Судьбы и фурии - Грофф Лорен
За ней – староста факультета нейробиологии, чопорная, в очках, но, как оказалось, неплохая наездница.
Соседи Лотто с интересом наблюдали за потоком девушек, сидя в общей комнате, и, когда Лотто закрывался у себя в компании с очередной девчонкой, извлекали всеми любимую тетрадь и в нее заносили новые, изобретаемые ими же определения его подружек.
«Австралиаонопитек» – кудрявая австралийка, известная джазовая скрипачка.
«Бабенция stridentica» – панкерша неопределенного пола, которую Лотто подобрал где-то в городе.
«Сирена ungulatica» – выпускница-отличница с нежным личиком и трехсотфунтовым телом.
Девушки не знали об этой тетради, а парни и не думали, что поступают довольно жестоко. Однако, когда эта тетрадь попалась Лотто на глаза, он пришел в ярость, долго орал и называл их всех женоненавистниками. Они только пожимали плечами. Девицы, которых Лотто удавалось затащить в постель, заслуживали эти насмешки, а Лотто вел себя как обычный парень. Не они придумали эти правила.
К слову о правилах. Лотто никогда не приводил к себе мужчин. Им удалось избежать тетради. Эти призраки голодного желания появлялись и исчезали в его постели, но всегда оставались незамеченными…
В ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР В КОЛЛЕДЖЕ они ставили «Гамлета». Зрители, пришедшие после удара колокола, промокли до нитки. Тучи, давившие на долину весь день, наконец разошлись.
Офелия играла обнаженной, и ее умопомрачительные сиськи, пронизанные прожилками голубых вен, напоминали Лотто круги сыра «Стилтон». Сам Лотто был Гамлетом. Или это Гамлет был Лотто. Он срывал овации во время каждого своего выступления. И сейчас он стоял с черными крыльями на спине, затем склонил голову и сделал глубокий вдох. Кто-то всхлипывал, кто-то прикурил сигарету. Из амбара, утонувшего в сумерках, доносились шорохи. Шепот.
Да, я получил место в банке…
Она стояла на балконе и зло передразнивала его икоту, в то время как ее руки призывно влекли его войти…
О, сломай ногу. Сломай обе!
Звенящая тишина, а затем занавес взлетел и ночной сторож вышел на сцену, громко бряцая доспехами.
– Кто здесь?
Лотто почувствовал, как у него внутри переключился невидимый тумблер и реальная жизнь тут же отлетела куда-то далеко-далеко.
Облегчение.
Шероховатая оболочка Лотто упала на землю, и крылатый Гамлет вырвался на волю.
В те минуты, когда он, пропотевший до нитки в жарком камзоле, кланялся аплодирующей публике на финальном выходе, чувствовал себя на своем месте. В переднем ряду стоял профессор Маргэтроуд, зажатый между своим любовником и любовником своего любовника, и выкрикивал старческим голосом:
– Браво, браво!
Лотто покинул сцену с охапками цветов. Девушки, с которыми он уже успел переспать, одна за другой хватали его и обнимали, их липкая помада перепачкала его рот. Бриджит с лицом спаниеля стиснула его в объятиях, напоминающих гигантский капкан. Бог ты мой, сколько же раз они с ней перепихнулись, один, два?
[Восемь.]
Он слышал, что бедняжка уже вовсю считает себя его девушкой.
– Увидимся на вечеринке, Бридж, – сказал он, выпутавшись из ее рук.
Зрителей закрыла от него завеса дождя.
Откуда ни возьмись появилась Офелия и стиснула его руку.
Увидеться позже? В принципе, ему понравилась та парочка мимолетных встреч в надувном бассейне в перерыве между репетициями. «Да, конечно, мы могли бы увидеться позже», – промурлыкал он ей на ухо, и она ушла. Лотто разглядывал ее сногсшибательную фигурку.
Он закрылся в душевой кабинке. Здание опустело, двери давно заперли. Когда Лотто шел в душ, в гримерных уже подметали и всюду было темно.
Лотто смывал грим и разглядывал себя в тусклом свете ламп. Он смыл основу, которая на время разгладила его изрытую оспинами кожу, но подводку для век пока оставил, любуясь тем, как она подчеркивает и освежает голубизну его глаз. Приятно было чувствовать, что, кроме него, в этом священном месте больше никого не осталось. Вообще-то он терпеть не мог оставаться в одиночестве. Но сегодняшняя ночь была последним аккордом его юности, и он внезапно вспомнил все то, что было раньше: тающую в клубах дыма Флориду, боль по отцу, безоглядную веру матери в его успех, внимательные глаза Бога, великолепные тела, среди которых он время от времени забывался. Лотто закрыл глаза, и воспоминания накрыли его волнами.
