Романтические приключения Джона Кемпа - Джозеф Конрад
О’Брайен выслал обоих солдат, и мы остались с глазу на глаз. Никогда еще он не был так близок к смерти. Если бы не мое острое желание услышать, что он мне скажет, я б размозжил ему голову стулом. Я даже протянул руку к стулу, но вдруг увидел, что он плачет.
— Проклятие… вечное проклятие вам! — услышал я сквозь рыдания. — Из-за вас я снова как в аду. Что же это такое, о боже! — Человек может переносить смерть другого, — продолжал он, слегка успокоившись, — но это… не знать, жива ли она, спрятана ли — может, она умерла… — И вдруг твердым голосом он крикнул: — Расскажите немедленно, как вы скрылись.
Я понемногу стал уяснять себе положение дел.
— Вы недостойны того, чтобы порядочный человек с вами разговаривал, — произнес я.
— Вы ее утопили?
Я понял окончательно, насколько велика его неосведомленность. Он ничего, ровно ничего не знал. Неизвестность была для него адом.
— Где она? — спросил он. — Где же она?
— Там, где ей нечего бояться вас, — ответил я.
Он сделал конвульсивный жест, как будто хватаясь за оружие.
— Если вы мне скажете, что она жива… — начал он.
— О, ведь я-то не умер, — ответил я дерзко.
— Вы более мертвы, чем дохлый щенок, — крикнул он. — Вас повесят здесь за убийство или в Англии — за пиратские разбои.
— Значит мне нечего бояться за свою жизнь, — расхохотался я.
— Вы дали ей утонуть, — продолжал он… — Вы увезли ее из дому на утлой лодчонке, молоденькую девушку, почти ребенка; и вы еще можете смотреть людям в глаза!
— Я старался ее спасти от вас, — ответил я.
— О, эти англичане… Я видел, как они убивали детей на руках у матерей, я видел, как они жгли вдов и сирот… Но это, это… Слушайте, Кемп, я могу вас спасти!
— Ничто худшее, чем то, что я вынес, мне не грозит, — ответил я.
Я чувствовал, что моя жизнь была дорога ему, пока я не расскажу ему все. А я решил ничего не рассказывать.
— Я обыщу каждый корабль в порту! — яростно крикнул он.
— Обыскивайте. Приспособьте к этому ваших лугареньос.
В общем я не очень боялся. Прежде чем он не получит определенных данных, ему не позволят снова обыскивать английские корабли. И во время первых обысков и консул и адмирал протестовали — мне это говорил еще Себрайт.
— Вы приехали на американской бригантине, — сказал О’Брайен. — Мне донесли, что вас высадила на берег их лодка.
Я ничего не ответил. Было ясно, что наш баркас пришел и ушел незамеченным.
— Слушайте, — вдруг страстно заговорил О’Брайен, — скажите мне только, жива ли она. Я обыщу весь остров, каждую лачугу, каждую пядь земли. Вы не знаете еще, насколько я силен.
— Тогда обыщите морское дно, — крикнул я.
Он уже вполне владел собой. Его обычная улыбка странно играла на бледном лице.
— Если вы скажете, что она жива — я вас спасу.
Я упрямо покачал головой.
— Если же она жива, а вы промолчите, я все равно найду ее и заставлю вас измучиться в каком-нибудь дальнем углу замка.
Я молчал.
— Если она умерла — и вы мне расскажете — я избавлю вас от многих неприятностей. Но если вы утаите — вам будет плохо.
— Что-то я плохо понимаю вашу ирландскую мистику, — ответил я. — У вас для меня наготове четыре выхода — выбирайте сами!
— Докажите мне, что она умерла — и я дам вам легкую смерть.
— Вы все равно не поверите, — усмехнулся я, но он не слушал.
— Если мы найдем ее бедное тело, я выдам вас вашему адмиралу и скажу, что вы пират. Вы испытаете медленную агонию процесса (я знаю английское судопроизводство) и умрете подлой смертью — на виселице!
Я подумал, что "Лион" успеет уйти, если я выиграю еще сутки. Конечно, я меньше всего хотел, чтобы меня выдали адмиралу — ведь за мной было дело о "предательстве" на Ямайке.
— Вы не посмеете меня выдать, — засмеялся я. — Ведь я вас разоблачу там.
— Не беспокойтесь, адмирал добьется, чтоб вас повесили, — ответил он и вдруг совсем другим тоном добавил: — Кемп, скажите мне только, где ее могила. Ведь даже такой бессердечный негодяй, как вы, не мог уйти с места ее смерти, не… не запомнив его.
— Разройте все свежие могилы на острове, — крикнул я, — а я ничего не скажу, ничего!
— Ты бессердечный английский шут, — заорал он вдруг. — Ты явился неизвестно откуда и принес с собою только одно зло, одно разорение, несчастье. О, проклятая нация! Вы несете всегда смерть и разорение, будьте вы прокляты навеки! Все, к чему вы прикасаетесь, гибнет. Что вам нужно? У вас всех нет душ, как у тебя, щенок!
Он громко кричал и жестикулировал и, внезапно обратившись к дверям, гаркнул:
— Эй, стража! Солдаты!.. Ты умрешь сейчас на месте, негодяй!
Два солдата с ружьями наперевес влетели в дверь и, выпучив глаза, уставились на О’Брайена, готовые по одному его знаку уложить меня на месте. Он вдруг спохватился.
— Нет, нет… не сейчас!
Он пристально поглядел на меня, как будто еще надеясь выпытать что-либо. Потом, взмахнув руками, как бы защищаясь от меня, он отвернулся и крикнул: — Уберите его отсюда, прочь от меня подальше!
Я здорово дрожал: когда вбежали солдаты, я решил, что мне пришел конец. И все же он от меня ничего не узнал, ровнешенько ничего. И я не представлял себе, от кого он смог бы узнать все.
Глава II
Вход в центральную гаванскую тюрьму представлял собою нечто вроде туннеля с огромными воротами в конце.
Меня передали маленькому седобородому человеку, громыхавшему связкой до смешного огромных ключей. Он открыл маленькую калитку и проквакал:
— Сеньор кабальеро, прошу вас считать этот дом вашим. Мои слуги к вашим услугам.
И второй, старший привратник тоже поклонился мне.
За калиткой был двор, окруженный высокими белыми стенами, с черными впадинами окон. Вдоль нижнего этажа шел коридор с решетками, подобный клетке для диких зверей. Сейчас "звери" были выпущены на свободу — они валялись кучами разноцветного тряпья у стен или бродили по двору. Некоторые гуляли под руку с женщинами, и были чисто одеты в белоснежные рубахи и короткие штаны черного бархата. Тут же бегали детишки: в том же дворе помещался городской приют для сирот.
На меня сначала никто не обратил внимания. Потом один из черно-белых людей отделился от группы и подошел ко мне. Он был похож на Юлия Цезаря, как будто бюст полководца загорел