Хороший, плохой, пушистый - Кокс Том
Я невольно, словно защищаясь, провел рукой по густой щетине на щеках и подбородке. Встреча с ним напомнила мне случай в 1997 году, когда на центральном вокзале Глазго я подвергся нападению жилистого невысокого шотландца, размахивавшего банкой с крепким пивом «Кестрел». Было ясно, что неодобрение — слишком мягкое слово для того, что испытывал Скрампи к моей бороде. Он жаждал сожрать ее, и лучше — с порцией моей физиономии. Но все-таки со временем я завоевал его сердце, и в третий приезд пес позволил почесать себе брюшко.
— А вот с твоими котами его познакомить не получится, — заявила Джемма. — Котов он ненавидит.
Перед тем как пригласить Джемму к себе, я рассказал ей о Медведе. Понимал, у непосвященного его напористость может вызвать шок. Когда она приехала, коты вышли встречать ее в том порядке, какой я и предполагал. Сначала появился Шипли — он решил, будто обязан показать гостье дом и объяснить, какие в последнее время сделал усовершенствования. Затем пришел Ральф, сначала немного нервничал, но потом позволил потрогать свои великолепные бакенбарды.
— Почему он так странно косится на меня? — спросила Джемма.
— Ты мыла недавно руки? — предположил я.
— Да, как только мы вошли.
— В этом причина. Он не выносит мытых рук. Через полчаса, когда вернутся естественные запахи кожи, отойдет.
— Ра-а-а-алф! — крикнул Ральф.
Через двадцать минут явился Медведь. Я сказал «явился», но более точное слово «материализовался». Накрапывал дождь, и вот он возник, словно ниоткуда, в трех футах от нас, промокший, с огромными глазами, и заскользил по лучу словно выглянувшего специально для него солнца. Более того, по лучу, какой его принес. И стал проникать взглядом в прошлое Джеммы и наше будущее. Медведь избегал банальностей повседневного кошачьего поведения, но реакция на дождь была такая же, как у других моих котов, — хляби небесные будто пропитывали его новой уверенностью, которая реализовывалась в стремлении быстрее найти двуногого и вытереться о него. Осуществляя эту потребность и пользуясь различными частями моего тела в качестве полотенца, он жег глазами Джемму.
— У меня такое чувство, будто он знает все мои секреты, — заметила она.
— Не сомневаюсь, теперь уже знает. И нисколько не расстроен, иначе его бы здесь не было.
— Не могу поверить, что он кот. Складывается впечатление, что за его глазами маленький человечек.
Джемма наклонилась почесать ему под подбородком, и Медведь позволил ей, а затем предпринял то, что совершал редко, — прыгнул ко мне на колени и принялся методично устраиваться.
— Почему он крутится и крутится? — спросила Джемма.
— Ритуал. Сегодня — ерунда. Иногда делает шестнадцать-семнадцать оборотов, прежде чем плюхнуться на брюхо. А личный рекорд — тридцать шесть.
— Понятно.
— Хорошо, что вы, кажется, поладили, потому что, когда мы разбежимся, это будет твой кот.
— Что ты имеешь в виду?
— Таковы правила.
Вечером пришел последний четвероногий нашего дома, и хотя его незаметное проникновение через кошачий лаз было бесшумным, визит предрек удар о крышу внутреннего сада.
— Постарайся не шуметь, — предупредил я.
Мы прокрались по лестнице, высунули головы из-за угла и увидели Эндрю, жующего корм из раздатчика.
— Какой красивый, — прошептала Джемма. — Но для меня он совсем не Эндрю. Больше похож на Свена.
— Пожалуй, ты права. Но не слишком ли он велик для Свена? Для меня свены — это такие подтянутые ребята.
В последнее время Эндрю-Свен округлился, что меня не удивляло. С тех пор как участились его визиты, изрядно возросли мои счета за кошачий корм. К тому же не забывайте: даже если защитные полиэтиленовые пакеты на пластинки покупать оптом, цена на них кусается. Я буквально разрывался: с одной стороны, хотел познакомиться с Эндрю и понять, что им движет, и — чтобы мать обзавелась кошкой. С другой — надо было оставить хоть какие-то средства на собственный прокорм. Как всегда, чаша весов склонилась в сторону кошачьих потребностей.
