С кем бы побегать - Гроссман Давид
Но тот, кого Тамар ждала и кого больше всего боялась, не появлялся.
Она спустилась на «Кошачью площадь» и прошлась между прилавками, освещенными прожекторами, украдкой ласкаясь к индийским рубашкам и шароварам, развешанным на плечиках. Она очень любила эту площадь, несмотря на то что Идан и Ади постановили, что это «Пикадилли для бедных». Она прошла мимо рядов с кальянами, ароматическими маслами и разноцветными камушками, примерила бухарские тюбетейки, и толстый торговец посмеялся с ней вместе над ее удлиненным ашкеназским черепом. Один парень — по его уверениям, лучший спец в мире — предложил написать ее имя на рисовом зернышке, и Тамар сказала, что ее зовут Брунгильда. Красавчик в коротких штанах, с тюрбаном на голове, сидя прямо на земле, старательно наносил на девчоночью ногу узор для татуировки. Тамар постояла, наблюдая и немножко завидуя. Потом заставила себя пройти еще пару раз между прилавками, вдыхая тонкий аромат курений и поднимающихся то тут, то там облачков «травки». Притворилась, что изучает прилавок со свечками всевозможных форм и расцветок, надеясь, что легкие мурашки, забегавшие у нее по спине, свидетельствуют о том, что кто-то изучает и ее. Однако, повернувшись, никого не обнаружила.
На соседней улице Йоэль Моше Саломон давали представление: девушка примерно ее возраста в цветной вязаной шапочке, из-под которой выглядывали золотистые кудряшки, держала в руках две веревки, к каждой веревке было привязано по куску горящей ткани, и она танцевала с ними, выводя в воздухе пылающие узоры. К стене одной из лавчонок привалилась другая девушка, отбивая ритм бубном.
Танцовщица так сконцентрировалась на движении своих веревок, что Тамар никак не могла оторвать от нее глаз и отойти, очарованная ее абсолютной сосредоточенностью, хорошо знакомой ей самой. Тамар хотелось посмотреть, как это выглядит со стороны — когда ты целиком обращена вовнутрь. Что из твоего существа отдано посторонним взглядам? Голубые глаза девушки неотрывно следовали за двумя маленькими факелами, а брови поднимались и опускались с детским изумлением, и Тамар подумала, что в этом они похожи, потому что она тоже «поет бровями». Два маленьких факела пересекали ночное небо, в них было что-то трогательное, пронзительное, безнадежное.
Вдруг Тамар вспомнила, где и ради чего находится. Не двигаясь, она осторожно и внимательно осмотрелась. Она не знала, кого ищет, но предполагала, что это мужчина, молодой парень. По крайней мере, она слышала именно о парнях. Один из них должен подойти к ней на улице и предложить отправиться с ним — естественно, при условии, что сначала она выдержит испытание, то есть докажет, что нравится публике. А Тамар знала, что экзамен она уже выдержала, это было ее главным и единственным достижением в этот день.
Девушка с веревками в самозабвении приоткрыла рот, обнажив белые зубы. Движения ее убыстрялись вместе с нарастающим ритмом бубна. Взгляд Тамар осторожно перебегал с одного человека в толпе на другого. Там было немало молодых мужчин, но она не смогла решить, смотрит ли кто-нибудь из них на нее как-то иначе, с особым выражением. Пара малолеток со стрижкой «пепельница» внезапно вынырнули из толпы и крикнули что-то прямо в лицо танцовщице. Это были даже не слова, а какие-то животные вопли. На миг девушка ослабила внимание, и веревки, спутавшись, беспомощно упали на землю. Девушка грустно стянула вязаную шапочку, рассыпав золотые кудри. Очень медленным движением она отерла со лба пот и осталась стоять, потерянная, словно ее разбудили посреди сна. Публика единодушно вздохнула и разошлась, и никто не заплатил за все ее старания. Тамар подошла и положила в шапочку пятишекелевую монету, одну из заработанных за этот день, и девушка устало улыбнулась ей.
