Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Потому что я хочу, чтобы он был закрыт. Ты считаешь себя достаточно хитроумной для того, чтобы обхитрить почтенного шамана Наку, родившегося еще в прошлом веке? Киона, мне уже девяносто два года, и жизненного опыта у меня намного больше, чем у тебя.
Старик насмешливо, но при этом абсолютно беззлобно рассмеялся.
– Возьми вот это ожерелье. Оно тебе поможет, Киона. В каждой маленькой ракушке содержится много магии. Ты совершила ошибку, когда обрезала себе волосы и сожгла их, ведь твой мозг стал беззащитным. Он остается беззащитным и теперь. А это ожерелье тебе поможет.
Киона послушно повесила ожерелье себе на шею. Наку с удовлетворенным видом хлопнул в ладоши.
– Я благодарю тебя от всего сердца за амулеты и ожерелья, которые избавили меня от многих страхов, когда я была маленькой девочкой, и за это ожерелье, такое красивое, что я не буду его снимать никогда, – сказала Киона.
– Ты можешь снять его, когда твои волосы дорастут вот до сих пор! – заявил старик, показав на грудь Кионы. – В тот день ты почувствуешь себя уверенной, мудрой и преисполненной радости.
Киону подбодрили эти слова, но она все никак не находила в себе достаточно мужества для того, чтобы заговорить о самой мучительной для нее проблеме. Ее прадедушка оставался невозмутим. Если он и читал ее мысли, то никак этого не выказывал.
– Почтенный Наку, – заговорила она, – мы все идем по пути, начертанному высшими духами, – пути, который бледнолицые часто называют судьбой. Еще в раннем детстве у меня бывали видения о том, что произойдет на таком пути у тех или иных людей – как у близких мне, так и у чужаков. Я также могла перемещать часть моего существа в пространстве, чтобы прийти на помощь своему брату или другу, если вдруг начинала чувствовать, что с ними случилось несчастье или что им угрожает опасность. Чем больше я росла, тем больше у меня появлялось уверенности в том, что я могу противостоять судьбе, вмешиваться в ход событий. Однако теперь я в этом уже отнюдь не уверена. Лоранс, дочь Тошана, – она утонула бы без моей помощи или нет? А сын одной моей знакомой женщины, следы которого я сумела разыскать, вернулся бы он и без моей помощи к своей матери или нет? Я не могу привести тебе все примеры, потому что…
– Потому что сейчас тебя по-настоящему волнует только один из них. Ты уверена, что Шарлотта, которую я хорошо знал, умерла по твоей вине. Нет, не из-за того сна, заставившего тебя на время позабыть о ней и тем самым удалившего тебя от нее. Ты полагаешь, что твой путь накладывается на ее путь, что ей пришлось исчезнуть ради того, чтобы ты могла получить кое-что, чего ты жаждешь. Скажи это своими словами, Киона, а иначе ты останешься слабой и свет вокруг твоего лба потускнеет.
Киона отрицательно покачала головой. К ее глазам подступили слезы, и ее охватило невыносимое нервное напряжение.
– Я уже сказала тебе, что я спала тогда, когда Шарлотта от нас ушла. В этом сне я видела маленькую частичку своего будущего, в котором огромное место занимал Людвиг. Я отказалась это признавать. Мне хотелось, чтобы я ошиблась. Однако немного позднее я узнала о смерти Шарлотты. У меня и в самом деле возникло ощущение, что это я вытолкала ее из мира живых, чтобы когда-нибудь занять ее место – растить ее детей и любить ее мужа. Вот так! Теперь ты доволен? Я сказала это своими словами и теперь схожу с ума от стыда и отчаяния. Затем я видела еще два странных сна, и в них обоих мне снился этот мужчина. Между мной и ним в этих снах было так много нежности! Полная гармония. Но я не хочу этого, я не желаю, чтобы такое произошло – ни сейчас, ни через десять лет!
– Я помню этого Людвига, – сказал старый индеец угрюмым тоном. – Он заботился обо мне в горах целую зиму. Он бледнолицый, но он не склонен к обману. У него нет никаких пороков. Впрочем, какой смысл говорить тебе то, что ты и сама знаешь? Киона, ответь мне откровенно. Ты считаешь себя Маниту, Великим Духом или Верховным богом бледнолицых?