Ночью я проснулся оттого, что рядом громко сипела Джемма. У ее матери была сильная аллергия на кошек, но сама она подобных проблем не испытывала и последние шесть лет держала хотя бы одну кошку. В том, что происходило, не было никакого смысла. Хотя нет, смысл был — подтверждение вечной истины: условием моих романтических отношений является то, что меня влечет лишь к женщинам, которые не любят кошек или физически их не переносят. Мы открыли окна, Джемма вдыхала из распылителя спрей от астмы, но это не помогало.
На следующую ночь повторилось то же самое — она задыхалась. Затем я заметил нечто странное: сидя на диване в гостиной, Джемма испытывала легкое удушье, но наверху в кухне чувствовала себя превосходно. Подушки на диване и мое одеяло были набиты гусиным пухом. Я поменял одеяло на синтетическое, из свободной спальни, и Джемма больше не испытывала проблем с дыханием.
— У меня от сердца отлегло, — призналась она. — Совсем не хотела испытывать аллергию на Медведя. Разве может на него быть аллергия? Ведь он же Медведь!
У нее с Медведем установилась тесная связь. То, что она происхождением из рабочего класса и по природе боец, отвечало двум его главным условиям. Несомненно, помогало и то, что Джемма любила спокойную, меланхолическую музыку, а не шумный рок семидесятых и энергичные баллады, как я.
— Он всегда ходит за тобой и не сводит с тебя глаз? — спросила она.
— Почти всегда.
Последние несколько месяцев Медведь действительно стремился не выпускать меня из поля зрения. Десять лет не прошли для меня даром: я кое-что узнал о черных котах — об их энергии и магии, которой не чувствуется в других кошках. Но если за тобой постоянно следует кот и ты не понимаешь, что это значит, ощущаешь себя самым бесполезным волшебником в Британии. Если я фотографировал других котов, Медведь часто оказывался на заднем плане, но при этом становился центром внимания. Его способность выступать в роли фотобомбы основывалась на магнетической задушевности, а не на физическом превосходстве над собратьями. Если бы Медведь нуждался в девизе своих закатных лет, он звучал бы так: «Одинок». Сознаю, я слишком увлекаюсь антропоморфизмом, и понимаю: когда Медведь сверлит меня взглядом, его заботы главным образом о мясе. Но взгляд не становился менее пристальным, когда он насыщается. Есть в этом нечто большее. Будто он преследует меня, потому что хочет спросить: «Если Господь милосерден, почему болеют дети, а мужчины постоянно воюют?» Или: «Почему, если люди так сильно любят музыку Ника Дрейка, он умер в нежном (по кошачьим меркам 122 года) возрасте, непризнанным и в депрессии?» Нельзя было острее чувствовать его доброе, взволнованное недоумение. А если к этому добавить, что обычная раскачивающаяся походка Медведя, когда он следовал за мной, свидетельствовала об артрозе, мое сердце еще больше надрывалось.
Каждый раз, уезжая к Джемме, я чувствовал легкую вину. Не только потому, что Медведь взял привычку обижаться, если меня долго не было дома. Я провоцировал его раздражение на Дебору и Дэвида, любезно согласившихся кормить моих котов. Но, немного узнав Медведя, они привыкли к его манерам. А я считал, что это ему на пользу. Они могли замолвить за него словечко своей стареющей кошке Бисквит, перед которой он шел на попятную даже после семи лет жесткой неприязни.
Помнится, лет десять назад, столкнувшись с проблемой кормления кошек, я, чувствуя себя домовладельцем и очень взрослым, уговаривал своего ближайшего соседа Боба:
— Чайник там. Чувствуйте себя как дома. Захотите, посидите, посмотрите телевизор.
Позднее я понял, насколько это звучало нелепо. С какой стати Бобу, ушедшему на покой директору школы, пить чай и смотреть телевизор в чужом доме, когда рядом у него есть свой? Но предложить нечто подобное Деборе и Дэвиду было не настолько абсурдным. Они не только с удовольствием кормили котов, но любили задержаться и повозиться с ними, особенно с Шипли, у которого, несмотря на склонность к сквернословию, с Деборой возникла тесная связь.