Сионская площадь на другом конце улицы тоже оживленно пенилась народом. На площадке у банка парни катались на скейтбордах. Петь там было нельзя, потому что нагрянули брацлавские хасиды, на крыше их машины динамик надрывался хасидскими мотивами. Тамар устроилась у банка, прижала к себе Динку и съежилась, глаза ее внимательно обегали площадь. Неподалеку вертелись юнцы, от них исходила какая-то суетливая тревога — вроде металлического жужжания, гонявшего их туда-сюда по каким-то незаметным, но твердо вычерченным линиям высокого напряжения. Юнцы появлялись и исчезали, будто лихорадочно разыскивая что-то. Иногда один из них подскакивал к бородачу, стоявшему у ограды, и что-то коротко говорил. Внезапно Тамар увидела толстозадого гнома в веселой вязаной шапочке, окруженного группой парней. Рука карлика скользнула в карман, что-то сжала и вынырнула.
К Тамар подошел парень в джинсовом, как у нее, комбинезоне, надетом на голое тело.
— Сестренка. — Он склонился к Тамар, и она уставилась на колечко в его соске. — Хочешь подогреться?
Она покачала головой: нет, нет, она и так уже в порядке. Упорствовать парень не стал и отошел. Тамар сжалась не из-за его предложения, а от самого факта, что к ней обратились с ним.
Она с силой сжала веки, раскрыла — площадь была на прежнем месте. В центре плясали брацлавские хасиды, семеро дюжих мужиков с косматыми пейсами и развевающимися бородами, в белоснежных одеждах и больших белых ермолках. Она уже знала по предыдущим вечерам, что они будут до полуночи скакать в своем безумном экстазе. Две подружки с мощными бюстами, затянутыми в куцые маечки, прошли рядом с Тамар и остановились неподалеку.
— Глянь на этих, Эла! — сказала одна из девиц. — И это без химии, на одной вере…
Динка прижалась к Тамар, страдая от грохота, свернулась поплотнее и попыталась задремать. Бедняжка, подумала Тамар, она не понимает, что со мной творится. Для нее все это наверняка сплошной кошмар.
К ней подошла молодая женщина с термосом и пластиковым стаканчиком, спросила, не налить ли чаю. Тамар не поняла этого неожиданного участия. Словно к ней обратились на иностранном языке. Женщина присела рядом на тротуар.
— Есть и пирожные, — улыбаясь, сказала она.
Тамар вдруг выпрямилась, воодушевленная новой мыслью. Сердце ее забилось. Может быть, ее хищник на самом деле хищница? Ведь, по слухам, в этом деле замешано немало девушек. Но оказалось, что женщина действительно хочет помочь, — она из группы добровольцев, они приходят сюда вечерами, чтобы побыть с ребятами, тусующимися на площади, наладить с ними контакт. Женщина налила ей горячего чаю, Тамар обхватила стаканчик застывшими руками, и в ней поднялся вал неуклюжей благодарности. Она съела пирожное, но разговаривать отказалась. Женщина погладила Динку, взъерошив шерсть именно так, как та любила, и дала пирожное ей тоже.
— Я тебя уже видела здесь, — вспомнила она. — Примерно две недели назад, да?
Тамар кивнула.
— И еще я видела, как ты покупала у вон того странного человечка, за тобой тогда еще погнался полицейский. Может, ты хочешь встретиться кое с кем, кто уже через все это прошел?
Тамар замкнулась. Только этого не хватало: чтобы ее спасли от пагубного влияния улицы еще до того, как ей удалось к этой улице приобщиться…
— Я оставлю тебе наш телефон, — сказала женщина, записывая номер на салфетке. — Если захочешь поговорить, попросить о чем-нибудь, встретиться с родителями — по этому номеру нас можно найти.
Тамар посмотрела на нее и на миг забылась в ее добрых зеленых глазах, чуть было не спросив, не видела ли та гитариста с длинными медвяными волосами, падающими на лицо, худого и высокого и очень несчастного. Но промолчала. Женщина кивнула, будто уловив что-то, потом легонько коснулась руки Тамар, тепло улыбнулась и ушла, и Тамар снова осталась одна, еще более одинокая, чем прежде.
Группа подростков устроилась рядом с банками пива в руках, все — в тонких футболках. Как им только не холодно… Широкоплечий плотный парень подошел к ним. «Хай, братишка». — «Чё слыхать, братишка?» — «Все по кайфу. Где взять?» — «Вон, у ограды, араба видишь?» Приятельски хлопают рука об руку, обнимаются, дважды стукнув по спине. Картинка отпечаталась в сознании Тамар. Среди всех этих жестов и словечек он живет уже не меньше полугода. Наверное, и сам уже так разговаривает. На каком языке он станет говорить с ней? И как вообще отреагирует на ее появление?
