Чемодан миссис Синклер - Уолтерс Луиза

Наконец Дороти призналась себе, что увлечена Яном. В уединении сада, вдали от чужих глаз, не связанная правилами приличия, она смогла открыться себе. И она открылась. Ей хотелось целовать Яна, обнимать его. Она хотела, чтобы Ян…

Она просто хотела Яна.

В дневной тишине послышался отдаленный гул. Эскадрилья «харрикейнов» запустила двигатели, готовясь к взлету. Дороти поставила на землю корзину с бельем. Покинув свое зеленое святилище, она вышла на простор Лонг-Акра. Отсюда было видно, как из-за вязов один за другим поднимаются самолеты, образовывая строй. Дороти прикрыла ладонью глаза и продолжала смотреть. Эскадрилья двигалась в ее сторону. «Харрикейн», летевший первым, стал снижаться. На мгновение Дороти охватила паника – неужели разобьется? И вдруг она снова перенеслась в тот майский день, только теперь у нее не было желания расстаться с жизнью. Сейчас за штурвалом сидел не юный бахвал, а Ян, полностью владевший собой и подчинявший себе самолет. Он махнул Дороти. Не крыльями. Рукой. Он летел так низко, что она видела его широкую улыбку и махавшую ей руку в перчатке. Рука двигалась взад-вперед, как у заводной куклы.

Это было их время. Их, и больше ничье. Дороти чувствовала: никто и никогда не сможет отнять у нее все, что она сейчас переживала. Этого улыбающегося, обаятельного мужчину, летящего над ней, чтобы в дальнейшем убивать других таких же улыбающихся и обаятельных мужчин. Убивать, ранить и калечить людей, воевавших с другой стороны фронта. Дороти знала: ему не терпится вступить в бой. До приезда в Англию он уже летал и убивал.

Все это было очень странно. Как в одном человеке может сочетаться храбрость и хладнокровная жестокость к тем, кого он считал врагами? Но разве одно мешает другому? Пока Дороти раздумывала над этим, самолет Яна улетел вперед. Ревя моторами, над ее головой пронеслась вся эскадрилья. Гул быстро удалялся, и вскоре самолеты скрылись за горизонтом. Возможно, она больше никогда не увидит командира польской эскадрильи. Он мог исчезнуть навсегда, вырванный судьбой из едва начавшихся дружеских отношений. Судьба могла отобрать у нее Яна, как отобрала Сидни, превратив живого младенца в синюшный мертвый комочек. Судьбе ничего не стоит смахнуть Яна с неба, как букашку со стекла, натравив на него воинственного немецкого летчика. «Реальным событиям нет дела до наших надежд, – так однажды сказал ей Ян. – События происходят, потому что могут происходить». Дороти запомнила эту мысль, думая, что та принесет ей утешение. Но ошиблась.

Дороти вернулась в сад. Кусая губы, чтобы не заплакать, собрала оставшееся белье и понесла гладить. Занимаясь привычными делами, она мысленно проходила все моменты ее встреч с Яном. Вспоминала их разговоры, танцы, поцелуи. Она поклялась себе, что будет каждый день молиться за него. Молиться бескрайнему небу, в котором, может, и не было Бога, но зато там летал Ян.

Ян увидел ее. С высоты ее фигура казалась игрушечной. Он думал, что застанет Дороти среди перекрестья веревок с сохнущими простынями, наволочками и скатертями. Ветер развевал их, как большие белые флаги. Но она почему-то вышла в поле, где и стояла сейчас, похожая сверху на одинокое пугало. Ян хотел, чтобы она капитулировала – эта странная англичанка, которую он, быть может, больше не увидит. Он заранее предупредил своих ребят, что обещал пролететь над ее домом. Их улыбки, шуточки и дружеские тычки в бок Ян напрочь игнорировал. В эскадрилье все знали, что командир по уши влюбился в эту англичанку (вроде бы вдову). Странный у них командир. В бою – как будто из стали, а вот с этой леди он превращался в плюшевую игрушку. Шутки продолжались и сейчас, уже по радио. Голоса ребят звенели в шлемофоне Яна, когда он пошел на снижение. Он выключил рацию, поскольку эти мгновения принадлежали только ему и ей. Ему захотелось побыть с ней наедине. Она стояла, запрокинув голову, и смотрела в небо. У нее было лицо ребенка, благоговейно ожидающего чуда. Ян улыбнулся и помахал ей. Она увидела его и помахала в ответ.

Когда ее сад и окрестные поля остались позади, он позволил себе всхлипнуть. Один раз. Второй. Третий он подавил усилием воли. Включив рацию, он призвал своих ребят не терять бдительности и строжайше соблюдать меры безопасности. Жизнь каждого из них очень понадобится в ближайшие дни, недели, месяцы. Не приведи, конечно, Господь, но может, и в ближайшие годы. Если по пути к месту новой дислокации они заметят немецкий самолет (вероятность подобной встречи ничтожно мала, но на войне бывает всякое), приказ всегда один: сбивать вражеские машины и не щадить летчиков, выбросившихся на парашютах.

