Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина
Я помотала головой.
Этак легко можно додуматься и до того, что он был святым человеком, которого прочие не поняли. Ладно, будем оперировать фактами. Пусть матушку мою из дома выставили, но из родового древа её имя вымарывать не стали.
И даже меня вписали.
Нелюдя.
Я поскребла лист.
Поднесла к глазам, понюхала даже, уж сама не знаю, зачем. Принесла настольную лампу, в свете которой ничего не изменилось. Та же желтизна, неравномерная, пятнами, будто на лист чаю плеснули. Обтрепанные края. Буквы… печатные. И печатали не на принтере. Характерные такие и форма, и расстояние. И буквы будто чуть-чуть прыгают в словах, так, что сразу эта неровность и не заметна.
На подделку не похоже.
Да и зачем?
Кому?
Дяде? А смысл? Чтобы я прочла и… что? Прониклась к почившему деду большой благодарностью и следом – любовью? Сомнительно. Он и сам, чувствуется, этой любовью не проникся.
Нет, это… он писал. Дед. Тогда еще.
Лист я отложила. Может, когда утром встретимся, то спрошу. Или нет. Время есть на подумать, я и подумаю.
Именно.
Решение окончательно успокоило.
Дальше проще.
Дядю найти. Дата рождения… и второго тоже. Надеюсь, что он все-таки жив. Если рождались одни сыновья, а потом вдруг взяла и я появилась, это что-то да значит? Например, что действие проклятья ослабевало?
Или…
Листы.
Как их много. И имен на них не меньше. И за каждым стоит жизнь, от которой только и осталось, что имя, даты да пару фраз. К примеру, о покупке нового кадила. Или о том, что получена была в дар риза, золотом расшитая.
Покров для иконы.
Оклады числом два, серебряные да позолоченные, с каменьями.
Посуда какая-то… куда подевалась? Или разграбили в войну, в первую ли, во вторую? Дядя должен был знать, но… меня-то оно не касается, если так.
Что касается?
Листаю.
Читаю.
«…утрачены… сокрыты во избежание…»
Эта приписка сделана поверх строк, причем так, что разобрать напечатанное выходит не сразу. И почерк дедов – я уже начала его узнавать – но раздраженный.
А утрачена «рака драгоценная из сандалового дерева, украшенная цветной эмалью».
Что такое рака?
Ага, поисковик любезно подсказывает, что это – хранилище мощей. Так. Каких мощей? То есть, понимаю, что любых, но… или мы с Лютом жестко ошиблись…
Спокойно.
Если допустить, что рака – это просто такой ковчежец, шкатулка узкого назначения, то могло ли быть так, что в нее положили не мощи, а что-нибудь иное, столь же ценное?
Тут у дяди спросить надо.
Завтра…
Я пролистала стопку. А если не по напечатанному искать, а по этим вот припискам. Но приписок мало. Даже очень мало. Некоторые стерты, вон, следы от карандаша остались, а надписи нет. А другие залиты чем-то. И те листы, дедом написанные, тоже пострадали. Они лежали там, где сыро, вот и бумага расползлась местами на дыры, и чернила расплылись.
Я прикусила губу.
Обидно? До слез! Там должно быть что-то важное…
Или… конечно! Дура ты, Яна Ласточкина! Невообразимейшая! Есть же заклятье, ты сама им пользовалась… вспоминай!
Я бросилась к книге, которую тоже притащила на кухню.
- Извини, - сказала я ей и страницы погладила. – Мне очень нужно. Я помню с большего… заклятье восстановления? Чтобы записи вернуть. Но уверена, у тебя найдется что-то получше…
Книга не спешила отвечать, но и закрываться не стала. Распахнула белые страницы, на которых медленно, явно дразнясь, проступили буквы.
Одна.
Другая… слова.
Это заклятье было незнакомым, да и не совсем, чтобы заклятье. Ладно, что мне понадобится? Бумага для переноса? В доме была. Точно была, в кабинете, пара пачек, причем нераспакованных. Нашла я их быстро и, подхватив верхнюю – надеюсь, пяти сотен листов хватит – притащила на кухню.
Осмотрелась.
Передумала и переместила все, включая бумагу, книгу и дедовы записи, в лабораторию. А то ведь мало ли… может, и не получится. А кухни жалко.
К кухне я привыкла.
Да и устанешь бегать-то. Итак, волос родича… ага, я и есть родич, надеюсь, и вправду кровный, а то ведь всякое бывает. Может, дело не в слабеющем родовом проклятье, а в бабушкином моральном облике, тогда вряд ли что-то выйдет.
Меня охватил азарт.
Волос.
Капля крови.
Пыль с порога… порой в ведьминских заклятиях встречаются ну очень странные ингредиенты. А вот корень подорожника вполне себе. Сухой лист туда же. Растереть. Добавить пару капель настоя горечавки на спирту. И спирта же… получается что-то странное.
Измельчить.
Смешать.
Налить в лампу для масел… так, лампа тоже имелась, довольно старая, увесистая и, судя по слою пыли, пользовались ею редко. Надо будет все-таки навести в лаборатории порядок, а то стыдно уже. И с наследием Наины разобраться. И с домом тоже.
- Честно! – пообещала я дому. – Все закончится, и тогда…
А то если мне тут жить всего ничего, то странно время на уборку тратить.
Лампу я отмыла. И свечку, обычную, из закрытой упаковки, поставила. Теперь в ложе лампы налить зелье. Свечу зажечь. Сосредоточиться и прочитать заклятье.
- …слово тайное, слово явное… сказанное и сокрытое… яви, что было…
Над свечой поднималось переливчатое облако. Красивое с виду. И дым окутывал листы, проникая внутрь их. А потом поднимался и… так. Что значит приписка? Распределить и разделить?
Ага.
Вижу.
Основной текст, печатный, пусть будет на одних листах. А вот все пометки – на чистых… и на тех, с текстом тоже, чтоб не запутаться, какая откуда. А пометок много, будто… конечно, там же сказано, что любой отпечаток. А листы лежат один на другом… так, это вовсе на письмо похоже.
Или вырванный лист?
Главное, в сторону его. Прочитаю. Свеча гаснет сама собой, а я остаюсь, взмокшая, дрожащая от слабости – могли бы еще одно предупреждение оставить, что сил заклятье тянет изрядно – и донельзя довольная собой. Я там хотела подвиг совершить?
Пожалуйста.
Можно сказать, цель выполнена.
Я фыркнула и смахнула пот. Так. Надо… надо листы для начала пронумеровать. Хотя нет, там дед ставил цифры вручную и они тоже перенеслись.
Пометки…
Я потрогала ближайший лист. Нет, буквы не спешили исчезать, как и не стирались от прикосновения. Отлично… заклятье снятия копии работало.
Или это было не оно?
Руки сами собой потянулись к листу.
А почерк у деда был красивый. Не в том смысле, что с завитушками там или вроде того, скорее уж
