Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна
– Разве? – удивилась Тилли.
Миссис Мортон обернулась посмотреть на книгу, которую выбрала Тилли.
– А ты что выбрала?
– «Лев, колдунья и платяной шкаф»[30], – ответила Тилли.
– Она всегда ее выбирает, – заметила я. – Просто помешалась на мистере Тумнусе.
– Да ничего подобного! – Тилли крепко прижала книгу к груди. – Мне всегда больше всего нравился там снег.
Миссис Мортон изучала мою пирамиду книг.
– Нельзя ли взглянуть? – спросила она.
И взяла ту, что лежала на самом верху.
– «Проникнуть в мозг серийного убийцы». Интересный выбор. А здесь у нас что? – Она взяла еще одну книжку. «Тайны Черного музея». И еще одну – «Убийства двадцатого века: Антология». Приподняла брови и в недоумении уставилась на меня.
– Это для исследования, – сказала я.
Миссис Мортон взглянула на следующую книгу в стопке.
– «Пуля для Красавчика Барроукло»?
– Тут все дело в обложке, – пояснила я. – Она мне импонирует.
– Думаю, самое время нам все переосмыслить, тебе не кажется?
Мы еще раз прошлись вдоль книжных полок, затем библиотекарша принялась шлепать штампы, пробегать испачканными в чернилах пальцами по моим новым, «переосмысленным» книжкам. И вот, наконец, мы покинули ковры и прохладные, отделанные полированным деревом коридоры и вышли на улицу. Жаркий воздух дрожал над верхушками деревьев, и казалось, края мира идут волнами и плывут.
– Господи, – пробормотала Тилли. Я взяла у нее «Нарнию», пока она стаскивала с себя свитер.
– Обратно пойдем через парк, – сказала миссис Мортон и указала на ворота с нетерпением путешественника, исследующего Сахару. – Там всегда найдется тенек.
Но этот парк не был таким уж тенистым. Нет, имелись, конечно, пятна прохладной тени там, где густые ветви деревьев низко склонялись над тропинками, но все остальное пространство заливали безжалостные лучи солнца, и мы перебегали от тени к тени, чтобы хоть как-то от них укрыться. Впрочем, попадались люди, которых это не волновало. Они лежали на майках, которые превратили в подстилки и подушки, антенны радиоприемников были нацелены на солнце, книжки валялись в траве. Попадались дети, с восторженным визгом барахтавшиеся в бассейнах, в то время как их родители лишь плотнее натягивали на головы шляпы от солнца и втирали кремы в испачканные в песке колени.
Я вдруг спохватилась, что не слышу шарканья сандалий Тилли за спиной, и обернулась. Подруга стояла рядом с эстрадой для оркестра, навалившись на изгородь, свитер обвязан вокруг талии. Чуть поодаль, на тропинке, миссис Мортон тоже остановилась и прикрывала глаза от солнца ладонью.
– У меня все в порядке, миссис Мортон, – извинилась Тилли. – Это все жара. Ноги прямо как ватные.
Я посмотрела на лицо миссис Мортон, когда та проходила мимо, и во рту у меня сразу пересохло, а сердце тревожно забилось.
Она заглянула Тилли в глаза, пощупала лоб и нахмурилась, а потом предложила посидеть немного в тени эстрады. Никого больше вокруг не было, деревянные поручни испачканы птичьим пометом, да еще старая газета валялась на асфальте, а ветерок лениво переворачивал ее страницы.
Тилли твердила, что все «в порядке, честно, в порядке», но личико у нее стало фарфорово-белым. Я еще раз взглянула на миссис Мортон и прочитала в ее глазах беспокойство, которое передалось мне.
– Просто меня немного шатает, вот и все, – сказала Тилли.
– Тебе не следует переутомляться. – Миссис Мортон обняла Тилли за плечи. – Надо следить за своим здоровьем.
– Грейс говорила, что ничего страшного со мной не случится. Она сказала, что не допустит этого.
Миссис Мортон на секунду встретилась со мной глазами и отвернулась.
– Ну, конечно, ничего плохого с тобой не случится. Но ведь твоя мама предупреждала, чтобы ты была осторожнее, верно?
Тилли кивнула, и я заметила у нее на лбу крупные капли пота.
– Лучше посидим здесь немножко. Пока ты не отдышишься.
