Дороже самой жизни (сборник) - Манро Элис
Однажды он пришел и обнаружил в кровати Изабель другую женщину. На миг он подумал, что Изабель умерла и ему никто не сообщил. Но словоохотливая пациентка в кровати, стоящей наискосок, прокричала:
— Наверху!
В ее голосе слышалась какая-то радость, торжество.
Это оказалось правдой. Изабель сегодня утром не проснулась, и ее перевели на другой этаж, куда, по-видимому, клали пациентов, которые имели нулевые шансы на выздоровление — даже меньше, чем обитатели предыдущей палаты, — но не желали умирать.
— Вы, собственно, можете ехать домой, — сказали ему. — Если будут какие-то изменения, мы вам сообщим.
Это было вполне разумно. Во-первых, он уже прожил сколько можно в жилье для родственников. Во-вторых, он уже более чем израсходовал время отпуска, предоставленного ему полицейским участком в Мэверли. Все доводы говорили в пользу возвращения.
Но он остался в городе. Он устроился в больницу уборщиком — мыть, чистить, подтирать. И нашел меблированную квартиру — с минимумом обстановки — недалеко от больницы.
Он поехал домой, но лишь ненадолго. По приезде он сразу принялся устраивать продажу дома вместе со всем содержимым. Он дал поручение риелторам и как можно скорее убрался, чтобы не путаться у них под ногами: он не хотел никому ничего объяснять. Ему было все равно, что будет с домом. Все годы, прожитые Рэем в городке, и все, что Рэй знал о нем, словно уплывало прочь.
Но одну новость он услышал за время своего краткого визита: скандал с участием священника Объединенной церкви, который пытался получить у жены развод по причине прелюбодеяния. Плохо было уже и то, что священник согрешил с прихожанкой. Но вместо того чтобы держать это в тайне, уехать и отбыть епитимью или перевестись в какой-нибудь захудалый приход в глуши, он решил все перенести прямо на амвоне. Он сознался — даже более чем. Он заявил, что все было фальшью. Что он бормотал слова Писания и отбарабанивал заповеди, не веря в них. А самой главной фальшью были его проповеди о любви и плотской жизни — его шаблонные, робкие, уклончивые наставления: всё фальшь. Теперь он обрел свободу и мог, как свободный человек, объявить прихожанам, какое это счастье — наслаждаться жизнью тела вдобавок к жизни духа. По-видимому, женщиной, приведшей его в такое состояние, была Лия. Рэю рассказали, что ее муж, музыкант, приезжал за ней, но она не захотела с ним поехать. Муж во всем винил священника, но он был пьяница — муж, в смысле, — поэтому никто не знал, можно ли ему верить. Впрочем, его мать, как видно, ему верила, потому что вышвырнула Лию из дома, а детей оставила себе.
Рэй считал, что все это — омерзительные сплетни. Прелюбодеи, пьяницы, скандалы — кто прав и кто виноват? Да кого это волнует? Девочка выросла и стала прихорашиваться и торговаться, как все. Люди теряют время, теряют жизнь, жадно толкаясь в поисках удовольствий и забыв о том, что на самом деле важно.
Конечно, тогда, когда он еще мог разговаривать с Изабель, все было по-другому. Не то чтобы Изабель стала бы искать ответы — нет, она бы показала ему, что вопрос гораздо сложней, чем ему казалось сначала. А потом рассмеялась бы.
На работе он со всеми ладил. Его пригласили вступить в команду по боулингу, и он поблагодарил, но сказал, что у него нет времени. На самом деле у него была куча времени, но он должен был сидеть с Изабель. Наблюдая за ней в ожидании перемен или какого-то объяснения. Не желая упустить ни единой мелочи.
— Ее зовут Изабель, — напоминал он санитаркам, если они говорили: «Ну-ка, милочка» или «Давай, дорогуша».
Потом он привык, что к ней так обращаются. Значит, изменения все-таки были. Если не в ней, то в нем самом.
Он долго приходил к ней каждый день.
Потом стал ходить через день. Потом два раза в неделю.
Прошло четыре года. Он думал, что это, наверно, рекорд. Он спросил тех, кто за ней ухаживал, и они сказали: «Ну, где-то близко». У них была такая манера — ни о чем не говорить определенно.
