Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том III
Иезуит, Кардинал и Король
Казимир, при чьем правлении произошло множество событий, сделавших его презренным для его народов, точно так же, как и для его соседей, и кто имел еще и то зло за собой, что он полюбил гризетку, был вовсе не прочь покинуть Королевство, переполненное заговорами, дабы суметь вести жизнь, согласную с его наклонностями. Он устроился таким образом, что Королева, его жена, находясь при смерти, утвердила своей главной наследницей Герцогиню д'Ангиен, кто была из ее Дома Палатин, впрочем, так же, как и он сам. Правда, Королева не сделала здесь ничего, что бы не отвечало законам природы, поскольку у нее не было никаких более [446] близких родственников, чем Мадам д'Ангиен и Герцогиня Гановерская, ее сестра; но так как не всегда делают то, что, казалось бы, предписано законами, о каких было сказано, главное, когда любят свое имя, как это естественно у персон высочайшего происхождения, Казимир, уверившись, будто Дом Конде должен быть ему обязан за то, что он для него сделал, попросил Месье Принца соизволить обеспечить ему прибежище во Франции. Принц де Конде со времен дела Конте не был более столь дурно принят при Дворе, как прежде; итак, он добился от Короля не только того, о чем просил его Казимир, но еще и два значительных Аббатства для него и среди них такое, как Сен-Жермен-де-Пре, что стоило никак не меньше восьмидесяти тысяч ливров ренты, и вот, наконец, увидели прибытие этого Монарха в Париж через несколько месяцев после его отречения. Однако он не замедлил приобрести здесь такую же отвратительную репутацию, какую имел когда-либо в Варшаве. Вместо размеренной жизни Короля или, по меньшей мере, его манеры жизни Аббата, он принялся посещать падших женщин, и когда это дошло до ушей Его Величества, он повелел ему передать, что для его здоровья тому было бы лучше переменить обстановку и уехать в другое его Аббатство, не задерживаясь больше в Сен-Жермен-де-Пре. Другое находилось в Эвре, на землях, принадлежавших Герцогу де Буйону, и Казимир, не сумевший избежать повиновения великому Королю, поскольку он распрекрасно подчинился своим народам, когда они дали ему почувствовать, что он должен отказаться от его Короны, отправился туда, не заставляя повторять себе этого дважды.
Принц де Конде отказывается от трона
Его отречение оставило, однако, Корону вакантной, и в первые ряды выдвинулись несколько персон высочайшего происхождения, дабы ее заполучить. Поляки предложили ее Месье Принцу, уверившись, так как они слышали, якобы он не слишком хорошо принят при Дворе, будто бы он будет во всех отношениях в восторге воспользоваться этим случаем от [447] него уехать. Месье Принц был весьма польщен их доброй волей, но либо он боялся, как бы Король, уже бывший свидетелем его амбиций, не нашел это предложение дурным, либо, что более правдоподобно, он был настолько преисполнен дружбой к Герцогу д'Ангиену, своему сыну, что предпочел бы лучше передать эту честь ему, чем принимать ее самому; он их поблагодарил за их добрую волю. Они не нашли в себе чувств столь же благонамеренных к Герцогу, как к нему. Он не имел еще и репутации своего отца, каковая и породила их желание увидеть его их Королем. Не то чтобы у него не было большого разума, не был он брав собственной персоной и превыше всего не обладал всеми качествами, дабы сделаться однажды великим Капитаном; но такова уж была политика Двора, содержавшего его, как необработанный алмаз, до тех пор, когда он будет проверен в деле, а пока его имя было известно в иноземных странах лишь как имеющее отношение к славе его предков. Как бы то ни было, Месье Принц увидел их явное нерасположение предоставить ее его сыну, но их предложение ему самому открыло двери множеству козней, лишь бы натянуть эту корону себе на голову; моментально увидели, как все соседние Могущества норовили выхватить ее друг у друга и опустить ее на голову приверженной им персоны.
Чувствительное сердце Принца де Лорен
Принц Шарль де Лорен, уехавший, как я говорил выше, в Италию, перебрался ко Двору Императора. Вдовствующая Императрица прониклась доброй волей к нему, и так как это был Принц отличных качеств, может быть, она бы и пожелала сделаться его женой, не обратив никакого внимания, насколько бы она уронила этим свое достоинство, если бы она не захотела соперничать с собственной дочерью. Эта юная Принцесса питала к нему те же чувства, какие могла испытывать и ее мать. Он тоже совсем недурно к ней относился. Однако побудило Императрицу менее горевать, уступая ей свои претензии, некое размышление по поводу ее лет, абсолютно не [448] подходивших к годам этого молодого Принца. Ему не было и двадцати пяти лет, у нее же их имелось гораздо больше; в том роде, что она лучше бы выглядела в роли его матери, чем его жены; к тому же, раскрыв чувства своей дочери к нему, она раскрыла в то же время, что он не только одолел половину пути, но еще и обязал Принцессу одолеть половину ее; та сама призналась ей, что стала госпожой его сердца.
