Художник зыбкого мира - Исигуро Кадзуо
Мы оба немного посмеялись, и я сказал:
– Извините, я смеюсь только потому, что и у меня, помнится, были точно такие же проблемы, когда я начинал, так что я очень вам сочувствую. Уверяю вас, вскоре у вас будет все – и должные условия для работы, и все остальное, если, конечно, вы будете упорно работать.
Мы еще немного посмеялись, и Энти сказал, принимаясь наконец разливать чай:
– Спасибо, вы очень меня обнадежили. Только, прошу вас, не уходите: теперь господин Курода уже совсем скоро придет. Он, конечно же, будет очень рад возможности поблагодарить вас за все, что вы для него сделали.
Я удивленно посмотрел на него.
– Вы думаете, господин Курода так уж хочет меня поблагодарить?
– Извините, но я думал, что вы из общества «Кордон»…
– Общество «Кордон»? Простите, а что это такое?
Энти глянул на меня, прежняя неловкость вновь овладела им.
– Это вы меня простите. Я ошибся. Я почему-то решил, что вы из «Кордона».
– К сожалению, вы действительно ошиблись. Я просто старый знакомый господина Куроды.
– Понятно. Старый коллега?
– Вот именно. Можно, наверное, и так сказать. – Я снова посмотрел на картину, написанную Энти. – Да, это действительно очень хорошая работа, – сказал я. – Вы очень талантливы. – Я вдруг почувствовал, что он внимательно ко мне присматривается. Потом он спросил:
– Простите, могу я узнать, как вас зовут?
– Ох, извините, я не представился; вы, должно быть, сочли меня невежей. Мое имя – Мацуи Оно.
– Понятно.
Энти встал и отошел к окну. Минуту или две я смотрел, как над двумя чайными чашками, стоявшими на столике, вьется парок. Потом спросил:
– Так что, господин Курода скоро придет?
Сперва мне показалось, что юноша и не собирается мне отвечать. Но он все же ответил, не оборачиваясь и по-прежнему глядя в окно:
– Наверное, раз он все еще не вернулся, вам больше не стоит ждать и тратить время зря.
– И все же, если вы не возражаете, я еще немного подожду, раз уж я сюда добрался.
– Я обязательно скажу господину Куроде, что вы приходили. Возможно, он потом вам сам напишет.
За дверью слышалась возня детей; они, похоже, колотили своим велосипедом о стену и что-то сердито орали друг другу. И мне вдруг подумалось: до чего же этот молодой человек, что стоит у окна, похож сейчас на обиженного ребенка!
– Простите мне мои слова, господин Энти, – сказал я, – но вы еще очень молоды. Вы были еще ребенком, когда мы с господином Куродой впервые познакомились. И я бы попросил вас не делать слишком поспешных выводов о вещах, которые вам не слишком хорошо известны.
– Не слишком хорошо? – Он вдруг повернулся ко мне. – Простите, ну а сами-то вы хорошо все знаете? Знаете, какие страдания ему довелось пережить?
– Почти все на свете сложнее, чем кажется на первый взгляд, господин Энти. Для молодых людей вашего поколения характерно несколько упрощенное восприятие вещей. Но я в любом случае вижу довольно мало смысла в том, чтобы в данный момент спорить с вами. Я бы просто хотел подождать господина Куроду, если вы не возражаете.
– А я бы предложил вам, господин Оно, не откладывать более ваши дела и не ждать господина Куроду. Обещаю, что непременно сообщу ему о вашем визите, как только он вернется. – До сих пор Энти еще как-то ухитрялся сохранять вежливый тон, но теперь, похоже, совсем потерял контроль над собой. – Честно говоря, я просто потрясен вашим спокойствием! Явиться сюда, словно вы его старый добрый знакомый!…
– Но я и есть его старый добрый знакомый. И уж позвольте самому господину Куроде решать, хочет он меня принять или нет.
– Знаете, я достаточно хорошо успел узнать господина Куроду, и, по-моему, вам лучше всего сейчас уйти. Он наверняка не захочет вас видеть!