– Нет, Наку, никем из них я себя не считаю! – возразила Киона.
– Почему же ты в таком случае думаешь, что женщина, которую ты любила, умерла по твоей вине? Шарлотта боялась рожать этого ребенка: она была уверена, что умрет во время родов. Ты не имела никакого отношения ни к этому ее страху, ни тем более к ее смерти. Она обрела покой. Я ее оплакивал, ты тоже. Так что все в порядке. Ты многого недодумываешь. Если бы Шарлотта умерла там, в стране своего мужа, ты вообще не была бы в этом замешана. Однако Людвиг вернулся сюда, на берег озера Пиекоиагами. Дорога этого бледнолицего проходила мимо тебя. Война привела его на нашу землю, а твой брат Тошан спас ему жизнь. Почему он прятался возле водопада Уиатшуан? А вдруг ему надлежало сблизиться именно с тобой, Киона, в ту зиму, в которую ты привела Шарлотту к нему в силу твоего стремления делать людей счастливыми? Я сказал: «А вдруг». Ничего больше.
– И что я должна делать? – спросила Киона, уже чувствуя облегчение.
– Идти по своему невидимому пути и не верить во всякие глупости. Без своего дара предвидения ты не смогла бы взглянуть на ту частичку своего будущего. По мере того как время идет день за днем, ты будешь убеждаться в том, что этот мужчина заставляет твое сердце биться сильнее. Ты поняла бы это, даже если бы Шарлотта не умерла, а жила еще долго-долго.
– Он хочет вернуться к себе на родину, в Германию.
– Позволь ему уехать. Он вернется. В тот день, когда он вернется, ты сможешь снять это свое ожерелье.
– А если я помешаю ему уехать? Шарлотта явилась ко мне из потустороннего мира и попросила позаботиться о ее детях. Я их люблю, и мне хотелось бы оставить их у себя.
– В таком случае договорись с их отцом. А главное – не бойся. Ты наделена большой силой. Киона, я устал. Мои веки слипаются. Ты должна меня отпустить. Скажи своей сестре, пусть она споет моему народу еще до наступления зимы. Мне хотелось бы послушать ее хотя бы раз. Шоган сказал мне, что у нее очень красивый голос.
– Я обещаю тебе, что скажу ей это, почтенный Наку, и я благодарю тебя за то, что ты освободил мою душу и вытащил из моего сердца колючку, причинявшую мне боль.
Старик ничего ей не ответил. Его глаза уже были закрыты: он сидел неподвижно и спал.
Глава 16
После тревожного лета
Роберваль, пятница, 1 сентября 1950 года
Киона сидела в беседке, а у нее на коленях лежала тетрадь Алиетты. Небо было покрыто серыми тучами, шел мелкий дождь. Из-за белого забора, вдоль которого росло множество белых роз, доносилась песня волн озера. Волны эти были более быстрыми и более высокими, чем обычно. Все домочадцы пообедали вместе и затем разошлись кто куда – каждый по своим делам. Акали занялась наведением порядка в комнатах. Мадлен стала одевать детей, готовя их к ставшей уже почти ритуальной прогулке по бульвару Сен-Жозеф. Лора и Жослин уселись слушать радио в гостиной, а Эрмин принялась писать письма, расположившись в столовой в компании Мирей, которая погрузилась в одно из своих любимых занятий – составляла меню на следующую неделю.
«Как тихо! – подумала Киона. – Мне нужно воспользоваться этим, чтобы поразмышлять».
После посещения резервации она почувствовала себя гораздо спокойнее. Левой рукой она прикасалась к маленьким ракушкам своего ожерелья, словно пытаясь впитать в себя их магию. Она прикоснулась также к медальону Алиетты, и это заставило ее вспомнить о том волнении, которое она испытала, когда узнала об обстоятельствах трагической смерти ее прабабушки. «Что нам следует делать, Алиетта? – мысленно спросила она, закрывая глаза. – Твои палачи умерли много лет назад, пусть даже, по словам Эрмин, Лора и увидела старого Гедеона через окно фермы, когда ей и Жослину пришлось оттуда ретироваться, потому что их выгнала Мари, ревностная католичка, которая, должно быть, не очень внимательно читала Евангелие».
Жослин предпочел ни о чем не рассказывать ни Лоре, ни тем более другим членам семьи. Эрмин его в этом поддержала.