Он уже избавился от навязчивой мысли, что Изабель о чем-то думает. Он уже не ждал, что она откроет глаза. Но он просто не мог взять и уйти, оставив ее одну.
Она изменилась, превратившись из очень худой женщины не в ребенка, но в неприятный на вид, плохо подобранный набор костей, с выпирающей, как у птицы, грудиной. Судя по беспорядочно-лихорадочному дыханию, она готова была умереть в любой момент.
При больнице были большие залы для лечебной физкультуры. Обычно он видел их только пустыми, темными, с убранным оборудованием. Но как-то ночью он уходил из здания по другому маршруту и заметил, что в зале горит свет.
Он пошел посмотреть и увидел, что в зале кто-то есть. Женщина. Она сидела верхом на большом упругом шаре для упражнений — то ли отдыхала, то ли пыталась вспомнить, что делать дальше.
Это была Лия. Сначала он ее не узнал, но потом посмотрел на нее еще раз и увидел Лию. Узнай он ее раньше, может быть, и не стал бы подходить, но к этому времени уже прошел полпути по залу, чтобы выключить свет. Она его заметила.
Она соскользнула с шара. На ней был спортивный костюм, придававший ей очень целеустремленный вид. Она заметно пополнела.
— Я так и думала, что рано или поздно на вас наткнусь, — сказала она. — Как там Изабель?
Он слегка удивился, услышав, что она назвала Изабель по имени и что вообще о ней заговорила, словно о знакомой.
Он кратко объяснил, как там Изабель. Он только и мог говорить об этом кратко.
— Вы с ней разговариваете? — спросила Лия.
— Уже меньше.
— Ой, обязательно разговаривайте. Нельзя переставать.
С чего это она взяла, что всё про всё знает?
— Вы ведь не удивились, увидев меня? Вы, наверно, слышали? — спросила она.
Он не знал, что ответить.
— Ну, — сказал он.
— Просто я давно уже услышала, что вы тут и все такое, и думала, что и вы про меня знаете, что я тоже тут.
Он сказал, что нет.
— Я занимаюсь восстановительной физкультурой. В смысле, для раковых больных. Если они хотят заниматься, типа.
Он что-то пробормотал насчет того, что это очень хорошо.
— Это просто классно. В смысле, и для меня тоже. Я пока держусь, но иногда меня достает. Ну, особенно за ужином. Тогда мне становится не по себе.
Она увидела по его лицу, что он ничего не понимает, и с готовностью — может быть, даже с жаром — объяснила:
— Ну, без детей и все такое. Вы не знали, что они достались отцу?
— Нет, — сказал он.
— А, понятно. Ну, на самом деле это потому, что суд решил, что его мать может за ними смотреть. Он в «Анонимных алкоголиках» и все такое, но все равно ему не присудили бы детей, если бы не его мать.
Она зашмыгала носом и смахнула слезы, словно почти забыв о его присутствии.
— Ничего страшного, честно, все не так плохо. Мне просто вроде как само плачется. Плакать не вредно, главное — чтобы это не превратилось в дело всей жизни.
В «Анонимных алкоголиках» — это музыкант. А куда же делся священник и чем кончилась вся та история?
Можно было подумать, что Рэй задал этот вопрос вслух, потому что она тут же сказала:
— А, это, да. Тогда. Карл. Когда поднялся такой шум и все такое? Я совсем чокнулась, мне надо было голову проверить. Карл женился снова. Ему полегчало. В смысле, он успокоился после той истории, после меня. Это забавно на самом деле. Представьте, он взял да и женился на другом священнике. На священнице. Вы ведь знаете, что теперь женщинам можно быть священниками? Ну и вот, она из таких. Теперь он сам вроде как священническая жена. По-моему, обхохочешься.
Глаза у нее были уже сухие, она улыбалась. Он знал, что у нее что-то еще есть в запасе, но не мог догадаться, что именно.
— Вы ведь уже давно тут работаете. Наверно, квартиру снимаете?
— Да.
— И сами себе готовите ужин и все такое?
Он сказал, что да.
— А хотите, я иногда буду к вам приходить и готовить? По-моему, будет здорово!
Глаза у нее заблестели, и она словно удерживала его взглядом.
