Видения Коди - Керуак Джек
Коди пришел ко мне под дверь – но это скучно, но однако ж и нет – Ах, что эта громкая и фросомная краббель – Вэл Хейз сказал, пиная дверь четким трюком наступая на нее и в то же время поворачивая ручку в стремлении вдоль по коридору шагая в дверь: «если хочешь завалить Джоанну, спроси у Коди». У меня не было ни – Но поздней, когда я думал, что никогда больше Коди не увижу, и был занят в скорбной вечности, он сам пришел, стучась, к моей двери.
«Я хочу обучиться писать», – сказал он. Дело было однажды вечером после ужина. У меня сложились всевозможные впечатленья о Коди, что с тех пор опроверглись, поскольку он маниакально, однако иногда и не столь маниакально продолжает свою жизнь – но все это трата времени.
Да, там она есть – могила —
Пока был в Нью-Йорке зимой 46-го и 47-го, Коди подружился с Ирвином Гарденом; дважды или около того в неделю он действительно приходил ко мне домой, а однажды на рассвете у меня в спальне, пока лежал я у себя на кровати, а он на кровати моего мертвого отца (это еще до того, как мы ее перевезли и пили клубничную газировку) он прочел целиком сжатую версию жизни Джека Лондона из «Ридерз-Дайджеста», только лишь для того, я думаю, чтобы я попривык к его голосу и стилю чтения, его конкретным Западным интонациям, как если б он носил старую черную шляпу под дождем пустошей на зловещести – но также на самом деле церемониальному расположенью к словам вроде большекулака – но мы никогда так и не стали по-настоящему близки, и согласились мы с ним лишь на одно, чтоб однажды та-ю-щим теплым днем на снежном бульваре, покуда он прогуливался со мною, поймать дальнейшую автобусную остановку к Нью-Йорку, а я держал путь к маленькому чему-то вроде детской библиотеки на углу Джером-авеню, и Кроссбея, где (и взрослые книжки тоже, конечно) старые дамы в серебряных оправах отвечали на все твои вопросы про (если ты почемучкиного типа) где найти реку Симаррон – согласились поехать вместе на Запад той весной, в Денвер, его родной город, и учинить там тарарам с чумовыми пьяными ночами лужаек и больших деревьев под чумовыми беловенчанными горами в лунном свете сосен Бэнкса, что я тогда себе воображал… никаких трамвайных рельсов по Лэример. Но ничего не вышло из – он отправился в Денвер преждевременно, с краденой пишущей машинкой, или машинкой, которую только что купил, или еще чем-то отчаянным и чокнутым. (Я проводил его на Автобус «Грейхаунда», 34-я улица, поел с ним фасоли; когда он в своем новом костюме в карандашную полоску пошел за добавкой хлеба, и похлопал себя по животу, как будто тот у него пухл, и пыхтел сигарой, как это делал, бывало, мой отец, я сказал себе – А Ирвин, который там был, вот же гад, вот же, чего вот же, он сказал, я сказал: «Слышь, а Коди как бы тощий такой парень, нет», и Ирвин осклабился, сказал: «У него хороший твердый плоский живот; я хороший живот засекаю сразу; не уговаривай его жирка набрать или чего-нибудь; я спец теперь по животам, знаешь». Мы наделали снимков в будке по двадцать пять центов этого – мой вышел очень странным. Коди смотрелся жеманно, профиль, длинные бакенбарды, как боковые виды на почте, плюх; а Ирвин выглядел, снявши очки свои, он же такой тип дикого хипового пацана в роговой оправе, каких повсюду видишь, типа к примеру в том году он был в Театре «Стрэнд», когда Лайонел Хэмптон дул безумно со сцены и прыгал вниз в проход, и говорили, что какой-то хипстерский безумностудентик ГКНЙ[64] подбежал и бешено и сексочокнуто танцевал перед ним в ритм, так что Ирвин говорит: «весь театр вибрировал, как один огромный оргон, что внезапно принял типа существование дикого осьминога, но лишь как негрерский проповедник руками машет до небес и взывает к Скале и Вознесенью снизойти и большими визжащими гарпиями в воздухе, как злыми советами под водяной Вечностью» или что-то подобное, говоря