Гай Крисп - Историки Рима
48. Мятеж Аникета привлек внимание Веспасиана, и он послал против повстанцев легионеров во главе с опытным военачальником Вирдием Гемином. Напав на занятых грабежом, разбредшихся по всей округе варваров, тот принудил их вернуться на корабли. Поспешно выстроив несколько быстроходных судов, Гемин погнался на них за Аникетом и настиг его в устье реки Хоба,578 где последний чувствовал себя в безопасности, так как успел деньгами и подарками привлечь на свою сторону местного царя Седохеза и теперь рассчитывал на его поддержку. Царь сначала действительно оказывал покровительство своему гостю, умолявшему его о помощи, и даже грозил римлянам оружием. Вскоре, однако, Гемин дал ему понять, что, предав повстанцев, он может получить деньги, продолжая же защищать Аникета, рискует подвергнуть свою страну нападению римских войск. Непостоянный, как все варвары, царь решился погубить Аникета и выдал римлянам тех, кто искал у него спасения. На том и кончилась эта война с рабами.
Все приносило Веспасиану еще больше удачи, нежели он рассчитывал; не успел он нарадоваться победе над Аникетом, как к нему в Египет пришла весть о битве под Кремоной. Тем быстрее устремился он к Александрии, чтобы теперь, когда войска Вителлия были разгромлены, закрыть подвоз припасов в Рим и голодом принудить к сдаче столицу, вечно нуждавшуюся в продовольствии. С этой целью он собирался вторгнуться с моря и суши в расположенную по соседству провинцию Африку и, приостановив поставки хлеба, вызвать в стане врага смятение и голод.
49. Все эти потрясения, охватившие целый мир, изменили судьбы империи, изменился после победы под Кремоной и Прим Антоний. То ли он решил, что хватит с него воинских подвигов и теперь можно ни о чем не заботиться, то ли удача обнажила присущие ему жадность, высокомерие и прочие пороки, которые он прежде тщательно скрывал, но он повел себя в Италии, как в завоеванной стране, а с легионами начал обращаться так, будто то было его собственное войско. Теперь в каждом его слове, в каждом поступке сказывалось желание проложить себе путь к власти. Чтобы поддержать мятежные настроения солдат, он разрешил им самим выбрать себе центурионов на место погибших; в результате избранными оказались отъявленные смутьяны. Теперь уже не солдаты подчинялись командирам, а командиры зависели от произвола солдат. Вскоре Антоний попытался извлечь выгоду из этого разложения и упадка дисциплины. Он не подумал о том, что Муциан уже близко, а между тем встать на пути этого человека было гораздо опаснее, чем оскорбить самого Веспасиана.
50. Приближалась зима, сырость ложилась на поля в пойме Пада, когда армия налегке, без поклажи и обозов, выступила в поход. Значки и орлы легионов, раненых, престарелых, а с ними и многих здоровых солдат победители оставили в Вероне. Они считали, что конец войны уже не за горами и можно справиться с помощью конных отрядов, отдельных когорт и набранных по легионам добровольцев. Одиннадцатый легион, который в начале войны медлил и выжидал, теперь, после победы флавианцев, испугавшись, что можно опоздать к дележу добычи, присоединился к победителям. С ним шли шесть тысяч новобранцев-далматов. Командовал им консулар Помпей Сильван, решал же все легат легиона Анний Басс. Делая вид, будто он полностью подчиняется своему командиру, Басс спокойно и энергично руководил легионом и направлял все поступки Сильвана, который был неопытен в военном искусстве, а вместо того, чтобы действовать, произносил речи. Моряки Равеннского флота требовали, чтобы их перевели в число легионеров;579 из них выбрали лучших, включили в состав армии, а на их место поставили далматов. У Святилища Судьбы580 армия и полководцы остановились и стали решать, что делать дальше: ходили слухи, будто преторианские когорты выступили из Рима; проходы в Апеннинах, по всей вероятности, охранялись сторожевыми заставами; местность, где остановились войска, была разорена войной; командиры боялись солдат, буйно требовавших выплаты клавария.581 Никто в свое время не позаботился ни о пополнении казны, ни о запасах пищи. Алчность и нетерпеливость солдат делали положение еще более трудным, — они грабили население и отнимали у жителей продовольствие, которое те готовы были отдать даром.
51. В сочинениях самых прославленных историков я нахожу сведения о том, сколь бессовестно преступали победители все заповеди богов. Один рядовой конник пришел к командирам, заявил, что убил в последнем сражении своего брата, и потребовал вознаграждения. Награждать его было бесчеловечно, наказывать невозможно. Командиры ответили, что совершенный им подвиг заслуживает почестей, воздать которые в походных условиях нельзя, поэтому лучше отложить дело до другого времени. Позже об этом случае уже не вспоминали. Подобные преступления случались во время гражданских войн и раньше. В битве с Цинной у Яникульского холма582 один из воинов-помпеянцев, как рассказывает Сизенна, убил родного брата, а узнав его, покончил с собой: вот насколько превосходили нас наши предки — и вознаграждая доблесть, и карая преступление. Такие примеры из прошлого, если только они к месту, я и впредь буду приводить всякий раз, когда нужно прославить доблесть или найти утешение в беде.
