Владимир Солоухин - Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы)
Что бы такое значило? Сидишь с удочками где-нибудь в Журавлихе или где-нибудь на тихом лесном озере. Желтые кувшинки, белые лилии, которые, правда, не распустились еще в ранний рассветный час, но воображение уж видит их – чистые, свежие, голубоватые, потому что прямо над ними ничего нет, кроме яркой, безоблачной синевы. Сквозь деревья пробиваются и ложатся на воду первые розоватые пятна – заря.
Тепло. Пахнет речным туманом, который успел оторваться от воды и путается теперь в вершинах прибрежных деревьев, в верхушках черного елового леса на том берегу.
Пахнет мятой-травой. Наверно, вытирая руки пучком травы, размял стебель мяты, и вот теперь разливается в неподвижном воздухе ее крепкое, с холодком, благоухание.
Прислушаешься – птицы поют, приглядишься – сонные капли росы на траве и цветах. Благодать. К тому же сейчас, может быть, в следующую секунду, дрогнет как в зеркало впаянный поплавок и, морщиня зеркало и разрезая его, уверенно пойдет вкось под широкий глянцевитый лист кувшинки.
– Саша, у тебя как, берет?
– Хорошо берет.
– И красота какая. И тишина. И запахи. И тепло.
– Да, благодать… Но это все же не то. Вот погоди, придет ноябрь, начнется стужа, перволедок…
Не раздражай, не береди душу, словно не дождешься, когда придет ноябрь.
– А помнишь, как мы один раз выехали в тридцати семиградусный мороз? Мотыль примерзает к пальцам, пальцы к мормышке, лунку каждую минуту затягивает льдом.
– Фанатики. Я тогда сбежал с половины дня. С Варварой Ивановной варил уху.
– Красота.
– А помнишь, как один раз ехали на твоем «Москвиче» по тонкому льду и открыли дверцы, чтобы, если рухнем, повиснуть на дверцах?
– Фанатики. Жаль мне «Москвича»-то, наверно, новый хозяин перекрасил его, и номер другой. Может, и встретишь на улице, не узнаешь.
– А помнишь, как у Аркадия на мормышку щука взяла?
– Не береди.
Солнце поднялось выше. Оно начинает пригревать. Оно просвечивает тихую речную воду.
– Эх, брат, словно не дождешься, когда придет ноябрь, и стужа, и первый лед. Да мороз бы покрепче, да махнуть бы на Григоровы острова!
1963
1. Распространенное среди рыбаков новое словообразование от «ловить».
2. Герман описывал мне идеальное снаряжение и оснащение рыбака-зимника. Сам он был экипирован кое-как и всегда на рыбалке зяб. Правда, удочки у него были в полном блеске. Он был как чеченец в описании Лермонтова: бешмет весь драный, а оружие в серебре.
3. Дело было давно, при старом масштабе цен.
4. Впрочем, не всегда его включают намертво. Иногда вставляют его в гнездо, а когда кончается лов, вынимают. Таким образом, удочка получается разборная. Иногда даже, когда рукоятка достаточно длинна, просверливают в ней глубокое отверстие и прячут хлорвиниловый поводок в рукоятку, засовывая его туда тонким концом. Но все это, на мой взгляд, лишние хлопоты. Должна быть цельная, прочная удочка, правда, такой длины, чтобы, укладывалась в наш ящик.
5. Обрубить рыбака – пробить лунки рядом с его лункой. Обрубают того, у кого хорошо ловится. При этом распугивают рыбу, и тогда уж не ловится ни у кого. Поэтому рыбаки стараются не показывать улова, а тотчас прячут пойманную рыбу в ящик, оставляя на льду несколько мелких, непривлекательных рыбёшек.