это с серьезным кивком головы, а это поскольку он у нас великий сорт кореша, что у Коди и у меня был, йибагу… но в общем, мы проводили Коди, после снимков) (мой, разумеется, был обрезан напополам, оба держали половинки в своих бумажниках, и я смотрелся «совсем как, макаронник, который любого порешит, кто скажет что-то не то про его мать», это утверждение про моментальный снимок было выдвинуто, кем-то, я думаю, Жюльеном, позже —) на автобусной станции Ирвин все время повторял, покуда часы доходили до пяти минут до Кодиного автобуса, Прошу поторопиться, время[65], из Т. С. Элиота, и Коди кивал; на автобусе, что гласил ШИКАГО на нем, так, что глаза у меня на лоб лезли, я никогда не бывал западнее Джёрзи, я вдруг увидел, что Коди, этот парень, такой встревоженный, деловой, едет домой, домой едет, он с ревом унесся в ночь. Джоанна к тому времени была сама уже обратно в Денвере, работала где-то, она уже отымела дикие ссоры с Коди в Нью-Йорке – накатывала через, так, чтобы кони зари, каких они видели вместе в Автобусе «Грейхаунда», накатывавшего через равнины к Нью-Йорку лишь несколько живых месяцев до того, как кони миновали луга утраты, кони зари, серые наперегонки за призраком, за черными серые, некое весеннее зрелище из автобуснокна, когда, вероятно, бедная маленькая Джоанна склоняла голову на предплечье Коди и в натуре серьезно грезила о своем первом, а Коди и сам, вероятно, одним сонным дремлющим глазом верхневекил к грядущему дню снаружи спешащих окошек, ноги его вытянуты в темном плисе храпящего автобуса, вероятно, и он сам, сонно в зимней заре, как фермер может глаз свой приоткрыть в 4 утра, когда по дакотским снегам крадется первая краснота, и немножко обнимает жену и закрывает глаза от смертного виденья небес и земли, кое есть небо поутру, Коди тоже, вероятно, видел тех коней зари – обонял первые свежие поля Востока, его грезы – Но теперь он сидел в Денвер-нацеленном обратноедущем автобусе, прочь в ночь, разочарованный, двинул назад, фьють, ШИКАГО, и мы смотрели, как он уезжает.
Сам я поехал хоть в какое-то путешествие лишь через два или три месяца, и когда все-таки поехал, сам Ирвин уже отправился в Денвер, только через Тексас, повидать Быка и Джун, и Хака в их хижине или на битой ферме в Тексасской Старице возле Троицы или Кровоточащего Сердца, или как там оно; хлипкий хипстерский пацан, который придет день – и станет так худ, безразличен, бесстрастен, усложнен в том же конверте кожи, что затем сделал его похожим на рахитную обезьяну, мартышкаракульного щеголя, раскольника, подпольника, подземную хипстерскую звезду, баскетбольного клепателя, (он был поэтом); сам я снялся с места, по росе, в росе вещей, к вечерней звезде Запада, какую со временем и впрямь увидел после трудов многих дней и бешеной поездки по дороге в форме обвислой старой влажной кучи ввечеру, в постели дневно-синевы, сбрасывающей блескуче-тусклостями и ливнями свои мягкие бесконечнимости, или бескосущности, или бесконечия, на лысую зернь, Айовы, Кеота, Пряжки Золотого Пояса, чтоб ты помудрел, как Арийский Царь в синей пустыне; и таковы, просто такие; и в Денвере мне довелось снова увидеть Коди. У меня с ним было мало общего. Он, вскоре после того, как я продолжил путь свой на Западное Побережье, чтоб сесть на судно и встретиться с Дени Блё, и получить себе судно, в смысле, отправился стопом в Тексас, с Ирвином, к Хаббарду, после того, как Дейвис, его старый наставник, – то есть, но постойте, мне еще хотелось сослаться на этого Дейвиса, этого взрослого наставника в Денвере, как его ни назови, его что-угодно, его, но, судя по всему, я устал рассказывать снова и опять снова про историю Коди в Денвере, когда все, включая меня, ее знают, если только не припишете ей чего-нибудь странного или не станете отпускать замечания, не знаю, я иногда, Рендровар, полностью, блядь, теряюсь.