Все это было весьма проворно после той великой страсти, какой он пылал к Великой Герцогине; итак, можно было бы поверить, будто бы здесь замешано столько же политики, сколько и искренности в их взаимных признаниях, если бы он не обладал столь чувствительным сердцем, что ему требовалось намного меньше времени, чем какому-либо другому, дабы излечиться и пораниться снова.
Политика, в какой можно было его заподозрить, состояла в том, что, прибыв ко Двору, чьего покровительства он явился требовать против Могущества, какое он обвинял в желании обогатиться за счет наследия, законно принадлежавшего ему, он, казалось, не мог лучше убедить его в правоте своих намерений, как отдав его сердце Принцессе, кто была способна, предположив, что ему пожелали бы в этом поверить, стать залогом его преданности. Как бы там ни было, мать и дочь прониклись его интересами с такой теплотой, как одна, так и другая, они настолько прекрасно предрасположили к нему сознание Императора, что он избрал его среди всех других Принцев, кого он мог почтить своим покровительством для предложения его Полякам, как претендента, достойного заполнить собой их трон. Он даже дал им понять, что они не могли бы доставить ему большего удовольствия, как возведя его в это достоинство. Между тем, так как он желал в случае, если это могло бы удасться, соединиться с ним как узами крови, так и теми, что порождает признательность, он заботливо поддерживал надеждой то [449] пламя, что Принцесса, его сестра, разожгла в своем сердце.
Утрата Короны…
В общем, присутствие предмета, что один был способен заставить его забыть всех тех, кто могли занимать его прежде, оказавшись еще и укрепленным надеждой на Корону, он окончательно изгнал из памяти Великую Герцогиню, предположив во всяком случае, что у него еще оставались о ней какие-то впечатления. Он более не думал о ней, ни больше ни меньше, как если бы никогда ее не видел; это начали прекрасно признавать по некоторым изъянам, в каких он начал ее обвинять. Это бесконечно понравилось Императору, точно так же, как и Принцессе, и теперь вопрос стоял только о том, как бы осуществить в Польше надежды, возлагавшиеся на него; Его Императорское Величество рассеял там множество денег, потому как он прекрасно знал, что именно в этом состоял камень преткновения всех Палатинов Королевства. Именно они имели наибольшую власть на этих выборах, а, следовательно, их и требовалось подкупить. Франция делала то же самое со своей стороны, потому как и нам было так же хорошо известно, что в этом-то и состояла слабость всех вельмож этой страны. Все это уравновесило дело; тем не менее, претензии Принца де Лорена казались основательнее, когда Посол Франции, из страха, как бы не увидеть крах намерений Короля, его мэтра, предложил втихомолку Епископам и Палатинам избрать какую-нибудь персону из среды их самих, дабы избежать зависти той из двух партий, что окажется отвергнутой. Это показалось совершенно невозможным, потому как эти народы согласились между собой, уже долгие годы назад, что они никогда не будут избирать никого, кроме иностранца. Но, наконец, перешагнув через это соглашение, хотя оно всегда служило им вместо закона, они избрали Михаила Вишневецкого, кто был представителем одного из самых именитых семейств среди их Знати.
Эти выборы сильно унизили Принца де Лорена, кто с утратой надежды на Корону очень боялся [450] потерять еще и свою любовницу. Так как он не имел абсолютно никакого достояния, ему казалось, и с полным на то резоном, что вряд ли пожелают в настоящее время отдать за него дочь и сестру Императоров, тем более что он рассорился со своим дядей, а Французы уже овладели лучшими Городами маленького Государства, что по правам справедливости должно было принадлежать ему.
…и потеря любовницы
Его подозрение оказалось даже слишком правдоподобным; все Принцы имеют то общее, одни наравне с другими, что политика регулирует все их действия; Император, дабы предрасположить к себе нового Короля и привязать его к своей партии, велел предложить ему свою сестру в жены. Тот поостерегся от нее отказаться, потому как во всей Европе не существовало более почетной и более выгодной для него партии, чем эта — Принц де Лорен, кто бы смирился с утратой Короны, если бы к ней не присоединили потерю его любовницы, казался безутешным после этого. Принцесса была таковой ничуть не меньше со своей стороны; не позволяя себя ослепить блеском достоинства, к какому ее вскоре должны были вознести, она находила, что бесконечно потеряла, поскольку будет принадлежать другому, а не ему. Она уехала, однако, в эту страну, и это обязало бы ее любовника покинуть Государство Императора, если бы он знал, куда ему податься в настоящий момент. Но Франция и Италия были для него закрыты после того, что с ним приключилось, а отправиться в Испанию, казалось бы, единственное место, где он мог бы найти себе прибежище, так об этом он даже и подумать не мог. Герцог, его дядя, ославил бы его по этому поводу, как фальшивомонетчика; память о Герцоге Франсуа, его отце, была там также нисколько не лучше утверждена, потому как он покинул партию этой короны, дабы принять сторону Франции, после заточения его брата. В этой растерянности, когда он почти не знал, куда же ему деться, совсем нетрудно было Вдовствующей Императрице уговорить его остаться. [451]