Его соотечественникам вряд ли требовались напоминания, однако Ян решил еще поднять боевой дух своих ребят.

– Помните, – сказал он по-польски, – нацистские ублюдки заслужили это сполна.

11

24 июня 1940 г.

Дорогая Доротея!

Наконец-то взялся за первое письмо к Вам. Надеюсь, их еще будет очень много, хотя обилие писем означает, что наша разлука тоже будет продолжаться. Но согласитесь, уж лучше письма, чем полное неведение. Вы видели, как в минувший вторник я помахал Вам с неба? У Вас было такое печальное лицо. Надеюсь, Ваше настроение улучшилось. Хотел написать вам сразу же, как прибыл сюда, но каждый день я все время занят.

За меня не бойтесь. С опасностью я пока еще не встречался. Мы с ребятами занимаемся тренировками и подготовкой. Нас учат тому, что мы давно умеем. Это так невыносимо! Это унизительно, однако возражать запрещено. И все-таки я возражаю, поскольку говорю по-английски. Пытаюсь убеждать, но пока безуспешно. Я не сдаюсь. Кое-кто из англичан уже сыт по горло моей назойливостью. Среди них попадаются высокомерные типы, считающие, что летать способны только англичане. Простите меня за резкость. Они меня просто бесят. Но в конечном итоге мы обязательно добьемся своего.

Мы живем в благоустроенных казармах. Кормят хорошо и обильно. Кровати удобные. Как командиру мне положена отдельная комната. И она у меня есть, в конце коридора. Здесь тихо. Я могу закрыть дверь, оставив весь мир снаружи, и написать Вам. Жду ответного письма.

2 июля 1940 г.

Моя дорогая Доротея!

От Вас по-прежнему ни слова, но я уверен, что мое первое письмо Вы получили. Пишу Вам второе. Простите за скверный почерк – результат моей усталости. Я продолжаю спорить с англичанами. Иногда спрашиваю себя: а стоило ли вообще приезжать в Англию? Но мне было больше некуда деться. Каждый день приносит нам сплошные разочарования. Мои ребята в ярости. Но что делать? Похоже, колесики в английских мозгах крутятся медленно. Англичане нам не доверяют, хотя, по моему мнению, они должны были бы радоваться нашей помощи, умению и боевому опыту. Поговаривают о том, чтобы командиром нашей эскадрильи назначить англичанина. Даже мой английский для них недостаточно хорош.

А как Вы, мой дорогой друг? Что происходит у Вас? Рискну предположить, что Ваша жизнь идет, как и прежде. Как Ваши девочки? Наверное, все так же тащат на себе тяготы полевых работ и скрашивают Ваше одиночество. Вам повезло, что у Вас есть такие замечательные юные создания. Достойное общество в Вашей уединенной жизни среди полей Линкольншира. Часто думаю о Вас. Не знаю, когда сумею вырваться и повидать Вас, но надеюсь, что скоро.

Скучаю по Вам. Пожалуйста, пишите мне.

6 августа 1940 г.

Дорогая Доротея!

Свои глубокие мысли и чувства иногда проще изложить на бумаге, чем высказать вслух. Должен признаться: несколько недель нашего знакомства и наши встречи были лучшим временем в моей жизни. Какие бы события ни наполняли мое прошлое, настоящее и будущее, какими бы ни были обстоятельства, приведшие меня в Англию, я всегда буду им благодарен, поскольку они познакомили меня с Вами. Мое затянувшееся молчание объясняется лишь катастрофической нехваткой времени. Каждый день нас заставляют упражняться, упражняться, упражняться. Спрашивается, ради чего? Я знаю, что британские офицеры терпеть меня не могут. Мои ребята рвутся в бой, горят желанием воевать с немцами. Нам нужны сражения. Думаю, скоро такая возможность нам представится и англичане поймут, что понапрасну тратили время, недооценивая наши способности. Нынешние длинные, светлые и теплые дни – идеальное время для сражений в воздухе. Так оно и есть. Летчики люфтваффе – постоянная головная боль летчиков королевских ВВС. Сегодняшний день выдался относительно спокойным, и у меня появилось время Вам написать.

Мне страшно, Доротея, поскольку, когда жизнь вдруг дарит такую радость и покой, трудно сказать «прощай». Для нас не будет никаких «прощай». Я вернусь, и только смерть может помешать мне это сделать. У Вас есть время, чтобы писать письма? Как часто? При каждом удобном случае? И до тех пор, пока я снова не приеду?

Я не хочу писать слов прощания и не напишу. Все, что происходит сейчас, временно. Мы еще встретимся в Вашем саду и снова заведем разговор о Боге, в которого не верим. И будем пить Ваш чудесный чай.

А пока думайте обо мне почаще, и я буду думать о Вас.