Тут я вспомнила, что возле военного мемориала есть маленький киоск.
– Может, мороженое поможет? – спросила я. – Или тоник?
Тилли покачала головой, а потом сказала, что, пожалуй, глоток водички не повредит.
Миссис Мортон огляделась по сторонам, по-прежнему обнимая Тилли.
– Я сбегаю, – вызвалась я. – Раздобуду тебе водички.
И вот я выскочила из тени эстрады. Солнце вновь ожгло руки и плечи, но это меня не волновало, как и голоса отдыхающих в парке. Киоск находился вдали от разноцветных летающих тарелок фрисби и транзисторных радиоприемников. Он был выкрашен в розовую и желтую полоску, туго натянутый тент трепетал под ветром, пока продавец искал для меня пластиковый стаканчик.
Я обернулась, посмотрела на эстраду для оркестра, и мне расхотелось возвращаться. Не хотелось видеть тревогу, затаившуюся в уголках глаз миссис Мортон, не хотелось видеть Тилли – такую бледную, тихую и маленькую.
Дом номер двенадцать, Авеню
9 июля 1976 года
«Крейзи», – пела Пэтси Клайн[31].
– Крейзи, – повторяла за ней Шейла Дейкин, почти не отставая.
Она пела над пылесосом, над запахом разогретых солнцем ковров и мешочка для пыли, который давно следовало опустошить. Пэтси знала, что такое страдать. Вся ее жизнь – сплошной несчастный случай. Да это слышно в вибрациях ее голоса. Шейла протолкнула пылесос дальше по коридору, мимо целого строя пальто и курток на вешалке, мимо горы игрушечных машинок Кейти фирмы «Мэтчбокс», резко свернула вправо и въехала в гостиную.
– Ты бы передохнула, мам, – сказала Лайза и подобрала ноги на диван.
Шейла, войдя, лишь запела еще громче.
– Ну, мам! Я же читать пытаюсь!
Пылесос колотился о мебель, провод змеился по комнате, цепляясь за ножки стола, забытые туфли, едва не сбил со стола пепельницу.
– Ты еще будешь скучать по моему пению, когда я уйду. – Шейла поправила шнур. – И тебе смерть до чего захочется услышать эти ноты снова.
Лайза посмотрела на нее поверх журнала.
– С чего это? Куда ты собралась?
– Никуда. Но когда соберусь, тебе будет очень больно, Лайза Дейкин. Запомни мои слова.
Проходя мимо зеркала, Шейла остановилась, протерла полоски туши под глазами – от этого они еще больше размазались, погрузились в морщинки, да так и остались в складках кожи, которая отказывалась распрямляться и разглаживаться.
Пластинка была старая, вся в царапинах, но вкрадчивые звуки гитары всегда ввергали ее в печаль. И она выключила пылесос, чтобы не пропустить драматичный финал.
– Почему ты всегда ставишь одну и ту же чертову песню? Есть треки и получше, – заметила Лайза, листая журнал.
– Она погибла в авиакатастрофе.
– Да, ты говорила.
– Ей было всего тридцать. Вся жизнь впереди.
– И это тоже знаю. Ты говорила. – Лайза, сидевшая на диване, обернулась к ней. – И еще говорили то же самое о Мэрилин, и Кэрол, и Джейни.
– Это следует помнить, Лайза. Помнить, что на этом свете всегда кому-то хуже, чем тебе.
– Да все они уже давно умерли, мам.
– Вот именно.
Шейла нажала еще на одну кнопку, и рычание мотора, запах жары и пыли стихли окончательно.
– Ладно, на сегодня хватит. Пойду на улицу.
Лайза перевернула страничку.
– Я бы не советовала тебе загорать на лужайке перед домом. Как-то неприлично, мне кажется.
А лицо у нее меняется, подумала Шейла. Все больше становится похожа на отца. С каждым годом Лайза от нее отдалялась. Это происходило медленно – от одной трапезы до другой, от одного разговора до другого, но Шейла замечала это, лишь когда они начинали спорить или ссориться. Только тогда она осознавала, что сделан еще один шаг, и многое хорошее, что их связывало, осталось позади. Она может справиться с взрослеющей дочерью. Справиться с ее мальчиками, прогулами, с еле ощутимым запахом тонких сигареток «Силк кат» и жвачки. Вот только от отражения, которое оставило прошлое, не избавиться.
