Слон для Карла Великого - Гузманн Дирк
Фульхер подошел к кровати:
– Прибыл посол, Берта. Это Исаак из Кёльна. Вы его помните?
Глаза Берты злобно сверкнули на Фульхера:
– Что ему надо? Он может принять ребенка?
Исаак не хотел, чтобы его поставили в неудобное положение. Он сделал шаг вперед и опустился на колени перед Бертой. Тяжелый запах женского пота был невыносим.
– Берта, такая приятная неожиданность снова встретить вас, да еще в этом месте. Долгое время я находился вдали, и мне не было дано видеть, как вы расцвели. Примите это в качестве извинения за мое долгое отсутствие. – Он протянул ей шкатулку и открыл ее. – Подарок из Багдада, жемчужины Аравии. Это называется мускат. Это драгоценность, которую даже…
– Это лекарство? – Голос Берты прозвучал, словно щелчок мокрого кожаного ремешка.
– Лекарство? Ну, говорят, что в слишком больших дозах он смущает разум…
Она вырвала у него из рук шкатулку, понюхала ее содержимое и швырнула о стену. Мускат, как пыль, рассыпался по помещению.
– Вы все сволочи! – заорала она. – Я уже несколько дней едва могу двигаться – и что вы привезли, чтобы мне помочь? Какое-то мусульманское колдовское снадобье, чтобы затуманить мой разум. Надо бы мне приказать вас всех четвертовать!
Фульхер включился в разговор:
– Берта, иудей принес крайне важное послание. Его сопровождает какое-то создание, которого я еще никогда не видел. Вы должны его выслушать.
– Что я должна, а что нет, решаю только я одна! Или мой отец. – Она понизила голос. – Ну ладно, я знаю вас как друга императора, иудей. От его имени: что вы должны нам поведать?
Исаак рассказал Берте о своей миссии, о путешествии в Багдад, о катастрофе в горах. Он заметил, что увлек слушателей повествованием, его рассказ как бы привнес в комнату ветер Востока, нежные ароматы желтых от солнца сладких яств и жар темно-красных пустынь. Он рассказал об Абуле Аббасе и о том, насколько важно это животное для сохранения мира. Он поведал также о предательской Павии и путешествии через страну лангобардов. Лишь о Масруке аль-Атаре и его сообщниках он не проронил ни слова.
Когда он закончил, Фульхер протянул ему кружку пшенного пива. Лишь сейчас Исаак почувствовал сухость в горле и с благодарностью выпил напиток.
Берта пригвоздила его к месту своим взглядом:
– Значит, речь идет о дорогих подарках? Больших драгоценных подарках, которые вы везли на виду у всех разбойников через всю страну. Сокровища, за которые какой-то пфальцграф предал императора. И вы утверждаете, что такие богатства вы совершенно один, проделав такой путь, привезли сюда? Я предупреждаю вас, еврей. Не думайте, что я дура, лишь потому, что у меня выросли груди и я рожаю детей.
– Разумеется, вы правы, Берта. В одиночку я бы не справился. Мне помогал мой раб. Крепкий парень. Он спас мне жизнь в Павии. Если хотите, я прикажу позвать его.
– Не нужно. Здесь уже и так хватает дармоедов. Да, вот еще что не нравится мне в вашей истории: этот слон якобы должен предотвратить войну с сарацинами. Одно лишь не укладывается у меня в голове: если халиф так настойчиво желает мира, почему же он тогда спускает своих собак с цепи, чтобы они нападали на империю? У вас для этого есть объяснения?
Исаак покачал головой:
– Для меня известие о нападении было таким же неожиданным, как и для вас и вашего отца. Может быть, это лишь единичные отряды, которые жаждут добычи? Кто принес вам эту печальную весть?
Фульхер ответил вместо Берты:
– Два дня назад сюда прискакал всадник с той стороны гор, с юга. Его имя – Гунольд. Я знаю его. Он торговец реликвиями и много путешествует по стране. Он сказал, что видел, как арабы все грабят и сжигают. Если вы хотите поговорить с ним, то он разбил свою палатку на южном конце нашего лагеря. Я приведу его к вам.
