Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Карр Мэри
Атмосфера Антилопа располагала к созданию закрытых и тайных обществ, а также к проведению сатанинских ритуалов. В немецком магазине с потолка свисали окорока и колбасы, привязанные бечевкой. Когда я в первый раз открыла тяжелую дверь магазина, услышала звяканье огромного звонка и увидела свисающее с потолка у меня над головой мясо, я почувствовала, словно живу в Средневековье. Все напоминало старую гравюру, на которую я натолкнулась в одной из маминых книг по искусству. Помню, что на той гравюре было изображено, как инквизиция борется с еретиками: на городской площади повесили нескольких еретиков, у трупов которых отваливались руки и выпадали глаза.
Владельцем того немецкого магазина был человек по имени Олаф, управлявший делами вместе с сестрой Анной. Брату с сестрой было где-то под сто лет, и каждый раз, входя в их магазин, я чувствовала, что они заняты больше собой, чем покупателем. Древние брат и сестра отбрасывали на потертый пол из линолеума странные тени в виде вопросительных знаков.
Они угощали меня дешевыми леденцами и давали попробовать плавленый сыр собственного производства настолько яркого оранжевого цвета, что он наверняка светился бы в темноте. Продукты и товары на полках магазина были произведены во времена Эйзенхауэра: упаковки стирального порошка, стоявшие в витрине пирамидкой, выцвели, а текст, написанный на них мелким шрифтом, невозможно было прочитать. Консервы, казалось, говорили: «Съешь меня на свой страх и риск».
Мы остановились в старом розовом здании отеля напротив немецкого магазина. Анна на завтрак и обед готовила бутерброды с жирной салями, ветчиной с огромными белыми прожилками сала. Эти бутерброды были такими большими, что она скрепляла их, проткнув зубочисткой.
Хлеб был такой черствый, что каждый кусок бутерброда приходилось запивать глотком газировки.
Ужинали мы в единственном месте в городе, где подавали стейки из спинной части говяжьей туши. Мать пила мартини или «Гибсоны»[51]. Ужин она заканчивала коньяком, о котором говорила, что он пьется, как шелковый огонь. Однажды, идя по улице после такого ужина, я заметила, как от сильного ветра колышутся фонари. «Какое забытое Богом место!» – подумала я тогда. Мать шла нетвердой походкой и опиралась на Лишу. Гектор опирался на меня. Фары проезжающей машины осветили лицо Гектора, которого водитель наверняка принял за Франкенштейна.
После возращения в отель мать с Гектором сразу отрубились, а Лиша заставила меня почистить зубы перед сном.
– Ты же не хочешь, чтобы у тебя были такие поганые зеленые зубы, как у ковбоя Рэя, – сказала мне сестра.
Глядя в зеркало, я заметила у себя на щеке отпечаток пуговицы пальто Гектора в том месте, в котором он на меня облокачивался. Лиша пыталась мне помочь и создать симметричную ямочку на другой моей щеке: она ущипнула меня за щеку так сильно, что я вскрикнула, а потом прижимала к этому месту крышечку от тюбика зубной пасты. Ямочка получилась несимметричной.
Мама сняла старый особняк, принадлежавший в свое время президенту местного банка. Мы с Лишей никогда не жили в двухэтажном доме. Ходили по зданию, шептались и разглядывали высокие потолки и подвязанные черными шелковыми шнурами шторы. Потом мы сделали друг другу реверанс и чинно уселись на краешек софы, делая вид, что разливаем друг другу несуществующий чай.
Это был большой дом. Обеденный стол был длинным и пыльным. Вокруг стола стояло двенадцать одинаковых стульев, и я заметила, что все готово к Тайной Вечере – все в сборе, за исключением Христа. Стулья были глубокими, как кресло в кабинете зубного врача, и обтянуты сатином. Стены комнаты украшали ухмыляющиеся маски. В гостиной под люстрой, хрусталь которой от времени стал цвета янтаря, стояло большое пианино. Гостиная была соединена с небольшим будуаром, в котором – подальше от нас – поселились мать с Гектором.
Наши с Лишей спальни были расположены на втором этаже. Впервые в жизни у каждой из нас была своя комната. В моей стоял огромный шкаф с настолько глубокими полками, что моя одежда, купленная матерью в Денвере, потерялась в них, будто ее и не бывало. Лежа ночью в кровати, я в любую секунду была готова к тому, что какой-нибудь ящик откроется и из него выпадет труп карлика. Я боялась спать одна и переползала в спальню к Лише, которая спала совершенно спокойно.
