Катрин Панколь - Новое платье Леони
– Тебя только армия интересует. Я вот удивляюсь, почему ты не пошел на военную службу? Сделал бы умопомрачительную карьеру!
– Я не хотел уезжать из Сен-Шалана. Мне здесь хорошо. И всегда мне здесь было хорошо. Когда мне хочется отвлечься от повседневности, я читаю рассказы о великих битвах, и мне этого хватает. Я гораздо дальше, чем вы, продвинулся по пути развития мозгов!
– Держу пари, что ты никогда не был в Париже, – поддел его Бубу.
Стелле нравились эти вечера после работы, когда они собирались все вместе в раздевалке. Мужчины галдят, и между всеми какая-то негласная общность, какое-то удивительное взаимопонимание.
– А вот и нет. Я был в Париже! – возразил Морис.
– Вот как? Тебя родители насильно возили?
– Нет. Мне был двадцать один год. Это было в 1977 году. Я ездил на парад 14 июля.
– А у тебя есть свидетели?
Бубу и Хусин хором заржали.
– Ты вот нам это говоришь, но у тебя нет никаких доказательств, – насмешливо объяснил Хусин. – Правда, Бубу? Ты, к примеру, хоть сфотографировался на Елисейских полях?
– Нет.
– А какой-нибудь сувенир оттуда привез?
– Нет. С какой стати я должен это делать?
– Мне так кажется, ты отсюда никогда не выезжал.
– Что вы все на него напали? – крикнула Стелла, высунувшись из-за перегородки. – Я вот уверена, что он ездил в Париж. Морису не свойственно врать.
– Спасибо, Стелла, – с облегчением сказал Морис. – Они постоянно надо мной издеваются за то, что я не люблю путешествовать.
– И мы правы! – хором ответили два приятеля. – У тебя все интересы сводятся к рассказам про битвы и к работе на «Железке»! А больше ты ничего не знаешь!
– А мне и этого хватает.
– Потому что у тебя мало мозгов!
– Уж точно не меньше, чем у вас! Отстаньте от меня уже, а?
– Да не психуй! Пошли, выпьем стаканчик.
– Что-то не хочется. Я из-за вас и так возбужден сверх меры.
– Вот видите, видите, вы его обидели, – сказала Стелла. – Правильно, Морис, не спускай им.
– Но кстати, – гнул свою линию Хусин, – будь у тебя доказательства, мы бы от тебя отстали.
– Сам видишь, опять все по новой начинаешь!
– Ну не знаю, – продолжал Хусин, – опиши нам, к примеру, площадь Звезды или кафешку на Елисейских полях. Это же должно было тебя хоть как-то впечатлить?
– На площадь нельзя было ходить, она была перекрыта. Я бродил вокруг.
– Надо же как! А Триумфальную арку они не перенесли, чтобы не мешала?
Морис в сердцах хлопнул изо всех сил дверцей шкафа.
– А когда ты гулял вокруг Триумфальной арки, случайно не встретил Наполеона, к примеру? Вот это было бы доказательство!
Они расхохотались.
– Нет, но зато я видел нашего начальника.
– Куртуа? – хором воскликнули удивленные шутники. – А он-то что там делал?
– Что делал, не знаю, но видеть его видел. Вот так-то! Теперь вы перестанете меня донимать?
– Ты уверен?
– Ну конечно! – раздраженно ответил Морис. – Я приехал 13 июля, припарковал машину на улице Великой Армии, пошел пешком, чтобы сориентироваться на местности, найти место, откуда будет удобнее всего смотреть… И вот на самом верху Елисейских полей, на углу с улицей Ош, я повстречал Куртуа. Он-то меня не заметил. Но я видел его, как сейчас вижу вас. Я был совсем рядом.
– А что понадобилось Эдмону Куртуа 13 июля в Париже? Он хотел выступить на параде?
Они захихикали, подталкивая друг друга локтями.
– Он запихивал бедолагу, который едва держался на ногах, в такси и приговаривал: «Да, Люсьен, да, Люсьен», причем могу вам сказать, что тип был в ужасном состоянии, Куртуа его почти нес. Потом он посмотрел вслед уезжающему такси, и на лице у него была написана ярость. Я поэтому не стал к нему подходить. Я чувствовал себя лишним в этой ситуации. Понял, что увидел что-то, что не должен был видеть…
Стелла, которая в этот момент сушила волосы перед зеркалом, обернулась и спросила:
– А ты уверен, что того типа звали Люсьен?
– На сто процентов.
– И дело было 13 июля 1977 года?
– Ну я же тебе сказал! Я не решился у него ничего потом спросить, уж больно у него тогда был раздраженный вид. А он все же мой шеф, как-никак!
– Ты тогда еще даже не родилась, Стелла! – воскликнул Бубу. – Какое к тебе-то это все имеет отношение?
Стелла ворвалась в кабинет Жюли.
– Твой отец здесь?
– Да. А что?
– Мне нужно с ним поговорить.
– Но он сейчас не один.
– А мне плевать на это!
– Ну подожди хотя бы, когда посетитель уйдет!
