Судьбы и фурии - Грофф Лорен
– Знаешь, это очень сексуальная пьеса, – сказала она.
– Да, – отозвался он. – А у моей жены очень нежные руки.
– Да? Я пожимаю руку твоему одноглазому королю.
– О милая, ты великолепна! Это лучшее название.
– Я знаю, – сказала она. – Можешь его использовать.
– Прекрасно!
– Но, знаешь, мне не очень нравится, как твой король на меня смотрит. Какой-то у него злой взгляд. Одноглазый.
– Тогда голову с плеч, – прошептал Лотто и отнес ее в спальню.
«Острова», 2001 год
– Не то, чтобы я была с ними согласна, – говорила Матильда. – Но с твоей стороны это было слишком смело – написать пьесу про снежную бурю и трех карибских горничных бостонского отеля.
Лотто даже головы не поднял. Он лежал, уткнувшись в собственную руку. По всей гостиной второго этажа, который они недавно купили, были разбросаны газеты. Ковер они все еще не могли себе позволить. И терпкий блеск дубовых полов только лишний раз напоминал Лотто о ней.
– Эта Фиби Дельмар, – сказал он. – Она ненавидит все, что я делаю. И все, что я когда-либо сделаю, она уже заранее ненавидит. «Культурное несовпадение», или что там, «слишком жестко, слишком резко» – может быть. Но зачем рецензенту «Таймс» приплетать сюда деньги моей матери? Какое это вообще имеет отношение к делу? Черт возьми, да мы обогреватель себе позволить не можем, им-то что? И почему, если я вырос в достатке, я не могу писать от лица бедняков? Они вообще знают, что такое выдумка?
– Мы можем позволить себе обогреватель, – сказала Матильда. – Кабельное, возможно, нет. Но в целом это же неплохая рецензия.
– Ну да, как же, – простонал он. – Я умираю!
[Через неделю после этого разговора в миле от офиса Матильды взорвутся самолеты, чашка выпадет у нее из рук и разобьется вдребезги. Лотто влезет в кроссовки и пробежит сорок три квартала до ее офиса и ворвется в вертящуюся стеклянную дверь как раз в тот момент, когда Матильда, целая и невредимая, будет выходить на улицу. И тогда он почувствует стыд за свою панику, забыв об отчаянии, которое ее вызвало…]
– Ты просто долбаная королева драмы, Лотто, – сказала Матильда. – От твоей смерти Фиби Дельмар только выиграет. Напиши еще одну пьесу.
– О чем? – страдал Лотто. – Я выжат. Тридцать три, а от меня уже ничего не осталось!
– Вернись к темам, которые хорошо знаешь.
– Я ничего не знаю.
– Ты знаешь меня.
Лотто посмотрел на нее. На его лице, перепачканном газетной краской, внезапно расплылась улыбка.
– Да, я знаю, – сказал он.
«Домик в лесу», акт II, сцена I 2003 год
[На крылечке дома, построенного в колониальном стиле, Оливия в белой одежде для тенниса поджидает, когда наконец придет Джозеф. В кресле-качалке сидит мать Джозефа с бокалом спритца в руке.]
Ледиберд. А теперь подойди ко мне и сядь. Я рада, что у нас выдалась минутка поговорить. Джозеф нечасто приводит к нам своих девушек, знаешь ли. Почти все Дни благодарения мы проводим исключительно в семейном кругу. Расскажи о себе, дорогуша. Откуда ты? Чем занимаются твои родители?
Оливия. Ниоткуда… и ничем. У меня нет родителей, миссис Даттон.
Ледиберд. Чепуха. У всех есть родители. Или, может, ты выскочила из чьей-то головы? Мне жаль, но ты не похожа на Минерву. Тебе, конечно, могут не нравиться твои родители, и, видит Бог, мне не нравились мои, но все же они у тебя есть.
Оливия. Я сирота.
Ледиберд. Сирота. И что же, никто не пожелал удочерить такую красавицу? Ни за что не поверю. Ты, конечно, можешь быть довольно замкнутой девушкой… о да, я вижу, ты была довольно замкнутой в детстве. И что хуже всего, слишком умной.
Оливия (после долгой паузы). Джозеф что-то задерживается.
Ледиберд. Самовлюбленный мальчишка. Наверняка пялится в зеркало, строит рожи и любуется своей жуткой прической.
(Они дружно смеются.) В любом случае я вижу, что ты не хочешь об этом говорить, и я тебя не виню. Я вижу, что для тебя это как соль на рану, милая. Но семья – это самая важная вещь на свете. Самая. Ты – тот, кем считает тебя твоя семья. Без семьи ты никто и ничто.