Я вздохнул и поднялся на ноги. Энти, стоя ко мне спиной, опять уставился в окно. Но когда я уже взял с вешалки свою шляпу, он все же обернулся и сказал как-то на редкость спокойно:
– Значит, кое-что мне не слишком хорошо известно, господин Оно? Ошибаетесь: это как раз вам кое-что не слишком хорошо известно! Иначе вы бы не осмелились вот так заявиться сюда. Я, например, уверен: вы не знаете, что у господина Куроды с плечом. Правда ведь? Он безумно страдал от боли, но его тюремщики нарочно «забывали» доложить о полученной им травме, и никакого лечения до самого конца войны он так и не получил. Зато они, разумеется, сразу же вспоминали о его больной руке, когда в очередной раз собирались его избить! Предатель. Вот как они его называли! Предатель. Каждый день они твердили ему это! Но теперь-то всем известно, кто настоящие предатели!
Я завязал на туфлях шнурки и двинулся к двери.
– Вы слишком молоды, господин Энти, чтобы разбираться во всем, что творится в нашем сложном мире.
– Да, теперь мы знаем, кто были настоящие предатели! И знаем, что многие из них все еще на свободе!
– Так вы скажете господину Куроде, что я приходил? Возможно, он будет так любезен, что напишет мне. Всего хорошего, господин Энти.
Естественно, я не позволил себе особенно расстраиваться из-за слов этого юнца. Однако в свете переговоров о браке Норико меня несколько тревожила возможность того, что Курода действительно так враждебно настроен по отношению ко мне, как о том говорил Энти. В конце концов, я как отец просто обязан был побыстрее решить эту неприятную проблему и, вернувшись домой, сразу же написал Куроде письмо, выразив желание встретиться с ним – в частности, чтобы обсудить один важный вопрос весьма деликатного свойства. Письмо мое носило, по-моему, в высшей степени дружелюбный, даже примиренческий характер, и меня весьма разочаровал холодный и до обидного краткий ответ, который я получил несколько дней спустя.
«У меня нет причин полагать, что наша встреча приведет к чему-нибудь хорошему, – писал мне мой бывший ученик. – Благодарю вас за любезный визит который вы нанесли мне на днях, но, думаю, вам не стоит впредь затруднять себя подобными проявлениями внимания к моей персоне».
Признаюсь, история с Куродой меня несколько расстроила, и я, безусловно, лишился изрядной доли оптимизма в отношении исхода теперешних брачных переговоров. И хотя, как я уже говорил, подробности своих попыток встретиться с Куродой я от Норико утаил, она, конечно же, почувствовала, что данный вопрос благополучного разрешения не имел, и это, несомненно, добавило ей волнений.
В день назначенных смотрин дочь моя показалась мне настолько напряженной, что я забеспокоился: какое впечатление она произведет сегодня вечером на семейство Сайто? Ведь они-то наверняка продемонстрируют полное спокойствие и благожелательную уверенность в себе. Ближе к вечеру я почувствовал, что надо бы попробовать несколько взбодрить Норико; именно поэтому, когда она проходила через столовую, где я читал газету, я заметил:
– Просто удивительно, Норико, как это ты умудряешься целый день заниматься только собственной внешностью! Можно подумать, у тебя сегодня уже свадьба.
– Ты, папа, как всегда, подшучиваешь над другими, а сам не готов! – сердито парировала она.
– А мне и нужно-то всего несколько минут! – рассмеялся я. – Зато с тобой творится что-то необычное – ты целый день на сборы потратила.
– Ну, сколько времени будешь собираться ты, папа, дело твое. Разумеется, ты у нас слишком горд, чтобы обращать внимание на такие вещи.
Я удивленно посмотрел на нее.
– Почему это я «слишком горд»? Ты что этим хочешь сказать, Норико?
Моя дочь отвернулась, поправляя заколку в волосах.
– Норико, что значит «слишком горд»? Что ты имеешь в виду?
– А то, что тебя не волнуют такие пустяки, как мое будущее, это же совершенно понятно. Ведь ты, папочка, даже свою газету еще не дочитал.
– Ну вот, теперь тебя совсем куда-то не туда занесло. По-моему, ты только что сказала, что я «слишком горд». Будь добра, поясни, что ты имела в виду?
– Я просто надеюсь, папа, что к назначенному часу ты будешь иметь достаточно презентабельный вид, – отрезала Норико и пулей вылетела из комнаты.