52. Антоний и полководцы его армии решили выслать вперед конников, дабы найти самые удобные во всей Умбрии дороги, ведущие к Апеннинам. Они договорились также стянуть в одно место легионы, самостоятельно действовавшие когорты и оставшихся в Вероне солдат, а поклажу и продовольствие отправить по реке Паду и морем. Кое-кто из полководцев нарочно мешал осуществлению этих планов, — они теперь уже не нуждались в Антонии и рассчитывали больше выиграть, помогая Муциану. Дело в том, что Муциан был обеспокоен молниеносными успехами Антония, опасался, как бы Антоний не двинулся на Рим один и не лишил его тем самым славы победителя. Он беспрерывно писал Приму и Вару письма, в которых то требовал спешно завершить начатое дело, то рассуждал о преимуществах мудрой медлительности. Письма были составлены так, что, в случае неудачи, Муциан мог бы от всего отказаться, в случае же победы — приписать ее своим попечениям. С Плотием Грипом, которого Веспасиан недавно возвел в сенаторское достоинство и назначил командовать легионом, и с другими своими сторонниками Муциан был откровеннее и побуждал их противодействовать Антонию. В ответных письмах они старались расположить Муциана к себе и дурно отзывались о причинах, заставлявших Прима и Вара торопиться. Муциан пересылал эти письма Веспасиану и добился того, что император стал относиться к поступкам и замыслам Антония совсем не так, как тот рассчитывал.
53. Все это с каждым днем сильнее раздражало Антония, и он решил, не дожидаясь, пока Муциан своими интригами уничтожит плоды всех его трудов, сам бросить вызов сопернику. Невоздержный на язык, не привыкший кому-либо подчиняться, Антоний не слишком щадил Муциана в разговорах с окружающими. Он составил письмо Веспасиану, написанное с самоуверенностью, недопустимой при обращении к принцепсу, и содержавшее скрытые нападки на Муциана. Антоний писал о своих заслугах, говорил, что это он поднял паннонские легионы, он увлек правителей Мезии, он перешел Альпы, занял Италию, помешал германцам и ретам прийти на помощь Вителлию. А битва, начатая атакой конницы на рассеянные беспорядочные легионы вителлианцев и завершенная наступлением пехоты, в течение суток громившей разбитого противника? Разве это не блестящая победа и разве не он, Антоний, добился ее? В гибели Кремоны повинна война; гражданские распри былых времен, уничтожившие не один, а множество городов, обходились государству гораздо дороже. Боевыми делами, а не донесениями и письмами служит он своему императору. При этом он вовсе не хочет умалять заслуги людей, наводивших, тем временем порядок в Дакии: их дело было охранять мир в этой провинции, его — обеспечивать спасение и безопасность Италии. Кто, как не он, убедил галльские и испанские провинции — эти лучшие земли империи — перейти на сторону Веспасиана? Неужели теперь плодами всех его трудов воспользуются люди, не принимавшие в них никакого участия, а Антоний останется ни при чем?
Муциан хорошо понимал, чем грозит ему это письмо. Отсюда и возникла та взаимная ненависть, которую Антоний высказывал открыто, Муциан, хитрый и безжалостный, — лелеял в глубине души.
54. Поражение под Кремоной разрушило все планы Вителлия. Он старался утаить, что произошло, но эта бессмысленная скрытность не столько пресекала зло, сколько мешала найти средства борьбы с ним. В самом деле, если бы Вителлий был откровенен и не отказывался просить совета, у него нашлись бы еще и надежды и силы; он же, наоборот, делал вид, что все обстоит прекрасно, и тем лишь ухудшал свое положение. Его окружало удивительное молчание обо всем, связанном с войной; в городе было приказано о ней не говорить, и потому только ее повсюду и обсуждали. Если бы подобные разговоры не запрещались, люди вели бы речи о действительно происшедших событиях, теперь же, когда говорили тайно, по городу расползались слухи, один ужаснее другого, и полководцы Веспасиана всячески содействовали их распространению. Захваченных в плен разведчиков Вителлия водили по всему лагерю флавианцев, давали им воочию убедиться в силе победоносной армии, после чего отпускали. Всех их Вителлий тайно допрашивал, а потом казнил. Замечательную верность долгу проявил в эту пору центурион Юлий Агрест. Он не раз говорил с Вителлием, тщетно пытаясь возбудить его мужество, и, наконец, испросил разрешения отправиться в армию противника, дабы выяснить, что произошло под Кремоной, и посмотреть, какими силами располагают флавианцы. Явившись к Антонию, он не пытался обмануть его и собрать нужные сведения незаметно, а откровенно рассказал о возложенном на него поручении, о своих намерениях и потребовал, чтобы ему дали взглянуть на все своими глазами. Антоний отрядил людей, которые показали Агресту место сражения, развалины Кремоны, захваченные в плен легионы вителлианцев. Агрест вернулся к Вителлию, но тот отказался верить принесенным сведениям и даже обвинил его в измене. На это Агрест ответил: «Если тебе нужно бесспорное свидетельство моей преданности и никакой другой пользы ни жизнью своей, ни смертью я принести не могу, то ты получишь доказательство, которому поверишь». И, выйдя от принцепса, он наложил на себя руки, добровольной смертью скрепив истину своих слов. Некоторые говорят, что его убили по приказу Вителлия, но все в один голос признают его верность и мужество.
