Джон Стейнбек - О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт (сборник)
– Змеиное гнездо! Я уничтожу эту чумную язву – друзей Дэнни. Больше я не буду давать вино за вещи, которые у меня тут же снова крадут. Каждый из них сам по себе еще ничего, но когда они вместе!.. Мадонна, посмотри только, как я вышвырну их на улицу. Жабы, вши, жалящие блохи. Когда им снова придется спать в лесу, у них поубавится гордости. Они узнают, что победа осталась за Торрелли. Они думали обмануть меня, лишить мой дом мебели, а мою жену чести. Но они узнают, что Торрелли, великий страдалец Торрелли, может нанести ответный удар. Они это скоро узнают!
Так он шел и бормотал, а бумага в кармане шуршала под его пальцами. Деревья тоскливо роняли в пыль капли росы. В вышине с хриплым, полным отчаяния криком кружили чайки. Торрелли, как серая тень Судьбы, приближался к дому Дэнни.
В доме Дэнни царило уныние. Друзья не могли сидеть на крыльце, греясь на солнце, потому что солнца не было. А есть ли лучшая причина для уныния? Они давно водворили на место украденную печку. Теперь они подсели поближе к ней, а пришедший в гости Джонни Помпом рассказывал новости.
– Тито Ральф, – говорил он, – больше уже не надзиратель в городской тюрьме. Сегодня утром полицейский судья прогнал его.
– Мне нравился Тито Ральф, – сказал Пилон. – Когда человек попадал в тюрьму, Тито Ральф приносил ему вина. И он знал больше интересных историй, чем сто рассказчиков, вместе взятых. А почему его прогнали, Джонни Помпом?
– Об этом я и говорю. Как вы знаете, Тито Ральф часто попадал в тюрьму и считался образцовым заключенным. Он знал, как нужно управлять тюрьмой, а вскоре он уже знал о тюрьме больше всех. Тут умер папаша Меркс, прежний надзиратель, и Тито Ральф поступил на его место. Никогда еще не бывало такого хорошего надзирателя, как Тито Ральф. Все, что он делал, было очень хорошо. Но у него есть одна скверная привычка. Стоит ему выпить вина, как он забывает, что он тюремный надзиратель. Он устраивает побег из тюрьмы, и его приходится ловить.
Друзья кивнули.
– Я знаю, – сказал Пабло. – Я еще слышал, что его не так-то легко поймать. Он прячется.
– Да, – продолжал Джонни Помпом. – Если бы не это, он был бы лучшим тюремным надзирателем, какого только видела наша тюрьма. Ну, а рассказать я хотел вот о чем. Вчера вечером у Дэнни было столько вина, что хватило бы на десятерых, а он его выпил один. Тогда он стал рисовать всякие картинки на окнах. У него было очень много денег, и он купил яиц, чтобы кидать их в китайца. А одно из этих яиц не попало в китайца, а попало в полицейского. Поэтому Дэнни посадили в тюрьму. Но у него было очень много денег. Он послал Тито Ральфа купить вина, а потом еще вина. В тюрьме сидело четыре человека. Все они пили вино. И тут сказалась скверная привычка Тито Ральфа. Он устроил побег из тюрьмы, и все остальные бежали вместе с ним. Тито Ральфа сегодня утром поймали, и ему сказали, что он больше не надзиратель. Он так огорчился, что разбил окно, и теперь снова сидит в тюрьме.
– А Дэнни? – вскричал Пилон. – Что с Дэнни?
– Дэнни? – сказал Джонни Помпом. – Он тоже бежал, но его не поймали.
Друзья тревожно вздохнули.
– Дэнни совсем сбился с пути, – мрачно сказал Пилон. – Он плохо кончит. Интересно, где он достал денег?
Именно в эту минуту торжествующий Торрелли распахнул калитку и зашагал по дорожке к дому. Собаки Пирата встревожились и, рыча, подошли к двери. Друзья выглянули наружу и обменялись недоуменными взглядами. Большой Джо подобрал рукоятку лопаты, с которой недавно так основательно познакомился. Тяжелые уверенные шаги Торрелли прогремели по крыльцу. Дверь распахнулась, и Торрелли, улыбаясь, вошел. О, он не стал кричать на них и грозить им. Нет, он взялся за дело деликатно, как домашняя кошка. Он ласково гладил их, как кошка поглаживает таракана.
– Ах, друзья мои, – мягко сказал он, встретив их встревоженные взгляды. – Дорогие мои друзья и клиенты, сердце мое разрывается, потому что мне суждено принести дурные вести тем, кого я люблю.
Пилон вскочил:
– Что-то случилось с Дэнни! Он болен? Он ранен? Говори же!
Торрелли изящно покачал головой:
– Нет, мои крошки. Дело не в Дэнни. Сердце мое обливается кровью, но я принужден сказать вам, что вы здесь больше не живете.
Со злорадным удовольствием он наблюдал за действием своих слов. Все рты раскрылись, все глаза выпучились от удивления.
– Глупость какая! – воскликнул Пабло. – Почему это мы здесь больше не живем?
Рука Торрелли нежно нырнула в грудной карман, его пальцы извлекли оттуда драгоценную бумагу и помахали ею в воздухе.
