Кто прав? (роман, повести, рассказы) - Фёдор Фёдорович Тютчев
И он пальцем дотронулся до нагой, полной руки девушки, на которой сиял широкий, массивный золотой браслет с каменьями, и другой — серебряный, змейкой.
— Ну, уха! — заметил белокурый, почесывая затылок,— Как же нам таперича быть?
И он вопросительно взглянул на товарища.
— Как быть? Никак — идтить дальше, да и вся тут, не ночевать же здесь!
— Оно, вестимо дело, не ночевать, я не про то говорю! — раздумчиво заметил Иван.
— А про что? — спросил товарищ, отлично догадавшийся, к чему клонит тот речь, но не хотевший первый выразить пришедшую им обоим мысль.
— Я про то, — мялся Иван, — что как нам таперича быть? Ведь все едино, не мы — так другие... Все равно пропадом пропадут... А ведь тут, почитай, рублев на сотню будет.
— Эх, хватил на сотню, — часы с цепочкой одни, почитай, сотню-то стоят, а бруслет, а перстеньки... тут, брат, мало-мало сотни на две добра, а ты говоришь — сотня.
— Ишь ты, оказия какая! Так, стало быть, как же?
— А так же, обирай клад, благо бог послал на нашу бедность, да и при дальше; опосля как-нибудь сбудем! — решительно сказал Трифон.
— А коли попадемся? — боязливо заметил Иван.
— Ну, так што ж! Ведь не мы убивали, даже и грабежа тут нет никакого; с живого снять — это точно, что воровство, а ведь тут все едино, что на дороге нашли. Не мы, так другие...
— Вестимо, на шоссе не оставят.
И, не рассуждая больше, оба приятеля поспешно принялись снимать с убитой ее золотые украшения.
Сняли часы с цепочкой, отстегнули кое-как, после долгих хлопот, браслеты, стащили кольца, попробовали было вынуть и сережки, но голова и уши были слишком окровавлены, они и бросили... Пошарили в карманах; в одном нашли портмоне с мелочью и с какими-то клочками исписанных бумажек, в другом — тонкий носовой платок, с завязанным на нем на память узелком.
Занятые своим делом, оба парня не обратили внимания на то, что вдали, сзади них, показалась чья-то фигура и, заметив их, остановилась, начала пристально вглядываться, потом вдруг, словно испуганный заяц, проворно соскочила в канаву и, осторожно пригибаясь, торопливо пошла назад к Хмурову. Пройдя канавой саженей двадцать, фигура снова выскочила на дорогу и во весь дух пустилась бежать, изредка оглядываясь, словно спасаясь от погони. Между тем парни, завязав все вещи убитой в вынутый платок, поспешно удалялись от рокового места, рассуждая о том, где бы и как всего лучше сбыть такую богатую находку, посланную им столь неожиданно. Они уж успели отойти версты четыре, как вдруг услыхали за собою топот нескольких скачущих лошадей; они оглянулись и при неясном свете восходящего солнца увидали толпу всадников, мчавшихся во весь дух. Инстинктивный страх овладел душой парней, и они, не отдавая себе отчета, словно по команде, пустились бежать в разные стороны, но было уже поздно. Они, в свою очередь, были замечены всадниками, которые оказались хмуровскими крестьянами, и через несколько минут без труда догнали и окружили их...
— Стой! Держи! — загремел голос рослого урядника, скакавшего впереди. Несколько мужиков торопливо спешились с запыхавшихся лошадей и ухватили растерявшихся парней.
— Что вы за люди? — грозно допрашивал урядник, наезжая на них вплотную.
Окончательно перетрусившие приятели забормотали что-то, вовсе не подходящее к делу.
— Обыскать! — скомандовал урядник.
Парней обшарили и за пазухой одного из них нашли запачканный кровью батистовый платок с какими-то вещами; платок развязали, и глазам урядника представились золотые часы, браслет, кольца...
— А, так вот вы что за соколы! Вяжи их, ребята!
Парней связали. Они были так ошеломлены и перепуганы, что даже и не думали оправдываться! Их с трудом втащили на лошадей, и вся кавалькада, немилосердно подскакивая на острых, неоседланных хребтах тощих кляч и размахивая локтями, затрусила в обратный путь в Хмурово. Проезжая мимо того места, где лежала Даша, приятели заметили подле трупа двух дюжих крестьян с дубинами — караульщиков, приставленных к «телу» распорядительным урядником; тут же неподалеку бродили их спутанные кони...
Через полчаса весь отряд, предводительствуемый урядником, не без торжества въехал в околицу деревни Хмурово; там уже все было известно и царил полный переполох. Сдав пленников с рук на руки старосте и грозно объявив ему, что он отвечает за них своей головой, урядник, не теряя ни минуты, помчался в стан10.
XVII
Под утро возвратился Алексей Сергеевич от Саблина. Хмель наконец одолел его, и он с трудом добрался до своей постели. Степан встретил его и помог ему раздеться.
— Дарья Семеновна пришла? — спросил Ястребов.
Не будь Алексей Сергеевич так хмелен, он, наверно, заметил бы, как при этом вопросе побледнел и изменился в лице Степан и с каким трудом еле-еле прошептал:
— Нет еще!
И тотчас же, собрав его одежду, поспешил выйти из комнаты.
Громкий голос Саблина и еще какого-то офицера разбудил Ястребова. Он открыл глаза; солнце уже высоко стояло в небе; было часов 9 утра.
— Вставайте, вставайте! — тормошил Алексея Сергеевича Саблин. — Беда случилась, несчастие...
— Что такое? — недоумевал Ястребов, протирая глаза.
— Дарью Семеновну убили и ограбили, на дороге нашли.
Ястребов вскочил как ужаленный и с ужасом вперил глаза в офицеров. Казалось, он не понимал, что они говорят...
— Не может быть! — вырвалось у него невольно.
— Едемте скорее,— сами увидите, у нас и лошади на дворе,—торопил его Саблин.
Алексей Сергеевич машинально схватил одежду и начал торопливо одеваться. Неожиданное известие ошеломило его, и он находился в состоянии какого-то умственного столбняка. Не отдавая себе отчета, как автомат, вышел он на крыльцо, вскочил на первую попавшуюся лошадь и поскакал, сопровождаемый офицерами.
— Как же это так, как же это так! — бессознательно шептал он, тупо глядя перед собой.
Порой ему казалось, что он спит и видит все это во сне; он силился проснуться, особенно внимательно вглядывался в окружающие предметы, а в то же время бессознательно шпорил и шпорил своего коня.
Ещё издали заметили они большую толпу народа посреди шоссе, тут были и мужики, и бабы, и ребятишки, сбежавшиеся из обоих сел, и солдаты, и несколько человек офицеров обоих эскадронов.
Подскакав к толпе, приехавшие торопливо спрыгнули с коней, которых тут же подхватили под уздцы десятки услужливых рук; толпа почтительно расступилась, и глазам