По пути в школу мы прошли большую надпись на заборе, гласящую, что некий Кен сосет у мертвых медведей. Прямо за надписью находилось здание средней школы города.
На ступеньках стояла толпа курящих школьников. На головах мальчиков были огромные коки. Девочки носили очки-кошки и прически «вшивый домик». В Личфилде мальчики постарше носили короткие прически, и большинство одевалось так, как одеваются подростки, которых показывают по ТВ, – в пиджаки и рубашки с пуговицами.
Дети в Колорадо показались мне какими-то более взрослыми. Девочки спокойно курили у всех на виду, а не прятались по углам, как в Техасе. Из транзисторного радио в чьем-то кармане неслись слова песни «Луи Луи»[52]. На виду всех школьников девушка с черными волосами, невообразимо точно разделенными пробором на две ровные части, танцевала, выпятив губы, танец «Грязная собака»[53]. Я подумала, что этот танец – верх моральной деградации и максимальное приближение к стриптизу.
Мы поднялись по лестнице и прошли мимо стены, в которую на одинаковом расстоянии друг от друга были вкручены крюки. Напротив стены стояли санки и низкие полки для зимней обуви. Тут я поняла, что через некоторое время могу впервые в жизни увидеть снег. Я решила, что мне надо набрать немного веса и, может быть, даже прикупить средство Wate-On, которое один из детей Диллардов заказал по рекламе на задней обложке комикса для того, чтобы набрать массу и лучше играть в американский футбол. Правда, потом этот парень жаловался, что у него от этого средства зубы стали серыми. Я устала от своего маленького роста и небольшого веса. Черт с ними, с зубами, я хотела стать более заметной и чтобы меня было лучше видно.
Лиша взяла меня за подбородок и сказала, чтобы я вела себя аккуратно и что мы встретимся после уроков. Потом она оглянулась, чтобы убедиться, что на нас никто не смотрит, быстро меня обняла и засеменила в другую сторону в новых кожаных туфлях.
Учителей нигде не было видно, следовательно, никаких проблем у меня не должно было возникнуть. В школе была введена система самообразования, и все дети самостоятельно и последовательно читали папки, в которых были подобраны материалы по разным предметам. За порядком в классе наблюдали дежурные из числа учеников. Учителя сидели весь день в учительской, курили, ели кексы, пирожки, торты и маффины, которые по очереди сами готовили дома и приносили в пластиковых контейнерах.
Меня поместили в четвертый класс. В мой первый день в школе учительница один раз все же вышла к ученикам, чтобы меня всем представить. Помню, ее рука, которую она положила мне на плечо, пахла увлажняющим лосьоном «Джергенс».
В моей старой школе любой новичок моментально привлек бы к себе внимание хотя бы уже тем, что он приехал издалека. Дети из Техаса уже на первом уроке писали бы такому ребенку записки и собирались бы вокруг него во время перемены. Дети из Колорадо оказались не такими общительными. Я стояла рядом с учительницей, и на меня смотрели ничего не выражавшие лица учеников, похожие на пустые тарелки. После первого дня в школе только дежурный по классу, которым оказалась дочка директора – синеглазая девочка с короткой стрижкой блестящих медного цвета волос, знала, как меня зовут и откуда я приехала.
Если бы учеников четвертого класса любой школы в Техасе оставили без присмотра, они бы перевернули парты, исписали доску матерными словами и подожгли мусорные ведра. После этого они бы нашли козла отпущения и свалили бы на него всю вину. Представив меня классу, учительница ушла, даже не обернувшись. В этой школе даже самые тупые ученики не бедокурили, а смирно сидели большую часть дня за партами, словно им дали сильнейшее успокоительное. Лица детей были незапоминающимися и невнятными. Никто не разговаривал, потому что за разговоры наказывали. Вначале, чтобы не скучать, я начала читать папки по математике и литературе. Материал в папках был подобран довольно бессистемно и глупо, и ученики совершенно без проверок и тестов переходили от одной папки к другой. Даже те тесты, которые нужно было делать, ученик проверял сам. Дежурный просто выдавал ответы на вопросы на листе бумаги и красный карандаш для того, чтобы отмечать собственные ошибки. Насколько мне известно, никто из учителей даже не взглянул ни на одну из моих тестовых работ. Не было никакого смысла мухлевать, потому что все тесты были удивительно простыми, словно для первого класса. После прочтения одной папки надо было пройти тест, после чего ученику выдавали следующую папку, и так до бесконечности. Там были задачи о поездах, несущихся в Цинциннати со скоростью девяносто километров в час, и двенадцати початках кукурузы в каждой связке, которые продавал фермер Браун.