(Иными словами, я слишком уж хорошо Коди не знал, лишь как своего знакомого с Запада – ну в смысле – Мягким летним вечером, единственное, что мы с ним в Денвере делали, в такой вечер, как во сне, потому что мне за окнами ничего видно не было, мы ехали на трамвае из центра в студгородок Денверского У., беседуя о пришпоренных тачках и карликовых автогонках, и то и дело проезжая огромные Западные белые Мойкоматы машин, что клокотали и блистали, и изрыгали белизну в чернильное небо – рядышком с редкими бурыми уличными фонарями.) – в Тексас они отправились повидать Хаббарда, a Texas yon eté pour voire Hubbard, et la y’on passez une couple de[66] – в общем, я не – но опять, постой – проголодался я – поехать посмотреть, как его новая девчонка Эвелин выступает в роли инженю в «Столпе общества» Ибсена. Поразительная блондинка, о которой шушукались пожилые дамы среди публики – я сидел далеко сзади, в раскатистом зале я вел себя, как французский поэт-анархист – Коди был весь увлечен Эвелин – тогда я видел его в последний раз, пока еще полтора года не прошло – много чего случилось, но, он развелся с Джоанной в Денвере, или во Фриско, отвез ее из Фриско обратно в Денвер по жутким для разводов метелям на перевалах Доннер и Берто, женился на Эвелин во Фриско, это после стопа в Тексас с Ирвином, стоящим на коленях посреди дороги (как Рембо и его Верлен, у всякой розы свое лето, Жюльен и его Дейв, у меня был мой Себастьян; Верлена Жюльена зарезали, моего Верлена убили в битве войны, а вот у Коди Верлен Ирвин – или был —). Когда я вернулся из Калифорнии в октябре 1947-го, и после исключительно лишь странных ночей, когда с Дени Блё крал бакалею в кафетериях по Каньонам, это совершенно отдельная и другая история, и после того, как собирал хлопок в Долине Сан-Хоакин с прекрасной мексиканской девушкой, то же самое, Коди только что покинул мой дом после пересечки со мной из Тексаса и затем пересекся со мной на карте страны, в Индиэне, по-моему, направленьем к своим большим Иерихонам Золотых Ворот в Окончательной Земле Америки, Калифорнии – поэтому я не виделся с ним до 1948-го. В каковое время я был в Северной Кэролайне, навещал родню и бум, однажды в декабре по песчаной дороге перед домом подтянулся заляпанный грязью «хадсон», и наружу выскочил трагический грубо-тесаный Коди в футболке по кусачему-то рождественскому морозцу и постучал в дверь, и это после того, как я лишь смутно упомянул, в письме, где я буду в районе Рождества. Он чего сделал, лишь год как женатый и свежеиспеченный отец, работая на железной дороге, карманы деньгами набиты, или нет, не так, карманы пусты, а деньги в банке, он увидел новый «хадсон» 1949 года в витрине на Ларкине и бам, купил его. В рассрочку и с первыми взносами. С ним был Дылда Бакл, его длинный высокий дружбан по бильярдным дням в Денвере; они решили дунуть через всю страну, сорваться с места, как современные индейцы это делают в рыдванах из Эль-Пасо, скажем, аж до самой Монтаны, блажь взяла: но из-за денег Коди убедил Дылду жениться на Хелен, которая стала Хелен Бакл, денег на поездку, бросив ее в Тусоне, когда она либо не раскошелилась, либо слишком много истратила на мотели, хватило б, чтоб кого-нибудь стошнило; в Л.-А. – они нацелили «хадсон» на юг к бесснежной южной дороге на Нью-Йорк – они подбирали пассажиров из бюро путешествий за плату, а потом их разводили, особенно моряка, на еду. Напружив шею, взрываясь, Коди гнал машину через Лас-Крусес, Нью-Мексико, когда виденье его странствия просквозило и взорвалось: Джоанна! – он рванул машину с курса долой и на север в Денвер; подобрал там Джоанну после жутких душераздирающих сцен и слез, и хуесосства в гостиничных номерах; и прочь, они втроем, на восток летя в снег, через Кэнзас, где он съехал с дороги, и Мизури, откуда родня его родом и до сих пор там в том снегу, цедя свои мысли и щелкая подтяжками в серой пустоте моросливого дня, через реку и в Теннесси и за Великие Дымные, тяги рвались, швыряя их с обледенелых ободьев; и к Скалистой Горе, где я невинно проводил созерцательное Рождество в лоне своей семьи. Вот тогда-то мы проехали те две поездки в Нью-Йорк – помочь родне вещи перевезти; и затем настал Новый Год, вечеринки – друзья – но это были мои первые пристальные взгляды на Коди (и, конечно, я отправился со всей бандой обратно на Побережье, мы проехали голые через добрую часть штата Тексас, Коди, Джоанна и я после того, как оставили Бакла в Нью-Орлинзе с Быком Хаббардом и Джун, в старом болотном особняке в Алжире, куда Хелен приехала залечь или, то есть, царить в ожидании Дылды на Кодином обратном южном заезде во Фриско) – (и я считал, Коди был, и до сих пор остается, одним из самых замечательных людей, кого я когда-либо видел). У него возбужденья, что так дики и всеобъемлющи – но погодите секундочку, там Джо —
