Кен Уилбер - Краткая история всего
В.: И что именно отделяет данное видение от идей экоромантизма?
К. У.: И тогда, и сегодня сторонники чистого романтизма никогда бы не признали, что разум и Дух трансцендируют природу, ведь, дескать, ничто не трансцендирует природу. Есть только природа, а разум и Дух каким-то образом едины с природой, или являются общей суммой этой природы, или нитями в паутине этой природы.
И, стало быть, прежде всего представители экоромантизма не смогли бы понять, что «то, от чего вы можете отклониться, не есть настоящее Дао». Экофилософы продолжают рассказывать нам, от чего мы отклонились, и это показывает, что они осведомлены в отношении природы, но не Природы. Они, похоже, так и не поняли подлинное Дао, или Дух.
Согласно идеалистам и недвойственным мудрецам со всего света необычайным и всецело парадоксальным секретом является то, что Итоговое Освобождение всегда уже осуществлено. «Последний шаг» состоит в том, чтобы вообще выйти из цикла времени и обнаружить Вневременнóе, с самого начала присутствующее в своей вездесущей форме изначально и во все мгновения пути, без каких-либо отклонений.
«Благо, — пишет Гегель, — абсолютное Благо бесконечно воплощает себя в мире; и плодом этого является то, что ему не нужно ожидать, когда же мы его воплотим: оно уже воплощено в своей полной действительности».
У меня для вас заготовлена ещё одна, последняя на данную тему цитата — из Файндлея, одного из блестящих интерпретаторов Гегеля: «Именно способность понимать данный факт отделяет подлинного гегельянца от его брата — зачастую усердного и академически настроенного, но всё равно глубоко ошибающегося ложного истолкователя, который всё ещё жаждет, чтобы после показушной и умопомрачительной кульминации Абсолют сошёл с небес на землю... сопровождаемый стаей голубей, тогда как в действительности происходит простое возвращение к совершенной обычности (ср. с „обыденным умом“ дзен-буддизма). Конечное бытие в „здесь и сейчас“ со всеми его ограничениями является, по учению Гегеля, в случае его верного истолкования и принятия, тождественным бесконечному бытию в „везде и всегда“. Жить на главном проспекте, если живёшь в правильном духе, — значит проживать в Граде Священном».
Как было известно Плотину и как учил Нагарджуна: всегда и во все времена тот, иной мир есть сей мир, увиденный в правильном свете.
Любая Форма есть Пустота как она есть. Радикальная тайна наивысшей тождественности состоит в том, что есть лишь только Бог. Есть лишь Космос Одного вкуса, всегда уже всецело присутствующий, всегда уже в совершенстве достигнутый, всегда уже звучание хлопка одной ладони. И уже сама вера в то, что мы могли бы отклониться от него, является выражением высокомерия эгоической иллюзии, навязчивая маска божественного эгоизма, злорадно торжествующая над руинами своих же склонностей к самосжатию. Мы можем оберегать природу, но Природа бережёт в себе нас. Увядание видения
В.: Видение идеалистов почти полностью увяло в течение нескольких десятилетий.
К. У.: Да. Нисшедшая матрица сожрала идеализм живьём и выплюнула геецентрическое спасение, которое, независимо от того, пришло ли оно в форме марксизма, экоцентризма или капитализма, представляет всё ту же самую матрицу и всё то же самое мытарство между двумя доступными выборами: либо контролировать природу (Эго), либо становиться едиными с природой (Эко).
В.: Значит, дело лишь за тем, чтобы просто попытаться вернуть некую форму идеализма?
К. У.: Не совсем, ведь эволюция продолжает свой курс. У нас теперь иной технико-экономический базис, и идеализм в том виде, в котором он был предложен тогда, функционально не будет соответствовать сегодняшней действительности. Возникнет новый тип идеализма, как мы могли бы выразиться, и грядущий Будда будет говорить на языке цифровых технологий. Но это, пожалуй, совершенно иной разговор.
В любом случае мы не можем просто удовлетвориться Шеллингом или любым из идеалистов. Допустим, обобщение Духа-в-действии, изложенное мною, верно (и я уверен, что это так), тем не менее ни один из идеалистов на самом деле не понимал достаточно хорошо четыре квадранта, и их осведомлённость о реальных деталях и стадиях трансперсональных измерений была крайне скупой. Я уверен, что эти недостатки мы можем обобщить при помощи двух тезисов.
