Кодекс Алеппо - Фридман Матти

В чемодане, сказал детективу Муссаев, лежала стопка пергаментных листов, на каждом листе – три колонки древнееврейского текста. Строчки не прерывались в точности перед полем, а заканчивались с последним словом. Именно такой была манера письма Бен-Буяа, и все описание наталкивало на мысль о «Короне Алеппо». Более существенных деталей Муссаев не привел. В заключение детектив сказал перед камерой, что коллекционер его заверил, будто он эти листы не купил, хотя самого Муссаева на экране не было. Этим информация исчерпывалась. В прошлом ходили непроверенные слухи по поводу частей «Короны», которые Муссаев то ли приобрел, то ли нет.

Я слышал, что Муссаев болен, но пребывает в здравом уме и делит свой досуг между лондонской квартирой и пятизвездочным отелем в Герцлии, городе к северу от Тель-Авива. Один знакомый, не так давно побывавший в его номере, рассказал мне, что видел, как Муссаев взглянул на предлагаемый ему бриллиант, быстро его оценил и по телефону дал распоряжение банку перевести миллион долларов. Коллекционер, как известно, был хитер и умен, но я надеялся, что к старости он стал откровенней.

Я нашел номер его телефона, позвонил в надежде поговорить с его секретарем или помощником и был поражен, когда услышал в трубке его собственный голос. Я объяснил причину своего звонка.

К этому времени я уже привык к людям, не желающим вступать в разговоры, и ждал, что он тотчас положит трубку. Наступило молчание.

– Приходите в пять вечера, – сказал он и отключился.

Пять вечера значило через три часа.

Когда я позвонил в его номер и увидел старого коллекционера в окружении его сокровищ, он был не один, там же находились женщина в черном и грузный мужчина с хвостиком на голове, которые встретили меня недружелюбными взглядами. Чем-то я им помешал. Коллекционер был погружен в какие-то дела, в номере царила мрачная атмосфера. Я напомнил, что приехал поговорить о «Короне Алеппо». Он посмотрел на меня подозрительно.

– Вы из Алеппо? – спросил он.

– Нет, – ответил я, – я ашкеназ, европейский еврей.

Он промолчал, и я почувствовал, что он ждет, когда я уйду. Я так и сделал и вернулся на следующий день без предварительной договоренности, проделав двухчасовой путь из Иерусалима. Когда я позвонил в дверь, тот же гнусавый голос, что и вчера, спросил через динамик:

– Кто?

Я снова представился.

– Это по поводу «Короны Алеппо», – сказал я.

– Я плохо себя чувствую, – сказал он после паузы и отключился.

Через несколько дней я все же предпринял третью попытку, снова прошел через вращающуюся дверь в вестибюль отеля, поднялся на лифте на четырнадцатый этаж, позвонил в дверь и уставился на динамик в ожидании, что меня пошлют вон. Но дверь зажужжала, как пойманная оса, и я оказался внутри.

6. Волхвы

Атмосфера пещеры Али-Бабы исчезла. Струящийся из окон дневной свет заливал голубой бархатный футляр со свитком Торы, лампы Аладдина и другие осколки старины, которыми была набита просторная гостиная. Два маленьких бронзовых льва свирепо таращили глаза из слоновой кости на мои колени. Муссаев сидел в паре шагов от двери за тем же столом, где я его оставил несколько дней назад, и не сводил с меня водянистых глаз.

На сей раз он держался любезно. За столом сидели молодой парень в джинсах и майке, красивая женщина в кожаном пиджаке, пожилой человек с вазой в руке, говорящий с французским акцентом, и еще один мужчина с пейсами в традиционном одеянии йеменского еврея – халате и тюрбане. Молодой человек в джинсах взял инициативу в свои руки.

– Кто вы? – осведомился он.

Я снова объяснил, что приехал по поводу «Короны Алеппо».

– Он хочет мне что-то продать? – спросил Муссаев, повернувшись к парню в джинсах.

– Нет, – ответил тот, – это журналист. – Слово прозвучало как нечто обычное, но отвратительное, вроде сифилиса. – Он пишет про какую-то Корону Алеппо.

– И пришел почему-то ко мне? – спросил Муссаев, разыгрывая удивление, и в этот момент я понял, что и ему хочется поговорить.

