать там яму. Когда я спросила, чем это он занимается, Фридрик делано засмеялся и сказал – да так, ничего особенно, просто он давал-де Натану деньги на хранение, а Натан возьми да и забудь, где их закопал, так и пропали бесследно. Я понимала, что он лжет. У Фридрика Сигюрдссона и гроша ломаного отродясь не водилось – разумеется, он искал Натановы деньги.
Сигге, впрочем, словно и дела до этого не было. Той весной я часто замечала, как она хлопочет вокруг Фридрика, приносит ему во время работы то одно, то другое, как хихикает над его россказнями о драках и удальстве. Вечерами она часто выходила в коровник, чтобы отнести Фридрику молока и пожелать ему спокойной ночи, и подолгу не возвращалась. Как я уже говорила, Сигга довольно хорошенькая, и Фридрик, я полагаю, вскоре позабыл о Тоурунн с ее гнилыми зубами. Он был отличный наездник и, случалось, нахлестывал своего конька до полусмерти, стремясь произвести впечатление на Сиггу. Даже когда эта славная лошадка сбросила его за то, что он плетью раскровенил ей бока, Сиг-га принесла ему ужин и, сидя рядом, смотрела, как он жадно ест, промокала салфеткой ушибленный висок и время от времени наклонялась, чтобы поцеловать место ушиба – когда думала, что я ничего не увижу.
Натан, вернувшись, увидел, что большинство его овец объягнилось, и похвалил нас за то, что все правильно сделали. Сигга сказала, что без Фридрика мы бы нипочем не справились, и Натан взвился – какого, мол, черта мы пустили на хутор этого вороватого щенка, когда он, Натан, отсутствовал и не мог за ним присмотреть? Сигга расплакалась – она не выдерживала, когда на нее кричат, – и, когда Натан продолжил бранить ее за недомыслие, я вмешалась и заявила, что позвать Фридрика на помощь пришло в голову именно мне.
Я сказала Натану, что понимаю – у него помимо Идлугастадира есть и другие заботы, но мы с Сиггой далеко не со всем можем управиться без мужской помощи. Я напомнила Натану, что ни у нее, ни у меня не хватило бы силы встряхивать ягнят после появления на свет, да и прежде нам стоило немалого труда справляться со многими хозяйственными делами. Я прибавила, что Фридрик, при всех его недостатках, все же спас нам изрядную часть отары и к тому же мы не пускали его ночевать в доме. О том, что Фридрик рылся у порога в поисках денег, я рассказывать не стала.
В конце концов Натан остыл, и жизнь в Идлугастадире вернулась в обычное русло. Натан сказал, что съездит в Гейтаскард и на время сенокоса наймет Даниэля Гвюндмюндссона. Он, дескать, не против, чтобы в его отсутствие нам кто-нибудь помогал, однако не хочет, чтобы этим помощником был Фридрик.
Глава 10
13 апреля 1828 года
Роуса Гвюндмюндсдоттир из Ватнсенди была приглашена для выступления в суде. Она отказалась дать какие-либо сведения о настоящем деле, однако сообщила, что Агнес той зимой иногда посещала ее и хорошо отзывалась о своем хозяине Натане. Ребенок, который проживал под опекой в Идлугастадире, в настоящее время живет в доме Роусы, поскольку это ее дочь. По словам Роусы, девочке сейчас три года. Роуса не думала, что убийство нанесло ребенку какой-либо ущерб, однако отметила, что малышка неизменно повторяет «Натан ушел в горы». Именно это было сказано ребенку после того, как произошло убийство. Роуса заявила на суде, что не может сказать об Агнес или Сигридур ничего особенного, поскольку недостаточно близко знает обеих женщин. Она также сказала, что Натан покинул Ватнсенди летом 1825 года – после того, как в течение двух лет жил там с Роусой и ее мужем. Роусе известно, что к тому времени Натан обладал значительной суммой денег. Она приняла у него 50 серебряных монет на хранение.
Следующей весной после отъезда Натана в Ватнсенди явился Фридрик из Катадалюра и вызвал Роусу в коровник для приватного разговора. Далее Роуса сообщила, что Фридрик начал говорить о своей страсти к ней и просил дозволения остаться ночевать на хуторе и прийти к ней в постель. Роуса заверила суд, что отказала Фридрику, ушла из коровника и попросила своего мужа не позволять Фридрику ночевать в их доме, хотя позднее оный Фридрик повторил свою просьбу. После того, по словам Роусы, к ней пришел Оулав, ее муж, и сообщил, что Фридрик просил разрешения осмотреть кладовую, дабы отыскать деньги Натана, которые, по его убеждению, хранились у Роусы. Натан якобы разрешил ему взять эти деньги с одним условием – если Фридрик сумеет переспать в постели Роусы. Фридрик предложил ее мужу две или четыре серебряные монеты и рассказал, что его матери приснился сон: деньги, дескать, хранятся под бочкой в кладовой. По словам Роусы, она сказала мужу: деньги Натана хранятся отнюдь не в кладовой, так что Фридрик может шарить там столько, сколько его душе угодно. После того муж Роусы вышел, и, хотя она и ее служанка спали, Фридрик вошел в кладовую, вывернул все из упомянутой бочки, но ничего не сыскал. По свидетельству Роусы, он заметил, что матери следовало бы «повнимательней смотреть свои сны». Еще он сказал, что нашел какой-то тяжелый предмет, который не смог сдвинуть с места, и вернется попозже, когда получит от матери более точные указания, где следует искать. Однако он не вернулся.
