Тот самый сантехник 9 - Степан Александрович Мазур
С женщинами на кухне — нельзя. Все разревуться. Со Стасяном рядом сейчас — не время. А вот так, наедине с собой — можно слабину дать.
Из ванной вдруг показалась голова Стасяна и он задал самый нетривиальный вопрос:
— Есть секатор?
— Чего? — даже поднялся Боря и подошёл поближе.
Может, не расслышал?
— Секатор. Ну, ветки режут которым в саду, — повторил Стасян и открыл дверь. — Ты ногти его видел? Я ноги под горячую сунул, а они твёрже стали. Ножницы не берут. Секатор нужен. Ну или УШМ. Давай полирнём?
— Не вариант, Стасян, — сказал Боря, зашёл в туалет и сунулся в висящий там шкафчик в поисках щипцов-кусачек, которыми Степаныч провода медные перекусывал толщиной в палец.
Дверь в коридоре открылась. Показалась бледная Катюха. Так и не сказав ни слова и даже не разуваясь, она прошагала прямо в туалет и закрылась на щеколду. Списав на стресс, Боря выскочил из него и ничего не понимая, протянул кусачки Стасяну.
Правнук склонился над ванной, подцепил один из расслоившихся ногтей, напряг кисть, затем руку, локоть, весь напрягся. А Боря не помнил, чтобы крановщик когда-то так напрягался. Аж зубы стиснул. На секунду показалось, что кусачки сейчас переломятся помолам. Как вдруг с таким щелчком-хрустом, словно пуля стрельнула, ноготь треснул по висящему над раковиной стеклу, оставив трещину в палец.
— Абзац, он ещё и отстреливается! — сказал Боря и дверью на всякий случай прикрылся.
— Сидоренко без боя не уходят, — кивнул Стасян, отдышался и снова напрягся над другим пальцем, на этот раз прищурившись, чтобы от следующего снаряда не ослепнуть ненароком в этой перестрелке.
Щёлк!
Снаряд отскочил так, что улетел в вентиляционную решётку, обрушив сначала её, а затем что-то упало в соседней кабинке. И от Кати послышалось:
— Ой!
— Шкафчик! — обронил Боря и рванул дверь туалета на себя.
Но вырвав щеколду с корнями, обнаружил шкафчик лежащим на бачке унитаза. Да только Кати на самом унитазе уже не было. Она присела рядом, оперевшись спиной о стену, обхватила коленки руками и смотрела на тесте, который тут же молча и протянула Боре.
Боря взял машинально, вышел, как как обнаружил в коридоре на нём две полоски, так дверь ванной приоткрыл и сказал:
— Стасян… там это… твой нарисовался, — и протянул ему тестер.
— Не мой, — вздохнул крановщик, лишь мазнув взглядом по двум полоскам на тесте.
Катю он за всё это время толком так и не трогал.
— А чей?
— Деда, — ответил Стасян с озадаченным видом.
В туалете послышался плач. И тут до него дошло. Взяв себя в руки, и поглядывая на тело, он тут же добавил:
— Ну да, теперь мой получается… Кать… не плачь. Всё хорошо будет. Мой это… мой!
Плач тут же стих, сменился всхлипами. А Стасян снова напрягся, чтобы покорить самый большой ноготь на большом пальце. А там и не ноготь вовсе, а коготь! И иной дракон бы мог тому когтю позавидовать.
На этот раз Стасян обхватил кусачки обеими руками, надавил как следует и… на первом этаже от очередного щелчка обрушилась люстра.
— Готово! — добавил с довольным видом Стасян, смахнув пот со лба. Отдышавшись, он распахнул дверь ногой, прикрыл омытое тело полотенцем и понёс обратно на диван, переодевать в парадное.
Макар Берёзович отправлялся в своё последнее путешествие, в которое суждено отправиться каждому. Весь вопрос лишь в том, что каждый после себя оставит.
Полчаса спустя Стасян, отправив тело в морг с надеждой на то, что после ста лет вскрытие делать не обязательно, крановщик снова молча сидел перед столиком. Но на этот раз по одну руку от него сидела Валя, а по другую Катя. Обнимая обеих, Станислав Евгеньевич вдруг осознал, что пришло время стать взрослым и принялся обзванивать родню.
А Боря вдруг понял, что ресторан откроется не днём рождения или свадьбой, а поминками. Но ничего не поделать. Это — тоже часть жизни.
Глава 31
В добрый путь!
Несколько дней спустя.
Ресторан «Глобальный Жор».
Когда похороны остались позади, Боря накрыл столы в ресторане для всех желающих помянуть ушедшего в иной мир долгожителя всех Сидоренок, который нет-нет, да подтянул показатели по Сибири и в целом по стране с этим делом. Иной японец или кавказец мог бы позавидовать дате смерти в 135 лет, как гласил паспорт. Но ходили слухи, что прадед приписал себе ещё три года, чтобы пойти работать пораньше сразу после «начальной» церковно-приходской школы. Так что это могла быть и дата в 138 лет, которую на всякий случай нанесли на надгробии в скобках.
Помимо родни в лице родителей Стасяна — Екатерины Матвеевны и Евгения Васильевича, и его деда — Василия Макаровича, немало человек прибыло из деревни почтить память. И многих прибывших стариков прадед всех Сидоренок и первый основатель деревни буквально вырастил. Как и их родителей.
Пришлось сдвигать столы. Но к их счастью они были квадратными и легко расставлялись в любые геометрические фигуры, а стульев в ресторане хватало аккурат на роту, чтобы задумываться ещё и о каких-то скамейках. Скатертей же нанятый Аглаей управляющий закупил столько, что на всю деревню хватит. А если надо — снова постирают.
Даже с Донбасса по такому случаю прилетели правнуки Макара Берёзовича: старший брат — Пётр Евгеньевич с позывным «Могила» в недавно повышенном звании майора и Николай Евгеньевич, он же «Пёс», что уже щеголял званием капитана в тех подразделениях, о которых не принято говорить иначе, как шёпотом.
А вот за столом никто шептаться не смел. Все говорили в голос, много смеялись и шутили и в целом атмосфера была такой, как будто собрались старые друзья на именины, а не погоревать на похороны.
«Оно и верно, после столетнего юбилея горевать не принято. Радоваться надо, что дожил. Всем бы дотянуть!» — отметил внутренний голос Бориса, который расселся с Раей и Аглаей с одного края стола, как принимающая сторона, тогда как Стасян, Катя и Валя уселись с другого.
Первым взял слово Василий Макарович, который уже сам подходил к столетнему рубежу. Подняв кружку, полную самогона, (и не желая пить ничего другого), он сначала подвалил огненное варево в стальной кружке, затем сдул пламя, а потом вздохнул, но пить не стал. Так и не прикасаясь к подогретому, начал свой рассказ:
— Батя завёл меня поздно. На пятом десятке. Некоторые в