– Вообразите мои страдания! – продолжал Торрелли. – Этот дом больше не принадлежит Дэнни.
– Что? – вскричали они. – Что ты говоришь? Почему этот дом больше не принадлежит Дэнни? Говори же, корсиканская свинья!
Торрелли захихикал, и это было так страшно, что пайсано попятились.
– Потому что, – сказал он, – этот дом принадлежит мне. Дэнни пришел ко мне вчера вечером и продал мне свой дом за двадцать пять долларов.
С дьявольской радостью он следил за мыслями, отражавшимися на их лицах.
«Это ложь! – говорили их лица. – Дэнни не способен на такую подлость». А потом: «Но ведь Дэнни за последнее время делал много дурного. Он крал у нас. Кто знает, может, он и продал этот дом за нашей спиной?»
– Это ложь, – сказал Пилон вслух, – грязная корсиканская ложь.
Торрелли продолжал улыбаться и размахивать бумагой.
– Вот доказательство, – сказал он. – Вот бумага, которую подписал Дэнни. Это то, что мы, деловые люди, называем купчей.
Пабло в ярости подскочил к нему.
– Ты напоил его! Он не знал, что делает!
Торрелли чуть-чуть приоткрыл сложенный документ.
– Закон это не интересует, – возразил он. – И поэтому, мои дорогие друзья, неумолимый долг приказывает мне объявить вам, что вы должны покинуть мой дом. Я собираюсь распорядиться им по-другому. – Тут улыбка сбежала с его лица, и оно приняло обычное жестокое выражение. – Если вы не уберетесь к полудню, я пришлю полицейского.
Пилон с кротким видом подошел к нему. Берегись, Торрелли, если к тебе, улыбаясь, приближается Пилон! Беги, спрячься в каком-нибудь сейфе и захлопни за собой дверцу!
– Я этих вещей не понимаю, – мягко сказал Пилон. – Мне, конечно, очень грустно, что Дэнни так поступил.
Торрелли опять захихикал.
– Я ведь никогда не продавал домов, – продолжал Пилон. – Дэнни подписал эту бумагу, так?
– Да, – передразнил его Торрелли, – Дэнни подписал эту бумагу, именно так.
Пилон тупо продолжал расспрашивать:
– Значит, вот эта бумага доказывает, что дом принадлежит тебе?
– Вот именно, дурачок. Эта бумага это и доказывает.
Лицо Пилона выразило недоумение.
– А я думал, что ее надо отнести в город и зарегистрировать.
Торрелли презрительно рассмеялся. Берегись, Торрелли! Разве ты не замечаешь, как бесшумно движутся эти змеи? Вон Хесус Мария стоит у входной двери. Вон Пабло заслоняет дверь на кухню. Посмотри, как побелели пальцы Большого Джо, сжимающие рукоятку лопаты.
Торрелли сказал:
– Вы ничего не понимаете в делах, бродяжки и попрошайки. Когда я уйду отсюда, я отнесу эту бумагу в город и…
Это случилось так быстро, что последними словами он подавился. Его ноги мелькнули в воздухе. Он грохнулся об пол, хватаясь жирными руками за воздух. Он услышал, как звякнула дверца печи.
– Воры! – взвизгнул он. Шея и лицо его багровели. – Воры, крысы, собаки, отдайте мою бумагу!
Пилон, стоявший перед ним, удивился.
– Бумагу? – спросил он вежливо. – О какой бумаге ты говоришь с таким жаром?
– О моей купчей, о запродажной! Полиция узнает об этом!
– Я не помню никакой бумаги, – сказал Пилон. – Пабло, ты не знаешь о какой бумаге он говорит?
– Бумага? – сказал Пабло. – Он о газетной бумаге говорит или о папиросной?
Пилон продолжал перекличку:
– Джонни Помпом?
– Ему, наверное, что-нибудь померещилось, – сказал Джонни Помпом.
– Хесус Мария, ты что-нибудь знаешь о какой-нибудь бумаге?
– По-моему, он пьян, – возмущенно сказал Хесус Мария. – Стыдно напиваться с утра пораньше.
– Джо Португалец?
– Меня здесь не было, – отрезал Джо. – Я только что вошел.
– Пират?
– У него не было никакой бумаги. – Пират повернулся к своим собакам. – Была у него бумага?
Пилон снова обратился к посиневшему от злости Торрелли:
– Ты что-то путаешь, мой друг. Я, конечно, мог и ошибиться насчет этой бумаги, но ведь ты сам убедился, что никто, кроме тебя, этой бумаги не видел. И ты не упрекнешь меня, если я скажу, что никакой бумаги вовсе не было. Наверное, тебе лучше пойти домой и лечь.
Торрелли был слишком оглушен, чтобы настаивать дальше. Они повернули его, помогли ему выйти за дверь, и он побрел домой, ошеломленный столь ужасным поражением.
Тут они взглянули на небо и обрадовались, потому что солнце снова вступило в бой и на этот раз пробило лазейку в тумане. Друзья не стали возвращаться в дом. Они со счастливыми улыбками расположились на крыльце.