С горящим сердцем он бежал под ночным дождем на вечеринку своей труппы, такую шумную, что ее было слышно за милю. Едва он вошел, раздались аплодисменты, а затем кто-то сунул ему в руку пиво.
Пару минут или целую вечность спустя он уже стоял на подоконнике. Мир снаружи полыхал вспышками молний, деревья обратились в пучки нейронов. Кампус тлел, оседая пеплом. Вечеринка бурлила у его ног водоворотом кричащих девяностых: оголенными боками, сверкающими в пупках сережками, лихо сдвинутыми на лоб кепками, зубами, обагренными темнотой, губами, густо обведенными коричневой помадой и карандашом, проколотыми хрящами ушей, тяжелыми кожаными ботинками, раздутыми трусами-боксерами, глухими ударами, скрипом, солью и перцем, зеленой гелевой перхотью, полосками дезодоранта и сверкающими от румян скулами.
Каким-то образом на голове Лотто оказался кувшин с водой, и кто-то закричал:
– Все склонитесь перед Водяным Князьком!
А вот это уже плохо. Друзья выяснили, откуда у него деньги. А он ведь скрывал это, водил подержанный «вольво», черт побери! В голову Лотто внезапно пришла мысль, что без рубашки он будет смотреться куда эффектнее, ведь ему есть, чем сверкнуть, и та часть его достоинства, которую отнял у него дурацкий кувшин с водой, была с лихвой вознаграждена этим примитивным, но действенным ходом.
Он выкатил грудь, в руке у него каким-то образом оказалась бутылка джина, и под оглушительное скандирование «Лотто! Лотто! Лотто!» он поднес ее к губам и сделал такой мощный глоток, что к утру тот наверняка превратится в пылающий гвоздь у него в мозгу, а мысли обратит в невыносимо тяжелые глыбы.
– МИР РУШИТСЯ К ЧЕРТЯМ! – заорал он. – ТАК ПОЧЕМУ БЫ НЕ ПОТРАХАТЬСЯ?!
Толпа одобрительно взревела в ответ. Лотто вскинул обе руки.
[Эпичный взгляд вверх, на лестницу.]
И в этот самый миг там появилась она.
Сначала он увидел только ее силуэт на фоне беснующейся толпы и свет, образующий яркий нимб вокруг мокрых волос.
А затем она повернула голову, и свет преломился. Высокие скулы, пухлые губы. Небольшие глаза.
Очевидно, она только что пришла – дождевая вода все еще капала с нее на пол. Ее великолепие, царящее над этой тупой музыкой и бессмысленными танцами, – вот первое, что бросилось Лотто в глаза, первое, что ему так понравилось.
Он точно видел ее раньше. Конечно, он знал, кто она такая. Матильда-как-ее-там. Ее красота отбрасывала солнечные зайчики на стены кампуса, а вещи, к которым она прикасалась, светились в темноте. Она была так возвышена – и над Лотто, и над каждым студентом в университете, что казалась нереальным, мифическим существом. Одинокая. Холодная. На выходные она всегда уезжала в город, работала моделью и носила модные тряпки. А еще никогда не ходила на вечеринки. Прекрасная богиня, сошедшая с вершины Олимпа.
Ах да, Йодер. Матильда Йодер. Крепкий орешек. Но сегодня Лотто был царем здешней горы и больше не боялся ее.
Сегодня она будет принадлежать ему.
Трескучий раскат грома раздался где-то снаружи, а может быть, и в груди самого Лотто. Он нырнул в бурлящее море из тел. Случайно ударил Сэма коленом в глаз, толкнул на пол какую– то мелкую девчонку. Вынырнув из толпы, он остановился прямо перед Матильдой. Она была шести футов росту, в очаровательных кружевных носочках и на каблуках, но ее глаза все равно были где-то на уровне его губ. Когда он подошел, она окинула его холодным взглядом.
Она, может, и не показывала никому свой смех, но он уже любил его.
Лотто остро почувствовал всю драматичность момента, то, как много людей наблюдают за ними, и то, как классно они смотрятся вместе. В эту секунду он как будто родился заново. Прошлое исчезло.