Стелла не стала садиться. Стояла, переминаясь с ноги на ногу. Сжаты кулаки в карманах, глаза мечут громы и молнии.
Жюли, уютно устроившись в кресле, потянулась и тихонько произнесла:
– Стелла… Ну вот и все сложилось… Он признался. И подарил мне шкатулку.
– Ты о ком?
Жюли, разинув рот, уставилась на нее.
– Ну как… О Жероме!
– А, о Жероме…
– Но что с тобой такое?
– Ничего. Ну и что дальше, – спросила она вяло, словно из вежливости.
И пристукнула в нетерпении ногой по краю стола.
– Что случилось?
– Да нет, все хорошо. Ну чего, давай уже, рассказывай!
– Ты, похоже, не расположена слушать… Ты уверена?
– Ядрена корень! Жюли! Да рожай же уже! Я все равно жду в любом случае, так что…
Жюли поправила очки, потянула за рукава свитера, покраснела.
– Ну, он пришел ко мне…
– Кто пришел?
– Да Жером же! Я не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, ты меня не слушаешь.
Она вновь погрузилась в бумаги. Изобразила, что занята расчетами.
– Ну извини. Давай. Тебе же страх как хочется рассказать.
– Да, это точно.
Жюли улыбнулась, дернула плечами:
– Он вошел, поставил пакет с подарком на мой стол и сказал: «Держи, это для тебя!» И потом убежал на всех парах.
– И что дальше… – спросила Стелла, которая не сводила глаз с кабинета Эдмона и сходила с ума от волнения.
– Это была подарочная шкатулка «абсолютная красота». Там было все: духи, дневной крем, ночной крем, всякие принадлежности для душа и волос. И даже красивая вышитая салфеточка! Недешевая вещь, скажу я тебе. Стелла, ты была права, это я – его возлюбленная!
– Ну что ж, тем лучше! Я очень рада за тебя.
– А на вид не скажешь.
Стелла посмотрела на Жюли. На ее лице отражалась чистая, неприкрытая радость.
– Да я просто в ярости! Я не могу больше терпеть их вранье, я не выношу больше секретов, нужно, чтобы они все перестали мне лгать!
– Ты поэтому хочешь повидаться с моим отцом?
– Да. Потому что он – король лгунов!
Леони слушала шаги в коридоре. Она уже узнавала почти всех. Вот идет сын дамы из палаты напротив, который пришел после работы, а это отец юной девушки из палаты 145, который каждое утро приносит ей рогалики, а это женщина, которая на обед таскает мужу еду в силиконовых контейнерах. Она различает шарканье их подошв и знает, где какие остановятся.
Но иногда она не узнает, чьи это шаги, и в тревоге съеживается под одеялом.
А что, если это он?
В этот день она не распознала звук шагов. Кто-то неизвестный. Она судорожно сжала пальцы под одеялом.
Шаги приближались. Тяжелые шаги. Подметки слегка прилипали к земле и поскрипывали. Должно быть, это тяжелая обувь, рабочие ботинки.
Она спряталась под одеялом.
Человек остановился перед ее дверью.
Постоял, переминаясь с ноги на ногу.
Он хочет убедиться, что никого нет рядом. Он хочет войти и утащить ее отсюда. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука. Она разучилась кричать.
В дверь постучали. Она не ответила.
Ручка двери медленно повернулась.
* * *На пороге стоял Эдмон Куртуа.
– Эдмон! – с облегчением пробормотала она. – Ты меня напугал!
– Прости, пожалуйста. Я не хотел. Я вроде предупредил Стеллу, кажется.
– Да, я просто забыла…
Леони жестом пригласила его присесть. Она выпрямилась, поправила волосы, застегнула верхнюю пуговицу пижамы, куснула губы и наконец посмотрела на Эдмона.
Он сел на кресло возле ее кровати. Расстегнул куртку, которая его стесняла. Провел рукой по волосам. Слегка расслабил галстук. Заломил пальцы, положил руки на живот, опять начал крутить пальцы, опять оставил их в покое.
– Ох, Леони! Как же давно мы не виделись!
– Да. Мы оба изменились, правда?
Он плотный, оплывший, лицо усеяно веснушками, редкие волосы стали какого-то грязновато-блондинистого оттенка. Выглядел он неухоженным. Тем не менее у него красивый дом, он живет с женой и дочерью. Но, похоже, он не предпринимает никаких усилий, чтобы им понравиться. Такой старенький мальчик, судя по виду. Он, впрочем, всегда так и выглядел – немного неряшливый, немного уставший сам от себя. Но при этом решительный, умный, образованный. И неуклюжий, неловкий. Странный человек. Похоже, что он двигался вперед с тормозом, зажатым в кулаке.
Она вспомнила, как он лежал рядом с ней в то время, как Рэй в соседней комнате болел за свою любимую футбольную команду, глотая одно пиво за другим. Это была типичная холостяцкая комната. Электрическая лампочка свисала с потолка и освещала все безжалостным светом. Она закрыла рукой глаза, чтобы не ослепнуть.
