Майкл Каллен: Продолжение пути - Алан Силлитоу
Я сел на автобус до Филадельфии, а она уехала в противоположном направлении, в Нью-Йорк. Разлука оказалась тяжелее, чем мы думали, и это было худшее из случайности. Она хотела попросить меня не ехать. Я хотел попросить ее поехать со мной. Мне промыли мозги из-за моей неспособности понять, что происходит. У меня было такое чувство, будто я совершаю самоубийство. Расставание с ней было пулей в моем мозгу.
Моя куртка была мокрой от ее слез, чего не случалось со времен Ноттингема. Ее блузка была мокрой вместе с моей. У меня было такое ощущение, будто я прошел через мясорубку и вышел другим человеком. Она ничего не сказала о том, что хотела бы увидеться со мной снова. На моей затвердевшей верхней губе появился волдырь. Одним из пунктов нашего контракта было то, что если она забеременеет, нашему роману придет конец. Несмотря на ее страстную натуру или, возможно, благодаря ей, я видел, что она имела в виду именно это.
— Ты уверена? — спросил я.
— Да, сказала она. — А ты уверен?
— Да, — сказал я ей. — Ты хочешь, чтобы я остался еще на ночь?
— Нет, — сказала она. — Хочешь, чтобы я осталась еще на ночь?
— Нет, — сказал я.
Она превращала меня в своего мужа, но я все равно любил ее. На самом деле она, должно быть, заботилась обо мне, если взяла на себя труд превратить меня в своего мужа – или в копию человека, в которого она превратила своего мужа. Несмотря на то, что я любил ее, я больше не хотел ее видеть снова. В ее чемодане, между нижним бельем, я оставил карточку с адресом, хотя и не надеялся ее увидеть. Я выполнил свою задачу так же, как она выполнила свою задачу, доведя меня так далеко и не погибнув.
В Филадельфии был специальный рейс «Эйр Нимбус» в Лондон, где оставалось одно ковшеобразное сиденье, и с пачкой кредитных карт мне удалось проникнуть на борт. После взлета я был бы в безопасности, потому что в наши дни, когда так много террористов хотят окунуть руки в ведро с кровью, никто не может попасть на борт с острой бритвой в ручной клади.
Летать на «Джамбо» ночью было все равно, что находиться в длинном подвале под прачечной, выполняющем временную функцию бомбоубежища, и сидеть в нем до тех пор, пока ближайшее будущее не станет ясно. Через четыре часа я проголодался, но умные молодые стюардессы с суровыми лицами все еще продавали высокооктановый напиток, как будто желая, чтобы мы все были слишком слепы, чтобы знать, насколько отвратительной будет еда, когда она придет, или не волноваться, когда самолет начнет вращаться. Время от времени по трапу проносились подносы, но сначала ел летный экипаж, а затем бортпроводники. Запах еды был таким же фальшивым, как и музыка, тоже звучавшая как из консервной банки.
Люди стояли в очереди за напитками возле камбуза, и когда женщина указала на воду по всему полу, я сказал громким голосом, протискиваясь мимо: — Неважно, милая, лишь бы это был не бензин.
После еды я попытался уснуть. За окном были звезды, и на этот раз фильм представлял собой длинную сагу о горящих кораблях. Я пожалел, что не взял с собой несколько книжек Сидни Блада, чтобы скоротать время. Мои размышления об Агнес по мере того, как путешествие продолжалось, теряли свою интенсивность. Горе испарилось, хотя часы тянулись как недели. Была ли она всего лишь еще одной моей круглосуточной страстью?
Глядя из окна на зеленые поля Южной Ирландии, стюардесса потянулась к моему подносу с завтраком, на котором все еще лежала половина датской выпечки. Поскольку еда была одной из самых скудных в моей жизни, то, заметив ее намерения краем глаза, я остановил поднос в воздухе и отодвинул его назад. Она фыркнула и ушла. Джентльмен, сидящий через несколько мест впереди, будучи несколько более слабым, чем я, вынужден был, хотя и после несколько энергичной борьбы, отдать последние крошки своего черничного кекса этой решительной молодой женщине. У них был график, которого нужно было придерживаться, и ни один проклятый пассажир не должен был его портить.
Когда мы приземлились, я взял свой багаж с транспортера и направился к автомобилю.
Декларировать мне было нечего, но офицер таможни с топорным лицом подозвал меня и сунул свое удостоверение к моим глазам, как будто мне нужно было пройти тест на грамотность, прежде чем меня пустят в Чертоги Бога. Он заставил меня опорожнить чемодан и даже ощупал швы и подкладки. Я легко изобразил высокомерную ухмылку — у меня не было больше, чем сигареты «Филип Моррис» и виски «Джек Дэниэлс». Обыск был настолько тщательным, что я не мог отделаться от мысли, что кто-то, должно быть, сообщил ему, что я известный торговец гашишем. Однако никто не знал, что я вернусь, а те, кто знал, что я ушел, не ожидали, что я вернусь живым. Он заставил меня вывернуть карманы, а когда ничего не нашел, попросил показать мою куртку. Мое терпение и выдержка, казалось, воодушевили его, но он остановился на личном досмотре. «Извините за неудобства», — сказал он.
Я вернулся. Осторожно, Моггерхэнгер. Я шел к такси сквозь прекрасный запах настоящего английского дождя.
Глава 19
Проезжая над эстакадой Хаммерсмит, темно-бордовый «роллс-ройс» сообщил мне, что я вернулся в Моглэнд. Пиндарри в водительском кресле носил свою смешную маленькую шляпу австрийского типа с пером набок, а сзади я узнал большую голову Моггерхэнгера. Он прислонился к окну и, думая о многом, не увидел меня. В данный момент я думал только о нем, и я подумал, что это плохая примета, что я вижу его так скоро после моего прибытия.
Хэрродс был на своем месте, и мне было приятно снова оказаться дома в безопасности. В квартире Блэскина, меня не встретил даже Дисмал. Я заметил пару писем на столе в гостиной.
«Дорогой Майкл, [первый сказал]!
Я решил сбежать. Я больше не мог этого терпеть. Не то чтобы Гилберт не джентльмен. Он определенно таков, если обращается с миссис Драдж. Мы хорошо провели время вместе. У меня было столько