Оливия вздрагивает и поднимает взгляд. Ледиберд смотрит на нее и широко улыбается.
Оливия. Я не никто.
Ледиберд. Не хочу тебя обидеть, милая, но я в этом очень сильно сомневаюсь. Безусловно, ты красотка, но этого недостаточно, чтобы претендовать на такого мальчика, как Джоуи. Ах да, он в тебя влюблен, но он во всех влюблен! Если ты боишься разбить ему сердце, можешь не переживать на этот счет. Он найдет себе новую девушку за считанные секунды. Ты же можешь просто сбежать – и сэкономишь нам время. Дай ему возможность найти кого-нибудь более… подходящего.
Оливия (медленно). Подходящего. Вы имеете в виду – девушку из богатой семьи? Это даже забавно, миссис Даттон, потому что у меня есть семья. И они по-королевски богаты.
Ледиберд. Скажи мне, ты лгунья? И когда же ты лгала – сейчас или когда говорила, что ты сирота? Так или иначе, я не верю ни единому твоему слову, как не верила с тех пор, как ты появилась здесь.
Джозеф (неожиданно выходит, беззаботно насвистывая и ослепительно улыбаясь). Привет, красотки!
Оливия. Я никогда не лгу, миссис Даттон. Я патологически честная. А теперь, если вы не против, я пойду и сыграю партию в теннис с моим будущим муженьком! Му… я сказала муженьком. Мужем, конечно. Джозефом!
– Ты попал прямо в десятку, – сказала Матильда, поднимая взгляд. В уголках ее рта скопилась горечь.
– Ты еще познакомишься с моей матерью, – сказал Лотто. – Просто хочу, чтобы ты была готова к этому. Она до сих пор спрашивает, когда я найду себе какую-нибудь милую девушку и остепенюсь.
– Ауч, – сказала Матильда. Она посмотрела на него поверх кофе и рогаликов. – Патологически честная, значит?
Он посмотрел на нее. Повисла пауза.
– Ладно, – кивнула она.
«Гэси», 2003 год
«Что могло подтолкнуть молодого сценариста, Ланселота Саттервайта, чей талант до сих пор проявлял себя в основном как воплощение дикого Юга, написать пьесу, восхваляющую Джона Уэйна Гэси, серийного убийцу и педофила, наряжавшегося в костюм клоуна? Возможно, если бы не деревянные диалоги, жуткие песни а капелла, которые исполняет Гэси, и не графические сцены убийства и насилия, публика не покинула бы зал через три часа, задаваясь одним-единственным вопросом: зачем мы купили билет?! Эта пьеса не только невероятно плоха, но еще и совершенно безвкусна! Возможно, это поклон лучшим работам Саттервайта или дань Суинни Тодду, но, как бы это ни было печально, Ланселот Саттервайт определенно не Стивен Сондхейм и никогда им не станет».
Дочитав статью, Матильда отшвырнула газету.
– Ты был прав. Это снова Фиби, мать ее, Дельмар.
– А остальным понравилось, – сказал Лотто. – Обычно я расстраиваюсь из-за плохих отзывов, но эта сучка настолько предвзята, что мне уже даже наплевать.
– Как по мне, так пьеса очень забавная! – сказала Матильда.
– Забавная, – согласился Лотто. – Все чуть животы не надорвали.
– Фиби Дельмар. Пять пьес, пять разгромных статей. Эта женщина совершенно не разбирается в искусстве.
Они переглянулись с улыбкой.
– «Напиши еще одну»? – опередил ее Лотто. – Да, я знаю.
«Гримуар», 2005 год
– Ты чертов гений, – сказала Матильда, откладывая рукопись.
– Ну так отблагодари, – предложил Лотто.
– С радостью, – отозвалась она.
«Зимний Хэмлин», 2006 год
На премьеру пришли Салли и Рейчел со своим новым мужем. Мужем. Мужчиной! А куда же подевалась Элизабетт? Матильда и Лотто ехали на бранч на такси, держась за руки и общаясь без слов. А вот новоиспеченный муж трещал без умолку.
– Приветливый тупица, – вынесла свой вердикт Матильда чуть позже.
– Безграмотный червяк, – добавил Лотто. – Что она делает? Я думал, она лесбиянка. Мне нравилась Элизабетт. У нее были просто великолепные сиськи. Где она только подобрала этого обдолбыша?