– Прошу прощения, – сказал по-английски француз с вазой, – а что это такое – корона Алеппо?

Пока Муссаев ему объяснял, женщина объяснила мне, кто эти люди за столом. Она и француз – коллекционеры, йеменец в халате, говоривший на иврите с выговором уроженцев Израиля, каковым и являлся, – ученый, специалист по рукописям, а молодой человек в джинсах – помощник Муссаева.

– Алеппские евреи вырезали листы рукописи и вкладывали их в молитвенники, на счастье, – говорил Муссаев достаточно громко, так что его слышал и я, и компактный диктофон, который лежал у меня в нагрудном кармане. Дальнейшее изложение беседы и большинства моих более поздних разговоров с Муссаевым представляет собой расшифровку записей на этот диктофон.

Француз считал, что ваза в его руках интереснее. Он поинтересовался ее возрастом.

– Омейяды[35]. Тысяча лет, – сказал старый коллекционер.

Женщина заговорила о рубинах, которые, судя по всему, пыталась Муссаеву продать.

– Нет, не интересуют, – ответил он, – потому что для усиления цвета они подверглись термической обработке. – Он таких не держит.

Она клюнула Муссаева в щеку, и они с французом удалились.

– Ой! – воскликнул коллекционер, хватаясь за сердце. – Теперь у меня будет ребенок!

Его помощник взглянул на меня, показывая, что мое время истекло.

– Оставьте мне свою визитку и номер мобильника, – распорядился он.

– Разумеется, – сказал я, соображая, как бы еще потянуть время.

Муссаев завтра уезжает в Лондон, сообщил мне помощник; может, мне удастся поймать его через месяц, когда он вернется. А может, и нет, добавил он.

– А если поговорить сегодня, попозже? Не хочется, конечно, быть назойливым… – назойливо предложил я.

– Сегодня никак. У вас, – он повернулся к боссу, – визит врача и множество других дел. Нет, сегодня не получится.

– Хотя бы десять минут? – умоляюще попросил я. И тут же обратился прямо к Муссаеву. Двадцать лет назад он рассказал по телевизору потрясающую историю, напомнил я ему, торопясь, чтобы помощник не прервал, историю про двух ультраортодоксов, которые к нему подошли в отеле «Кинг Дэвид», в Иерусалиме…

– Не в «Кинг Дэвиде», – возразил Муссаев, – а в «Хилтоне»!

Помощник – о чудо! – промолчал.

Те люди подошли к нему во время книжной ярмарки в отеле, продолжал Муссаев. Это было в середине восьмидесятых. И показали ему чемодан.

– Я увидел в нем девяносто листов и понял, что это «Корона Алеппо», – сказал он. Они попросили миллион долларов. А он предложил им триста тысяч.

– Они сказали: «Хорошо, мы еще вернемся», – продолжил он и вдруг, без паузы: – Хотите взглянуть? У меня есть тут один фрагмент…

Мне показалось, что из номера вдруг выкачали воздух. Помощник срочно вмешался. Я решил, что ослышался.

– Минутку, Шломо, давайте сделаем так. Сегодня у вас нет времени и ни у кого нет времени. Сегодняшний день занят. Я взял номер телефона, – он повернулся ко мне, – через три недели вы приедете, и мы поговорим.

Я попытался выиграть время, объяснил, что статья об этом манискрипте, которую я написал для «Ассошиэйтед пресс», появилась в сотнях газет. Я решил, что это может его впечатлить.

– Пришлите мне статью и вашу контактную информацию, и по возвращении в Израиль мы вас пригласим, если я найду, что статья того стоит. Пришлите статью. И спасибо, – сказал помощник.

– Да и есть ли тут о чем еще писать, – сказал Муссаев.

Видимо, он имел в виду, что писать как раз есть о чем.

– Конечно же есть, – сказал я, уверенный, что именно это он и хотел мне сказать.

– Ну так что, хотите посмотреть на этот фрагмент? – снова спросил он.

– Да, если ваш помощник… мне бы хотелось… – запинаясь, пробормотал я, делая вид, что не так уж это важно.

Помощник снова вмешался:

– Шломо, давайте отложим… он пришлет нам свою статью…