Первое — они не смогли разработать какие-либо подлинно созерцательные практики. То есть какие-либо парадигмы, какие-либо воспроизводимые образцы, какие-либо действительные трансперсональные практики. Иначе говоря: не было предложено ни какой-либо йоги, ни медитативной дисциплины, ни экспериментальной методологии, дабы воспроизводить в сознании индивида трансперсональные озарения и интуиции основателей идеализма.
Великие идеалистические системы, таким образом, ошибочно истолковывались как метафизика или старая добрая философия «только лишь репрезентации», в которой не было действительного референта и которую Кант всецело отринул. И, поскольку идеалистам недоставало трансперсональной практики, во многих смыслах эта резкая критика была, увы, верной. Идеализм в общем и целом деградировал в монологическую метафизику, а посему его справедливо постигла судьба всех исключительно метафизических систем, а точнее — всех систем, которые только лишь картографируют мир и не предоставляют достаточное количество технологий внутренней трансформации для того, чтобы преобразить самого картографа.
В.: Значит, первой их ошибкой было то, что у них не было йоги — трансперсональной практики для воспроизведения своих открытий.
К. У.: Верно, они не предложили путей воспроизведения трансперсонального сознавания в практикующем сообществе. Не предоставили каких-либо способов конкретно раскрыть более глубокую самость (Я, или Будду) в более глубоком сообществе (Мы, или Сангхе) для выражения более глубокой истины (Оно, или Дхармы). Но да, говоря по-простому, они не предложили йоги.
В.: А что является их второй главной ошибкой?
К. У.: Хотя глубинные прозрения относительно подлинно трансперсональных сфер были, очевидно, среди основных, а я бы сказал — были основными движущими силами движения идеализма, эти интуиции и прозрения нередко почти всецело выражались посредством — и исходя из — визионерской логики, и это отяготило Разум задачей, с которой тот никогда бы не смог справиться. В частности, это касается Гегеля, у которого трансперсональный и надрациональный Дух оказывается полностью отождествлён с визионерской логикой, или зрелым Разумом, и это обрекает Разум на падение под тяжестью груза, который тот никогда не сможет нести на своих плечах.
«Реальное есть Рациональное, а Рациональное есть Реальное» — и под «рациональным» Гегель подразумевает визионерскую логику. А это никогда не сработает. Визионерская логика — это попросту Дух в том виде, в каком он проявляется на кентаврической стадии.
В 1796 году Гегель написал поэму, адресованную Гёльдерлину, в которой, в частности, говорится: «Ибо мысль неспособна ухватить душу, которая, забывая себя, выныривает из пространства и времени в предчувствии бесконечности и тогда вновь пробуждается. Кто бы ни желал поведать об этом другим, даже если бы он говорил языками ангельскими, всё равно ощутит бедность слов».
Хорошо, если бы и сам Гегель сохранил понимание этой бедности. Но Гегель решил, что Разум может и должен создать «язык ангельский». И всё бы ничего, если бы Гегель ещё предложил и более надёжные практики для развёртывания развития более высоких и трансперсональных стадий. Наставники дзен постоянно говорят о Пустоте! Но у них есть практика и методология (дзадзен, или медитация), что позволяет им обосновывать свои прозрения в переживательных, публичных, воспроизводимых и фальсифицируемых критериях. Дзен не является метафизикой! Он не является только лишь картографированием.
У идеалистов не было ничего из этого. Их прозрения, которые трудно воспроизвести и которые тем самым не соответствовали требованиям фаллибилизма, были, как следствие, отвергнуты в качестве «только лишь метафизики». Так и оказалась упущена бесценная возможность, которую Западу, без сомнения, снова предстоит изыскать, если ему когда-либо суждено стать гостеприимной обителью для грядущего нисхождения Мировой души.
В.: Поразительно, что идеалисты всё же сумели достичь столь многого.
К. У.: Вот-вот. Я продолжаю размышлять о следующей истории: после Второй мировой войны Жан-Поль Сартр посетил Сталинград — место великой битвы, которая во многом стала переломным моментом войны. В этом месте русские организовали совершенно героическую оборону; погибло более трёхсот тысяч немецких солдат. После осмотра места сражения Сартр всё повторял: «Какими же они были удивительными, какими же они были удивительными». Сартр, разумеется, с большой симпатией относился к коммунистической идеологии, поэтому кто-то всё же спросил его: «Вы имеете в виду, что русские были удивительны?» — «Нет же, немцы. В том, что они прошли так далеко».