– Спасибо! Этим мы займемся завтра же утром, на восходе солнца. Берта, сделайте мне одолжение – пошлите гонца к вашему отцу. Он должен немедленно вернуться назад и принять подарки в знак мира. И выделите мне несколько человек для сопровождения, чтобы я безопасно смог доставить слона в Аахен.
– А я должна здесь лежать и рожать, пока не лопну! Вам только этого и надо! Нет, вам придется торчать здесь, возле меня, пока я снова не сяду в седло или пока не вернется император. Я так рада, что хотя бы на время избавилась от него. Когда я наконец освобожусь от ребенка, каждый мужчина в лагере должен с почтением относиться ко мне, не опасаясь того, что император отрежет его мужское достоинство. Мой отец далеко, и так же далеко он должен оставаться!
Исаак собрался было возразить ей, однако Берта еще не закончила:
– Молчите! Вы можете сократить мучительное ожидание. Все, что вам нужно сделать, – это освободить меня от ребенка. Вытащите его из меня, мертвого или живого, и я снова буду сидеть в седле, и мы помчимся галопом, бок о бок, в Аахен.
– Я не цирюльник и не лекарь. Война научила меня нескольким приемам. Если бы у вас болело горло, я бы вдул вам в него зеленую плесень со старого хлеба. Ногу, пораженную гангреной, я могу отпилить меньше чем за тридцать мгновений. Однако вытащить внука императора раньше времени из материнского лона – это превосходит мои возможности и силу моего воображения.
– Тогда разделяйте мою участь и тренируйтесь в терпении, старик. Никто не покинет лагерь без меня. Это также распространяется и на вас. Вы меня поняли?
Исаак промолчал. «Позже, – подумал он, – Господь откроет мне дверь». И он преданно кивнул, стараясь подавить гнев.
Ночь в горах была прекрасна. Завернувшись в лошадиную попону, Танкмар сидел на корточках перед палаткой и смотрел на звезды. Позади него храпели слуги из свиты императора. Гисла лежала сбоку от него, все еще пребывая в беспамятстве. В надежде, что ночной воздух приведет Гислу в чувство, он вытащил ее наружу, укрыв самыми теплыми одеждами и одеялами, которые только ему удалось найти.
– Звезды – это сны? Они блестят и искрятся, и чем выше поднимаешься к ним, тем яснее и четче они видны. Но можно карабкаться и карабкаться вверх, однако так и не приблизиться к ним. Странно, не правда ли? – Он посмотрел на Гислу сверху вниз.
– Или мы сами являемся призраками, родившимися во сне, а с неба смотрит на нас действительность? Если бы можно было быть там, возле звезд, – он указал на пояс Ориона и на голубое мерцание Бетельгейзе, – что тогда можно было бы увидеть здесь, внизу? Хромого раба, который тянется к небу? Неужели я лишь сон какой-то звезды? Какая же из них придумала меня? Какому порыву она следовала? До сих пор мне кажется, что я не особенно нравлюсь ей. Она во сне придумала мне кривую ногу, загнала меня в лагерь для рабов и послала за мной убийц. Моя семья уничтожена, а моя родина недостижимо далека. Там, наверху, должно быть, очень холодно. – Танкмар плотнее запахнулся в одеяло. – Вот той светлой звезде снится Исаак. Она горит, словно маленький брат солнца, и непоколебимо следует однажды избранному пути. А той, наверху, с красноватым сиянием, – ей снится Гисла. Эта звезда входит в туманность Хобот слона. – Кончиком пальца он поставил точки на небе. – А если наши звезды погаснут, что потом будет с нами?
Он снова посмотрел на Гислу и даже не удивился, что та уже смотрит на него и, казалось, внимательно слушает:
– Мы пробуждаемся от сна жизни.
– Заткнись наконец и ложись спать! – раздался чей-то голос из палатки.
Что-то изменилось в лице Гислы.
Она схватила его за руку и сильно сжала ее. Боль приказывала ему освободиться от нее, но он решил подарить это мгновение Гисле.
– Мы должны уйти отсюда, – сказала она. – Зло поднимается сюда, наверх.
Затем она заплакала, а он был слишком потрясен, чтобы успокаивать ее. Он еще не слышал, чтобы Гисла говорила связными фразами.
Исаак нашел сакса и лангобардку спящими перед входом в палатку. Во сне они прижались друг к другу. Он накрыл их еще одним одеялом, а сам улегся между людьми императора.
