Ты, я и другие - Кирни Финнуала
Сейчас я сворачиваю на восток, направляясь в район доков, к маленькой квартирке на берегу, намереваясь заночевать именно здесь. Я планировал провести ночь без Эммы, дать себе остыть, заказать еду с доставкой, включить спортивный канал и уставиться в телевизор.
Почему же я выезжаю на шоссе и направляю автомобиль в сторону того здания, которое привык называть домом?
Набираю номер. Бет просто убьет меня, если я заявлюсь без звонка. Представляю, как корчусь под лучом ее пронизывающего взгляда. Однако мне нужна эта встреча — чтобы постараться все объяснить. Еще не знаю, что скажу, но мне больше не по силам выносить ее ненависть.
Телефон щелкает, и я слышу голос: «Вы звоните в дом Адама и Бетти Холл. Извините, мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение, мы вам перезвоним».
Я набираю другой номер, надеясь, что со мной захочет поговорить еще один человек, которому я причинил боль.
Она снимает трубку на третьем звонке.
— Да, папа.
— Привет, Мег. — Я не рискую назвать ее прозвищем.
«Тыковка». — Как дела?
Сердце колотится.
— Хорошо — насколько это возможно, если отец — урод.
У меня перехватывает горло.
— Да, я заслужил. Прости.
— Заслужил. И что изменят извинения? Ты все еще с… этой?
Она очень похожа на меня: мои глаза, мои длинные ноги, волосы цвета, который Бет называет каштановым.
Мои гены. Зато все, что касается характера, в ней от Бет. И пустым словам она не верит.
Поэтому я коротко отвечаю:
— Да.
— Отлично. И зачем ты звонишь?
— Ты моя дочь, Мег. Я бы хотел тебя увидеть. Пожалуйста.
— А зачем? Представишь меня своей шлюшке?
Будем изображать дружное семейство?
Меня передергивает. Моя дочь тоже сквернословит.
— Я…
— Знаешь, папочка, ты бы не ковырялся в ране!
Еще не зажила. Ты не тот человек, за которого я тебя принимала. — Я прямо вижу, как она трясет головой.
— Ты просто не тот человек.
Я прикусываю задрожавшую губу. Она права.
— Прости.
— Бла, бла, бла… — И она вешает трубку.
Я съезжаю к обочине. Содержимое желудка оказывается на краю шоссе А13. Достается и дверце моего обожаемого «лексуса». В ушах эхом отдаются слова давно умершей матери: «Надеюсь, ты гордишься собой, Адам». Я вытираю рот рукавом рубашки, смотрю на мчащийся мимо транспорт, а потом на небо.
Мег ненавидит меня. Я вляпался. И вляпался всерьез.
Дом ничуть не изменился. Не знаю, почему я ждал чего-то другого. Отрезок времени, пока меня здесь не было, не дольше обычного отпуска, однако жизнь дала крутой вираж. Машины Бет нет на подъездной дорожке, и я гадаю, использует ли она гараж, когда там освободилось место от моего автомобиля. Закидываю в рот мятную жвачку и, не раздумывая о том, что буду делать, выхожу из машины.
Под пальцами надрывается звонок. Тишина. Набираю номер. Автоответчик. Ключи у меня есть, но… Иду к гаражу, заглядываю в боковое окошечко. Автомобиля нет, выходит, она точно уехала. Тыльной стороной ладони протираю стекло и заглядываю внутрь.
По бокам аккуратные ряды полок, все убрано. Никто не посягнул на место для моего любимого авто — того самого, на пассажирской дверце которого сейчас засохла блевотина.
Я достаю ключи и пытаюсь открыть патентованный замок. Безрезультатно. Второй тоже не поддается.
Затем меня осеняет: Бет поменяла замки! Внезапно возникает ощущение, что она внутри. И была там все это время. Я пытаюсь приоткрыть почтовый ящик.
— Бет! Открой дверь!
В ответ — молчание. Я стою на коленях и, выкрутив шею, вглядываясь сквозь прорезь для писем.
— Привет, Адам.
Оборачиваюсь. Сильвия, соседка, одна из тех, с кем мы дружили, стоит в проходе живой изгороди.
Я отряхиваю пыль с брюк.
— Сильвия, м-м-м, я…
— Замки поменяли, — подтверждает она, глядя в сторону.
— Вижу. — Я ищу ее взгляд. В конце концов, более десяти лет мы ходили друг к другу на ужин. — А ты… — У Сильвии всегда были запасные ключи от нашего дома.
— Не проси меня, Адам, пожалуйста.
Я киваю:
— Не буду. Извини. Ты знаешь, где она?
Сильвия пожимает плечами. В этом движении — печаль и сожаление. Мне отчего-то не хочется слушать слова осуждения на своем собственном пороге.— Ладно, не переживай. Я позвоню ей позже.
Кивком прощаюсь с прежней доброй знакомой и ныряю в безопасность заблеванного «лексуса».
Боже! Откидываюсь на мягкую кожу водительского сиденья. Куда девалась моя жена? Она может быть у подруги, Карен.
Включаю мотор и выруливаю на шоссе. Бет может вести себя как хочет. У меня больше нет права удивляться, куда она исчезла вечером в пятницу — да и куда отправится в любой другой вечер, если уж на то пошло. В мозгу вспыхивает картинка: она с другим.
Мне это не нравится. Впрочем, сам себе я нравлюсь еще меньше.
Глава 3
— Я бы хотела, чтобы ты написала про себя, — говорит доктор, когда часовая встреча завершается. — Не про Адама, не про Мег, не про мать или отца-алкоголика, не про умершего в младенчестве брата — про себя. Много не раздумывай. Просто сядь и напиши.
Мысль о том, что придется описывать себя…
Сжаться бы в комочек и замереть на стуле — как в детстве.— Принцип матрешки, — подсказывает она и снимает с журнального столика маленькую фигурку.
В прошлый визит я заметила, что ими заставлена целая полка. Каролина открывает матрешку, достает куколок одну за другой. Пять штук, последняя — размером меньше мизинца.
— Вот. — Доктор подносит ухоженный ноготь к центру самой маленькой фигурки. — Слой за слоем, и ты доберешься до себя. До своей сути.
— Не знаю, — говорю нервно. — Не уверена, что понимаю себя настолько глубоко.
Она откидывается на спинку стула.
— Возможно, стоит начать с вопроса: «Кто я?»
Я представляю, как изучаю себя, взламывая слой за слоем, и меня накрывает паника. Пара внешних слоев, больше мне не потянуть.
— Дыши, вот так. Медленно, вдох, выдох, — командует доктор. Я закрываю глаза. — А потом уже можно перейти к вопросу: «Что я чувствую?»
О боже, мне плохо. К горлу подступает тошнота.
Сейчас вырвет.
— … а затем: «Что я люблю и ненавижу?»
— Хватит!
Хватит. Я смотрю на доктора и на безмолвно застывшую игрушку:
— Для этих целей потребуется другая матрешка, побольше.
Каролина — а она настаивала, чтобы я называла ее именно так, — предлагает мне несколько дисков и книг по технике релаксации. Указывает точки на кисти, между большим и указательным пальцем, на которые нужно нажимать, если снова возникнет паническая атака. Я-то думаю, для этого прекрасно подходят песни группы «АББА», — поэтому, подъезжая к Вейбриджу, я громко пою «Фернандо». Середина дня, родители забирают детей из школ; поток машин тянется по дороге, как змея.
«Фернандо» заканчивается, я затягиваю «Победитель получает все» — и уже на середине понимаю, что выбор неудачный. Поэтому беру один из дисков Каролины и вставляю в плеер. Салон заполняют звуки волн, бьющих о скалы, и крики дельфинов. Глубокий вдох через нос, выдох ртом — все как она мне показывала.
Через три минуты, когда я торчу в пробке на том же самом месте, раздается трель мобильного. С радостью отвечаю:
— Привет, дорогая.
— Привет, мам. Как дела?
— Отлично.
Я никогда не лгу Мег, но сейчас неподходящее время для признания, что ни «АББА», ни дельфины не сняли мою нервозность. Бросаю взгляд на часы.
— Разве у тебя сейчас нет лекции?
— Ну, да… я не пошла.
— Полагаю…
— Он мне позвонил.
— Вот как.
Машины не сдвинулись ни на дюйм. Я нажимаю на нужную точку левой ладони большим пальцем правой.
— Я так и не поняла, зачем он звонил. Он бросил тебя — я хочу сказать, нас — ради другой женщины.
И теперь такой звонит и просто хочет поболтать!
Я спросила его. В смысле, с ней ли он все еще. У него даже духу не хватило ответить прямо, юлить начал.
